— Нет, — резко отрицаю, качнув головой, но взгляд так и не возвращаю на его лицо. — В тебе, — повторяю и не затыкаюсь, выпалив следующее. — Прекрати сбрасывать «вину» на других, — еще один факт, сильно злящий. Остин постоянно оправдывает свои поступки, приплетая других. Хватит. Достаточно.

— Черт, — парень моргает, прикусывая губу, и начинает оглядываться по сторонам. — Я не понимаю… — кажется, не удастся освободиться от его расспросов. Но я продолжу молчать. Молчание — это опять-таки мой личный выбор, верно? Только я решаю: стоит ли говорить или нет.

Остин не оставляет попыток узнать: он продолжает смотреть на меня, задавать один и тот же вопрос. Он давит, и мои внутренности от этого пошатывает. Не знаю, можно ли считать, что мне везет, когда поднимаю глаза, но взгляд падает не на лицо друга, а на того, кто поднимается по лестнице за его спиной.

Первое, что подмечаю — бледность. Второе — сильный отек век под глазами, словно парень сильно и долго тер их пальцами. Выглядит болезненно, не думала, что он придет сегодня. Видимо, Лиллиан не права. Её слова что-то да значат для сына, раз уж он здесь в таком состоянии. Создается впечатление, что его мощно били по голове, от этого такая неустойчивость при ходьбе. Необычно видеть парня таким.

А, может, он всегда походил на «зомби»? Откуда мне знать, я не особо замечала его на протяжении многих лет.

О’Брайен добирается до верхней ступеньки, выходя на наш пролет, и теперь находит опору ладонью в виде стены, до этого он держался за перила. Ему так необходимо поддерживать себя? Настолько хреново?

Всеми клетками организма молюсь, чтобы этот тип просто прошел мимо, но почему? С какого черта ты, Дилан, всё же обращаешь на меня свое внимание? Отвернись к черту! Мне от нашего зрительного контакта тошно!

А сама не отвожу взгляд. Смотрю в ответ на бледного парня, который хромает, почти скрывшись за спиной Остина. Но тот резко оглядывается, проследив за моим вниманием, и лицо выражает сильнейшую степень хмурости, когда взгляд находит точку моего пристального интереса. Быстрый шаг назад — и русый перекрывает дорогу Дилану, который отвлекается от меня, но не поднимает глаза на парня, сохранив голову немного опущенной. Смотрит ему в шею, приходится притормозить.

— Ты хочешь, чтобы я извинился? — зачем Остин говорит это так громко? Он смотрит на меня, и я вижу этот неприятный знакомый блеск в глазах. — Хочешь? — повторяет еще громче, привлекая внимание людей вокруг.

Вот оно что… Если подумать, то в моменты его «агрессии» он никогда не был один. Нас всегда окружали люди, в частности те, кто слепо поддерживали его деяния. И данный момент — не исключение. Многие, кто начинает останавливаться, заинтересованно наблюдая за происходящим, — сугубо «почитатели» Остина, желающие пробиться в его круг общения.

Остин выставляет всё на показ. Ему нужна сила в виде окружения, чтобы чувствовать себя уверенным.

Всеобщая ненависть к Дилану — результат его влияния, поэтому я совсем не поражена тем, с каким отвращением многие окидывают О’Брайена взглядом, словно он мешок с мусором на праздничном столе, полном сладостей, а в центре — огромный торт «Остин».

Замечаю, как народ начинает кучковаться. Они с улыбками и шепотом поглядывают на Остина, ожидая зрелище. Сама отступаю к стене, не веря в существование столь сильного давления. Буквально всем телом физически ощущаю, как взгляды людей принуждают меня сравняться с полом. Если подобным образом ощущаю себя, то каково О’Брайену, ведь весь поток неприязни одолевает исключительно его, в то время как Остин получает долю хвалы.

Дилан ниже опускает лицо, взгляд нервно блуждает, исподлобья изучает обстановку, чтобы понять, как действовать. Ясно видно — он не настроен, он жаждет тихо уйти.

Тихо. Дилан О’Брайен тихий. Связано ли это с тем человеком, от которого они с Лиллиан бежали?

Остин открыто получает удовольствие от одобрительного гогота, когда пихает Дилана в плечо, прервав попытку того обойти его. Парень не желает конфликтов. Мне всегда казалось, что упыри настоящие задиры, но даже такие неприятные по всем мерам типы, как они, уходят, оставив бедняг в покое, если те не дают ответной реакции. А Остин не нуждается в ответе.

— Мне извиниться? — в какой раз повторяет, но на меня не смотрит, наплевав на вопрос, адресованный именно мне. Я моргаю, понимая одно с точностью — не хочу повторения ситуации на вечеринке. Нет, не стану защищать Дилана, но попробую увести от него Остина. Дилан сжимает губы, повторно стараясь обойти русого, но тот с еще большей ненавистью пихает его в грудь назад. О’Брайен еле держится на ногах, от этого влетает спиной в стоящую позади компанию подростков, один из которых с удовольствием повторяет за Остином, толкая Дилана в другую сторону. И меня прошибает ток. О’Брайен бьется плечом о стену, пальцами надавив на ее холодную поверхность, ремни рюкзака немного сползают. Нет, его неустойчивость — не то, что шокирует меня до боли в груди.

Дилан занимает положение, а они продолжают пихать его. От одного к другому. Рюкзак падает на пол. Мое тело напряженно примерзает к стене. С какой ненормальной агрессией это происходит. Что он им сделал? Лично он. Дилан. Что он такое сотворил? Откуда столько грязи?

И какого черта этот тип не отвечает?!

В итоге О’Брайена толкают обратно к Остину. Тот грубо останавливает его, сжав ткань футболки на груди. Дилан с тяжестью дышит, русый выглядит нагло спокойным. А мое оцепенение дает сбой. Я не хочу быть в числе этих людей, быть одной из таких, причастной к происходящему.

— Остин, — опускаю напряженно дрожащие руки, делая шаги к другу. — Оставь его, — пальцами одной ладони сжимаю плечо русого, заглядывая ему в глаза с надеждой на спокойный финал. Каким бы мерзким мне теперь не казался Остин, одно в нем неизменно положительное — он по какой-то причине слушает меня, когда воздействую физически. Друг резко переводит на меня взгляд, не отпуская футболку Дилана. И, наверное, именно я делаю ошибку, когда решаю мельком взглянуть на О’Брайена, чтобы оценить его состояние.

Смотрю на него.

А он на ладонь, которой касаюсь плеча Остина. И что-то внутри меня реагирует на данное. Но уже поздно разжимать пальцы, ибо друг получает довольно сильный толчок обеими руками в грудь. Мне самой не удается сразу осознать, что Дилан пихает русого, получая довольный смех со стороны наших зрителей. Отпускаю друга, удержавшись на ногах, и с паникой вскидываю голову, боясь того, что может произойти дальше. А этого не избежать, ведь оба парня с угрозой подходят ближе друг к другу под вой и хлопки окружения, но именно Остин — тот, кто первым сжимает ткань кофты противника, замахнувшись кулаком. Не знаю, что толкает меня на действие, я не обдумываю поступок, прежде чем делаю большой шаг, в момент резкого размаха. И получаю локтем в область лица под левым глазом, тут же сжавшись, прикрыв ладонями занывший от боли участок кожи. Сгибаюсь, даже ноги подкашивает от секундной темноты в глазах.

— Блять, прости, — чувствую, как Остин хватает меня за плечи, желая заглянуть в лицо, но его так же резко и внезапно отдергивают назад. Прижимаю пальцы к лицу, еле заставив себя стерпеть ужасную боль. Мой взгляд выражает испуг, ведь Дилан прижимает Остина к стене, готовясь нанести удар, но его тут же скручивают парни — сторонники русого.

— Эй! — кричу с помутнением в сознании. Голова от удара идет кругом. Остин вовсе отдается агрессии, позабыв о нанесенной мне боли. Он наносит удар в челюсть Дилана, а тот ничего не может, не способен вырваться из хватки парней позади. От первого удара лестничная клетка взрывается диким воплем, полным восторга и одобрения. Все хлопают, кричат слова поддержки. Я без памяти хочу броситься к Остину, чтобы остановить его, но меня сдерживает какой-то парень, говоря, что мне снова влетит, а еще ему явно не хочется прерывать происходящее.

Остин хватает О’Брайена за плечо, грубо вынудив выпрямиться, и начинает наносить удары под ребра. Голос застревает в моей глотке. Мне не верится, что подобное происходит на самом деле. Это…