— Так… — будь милой и доброй. Люди к тебе потянутся. Парень морщится, громко поставив бутылку на место, и садится обратно, раскинув ноги под столом. Вот оно. Он занимает естественную для его характера позу, свободную, наглую, теперь уже не пялится в тарелку, открыто смотря мне в глаза. А для кого был тот спектакль «Робкий парниша»? Для Лиллиан? В данный момент он точно является самим собой. Одного этого взгляда достаточно. Ничего не происходит, а он уже смотрит с насмешкой, готовясь словесно атаковать, поэтому беру себя в руки, не давая ему возможности заговорить первым:

— Так, ты знал? — одну руку опускаю, начав стучать пальцами по своему колену. Внимательно, довольно серьезно смотрю на парня, в глазах которого довольно пляшут черти. И почему-то уверена, что раздражен он так же сильно, как и я, просто скрывает за сжатыми губами.

Мне не нравится такое молчание, пробирающее до костей. Ничего толком не происходит, но я чувствую с его стороны неприятное, тянущее напряжение.

Будь доброй и милой.

— Поэтому ты начал меня доставать? — щурю веки, еле пуская смешок, ведь это крайне нелепо. — Глупо, как будто в этом есть моя вина и…

Кусочек огурца летит мне в щеку, заставив вздрогнуть. Взглядом цепляюсь за парня, приоткрыв с возмущением рот, так как не верю, что он реально сделал это. Смотрит на меня, стуча пальцами по краю тарелки. Не могу. Просто не могу принять тот факт, что его поведение…

Бросает лук мне в лицо, чем вынуждает прикрыть веки, кое-как выдохнув из себя злость:

— Слушай, они — взрослые. И им решать… — затыкаюсь, когда получаю в нос мятым листом салата. Моргаю, терплю. Будь милой, Райли. Сжимаю губы. Но процеживаю уже без фальшивой доброты:

— Мы же тоже уже взрослые и должны… — получаю в нос кусочком перца. Напряженно дышу, уставившись в упор на О’Брайена. Вижу, как уголок его губ поднимается, продемонстрировав мне до жути знакомую ухмылку, которая будет мне еще лет пять после окончания школы сниться.

Вдох. Выдох. Будь милой.

— Послушай… — только открываю рот, как он бросает в меня очередной кусочек лука. До дрожи в пальцах сводит конечности от раздражения и возмущения, что сейчас кипят внутри моего организма, сводя все мое существо с ума. Терпение. Вдох. Выдох. Будь милой. О’Брайен спиной прижимается к спинке стула, занимая расслабленную позицию, отрывает кусочек салата, сминая пальцами, и мне удается выдавить короткое: «Хватит», — прежде чем получаю по лбу овощем, сорвавшись:

— Да что с тобой не так?! — вскакиваю, хлопнув ладонями по столу, но вся агрессия буквально за мгновение превращается в жалкий испуг, толкающий меня назад, ведь парень с выражением угрозы на лице резко встает, так же ударив по столу, но громче, сильнее меня. И теперь он не ухмыляется. Теперь вижу его настоящие эмоции. Злость. Раздражение. Агрессия.

Иногда я забываю, на что он способен.

Тяжело дышу носом, напряженно держа руки вдоль тела. Сглатываю, не сводя своего взгляда — единственное, что еще может выражать не жалкий страх, а именно готовность ответить ударом на удар. Хотя не нужно подтверждений и доказательств тому, что этот тип сломает меня одним ударом.

Еле контролирую слабую дрожь в коленках, пока шепчу злое и напуганное:

— Пошел ты, — тихо, с надеждой, что не услышит, и быстрым, тяжелым шагом направляюсь к двери, чтобы покинуть кухню. К черту. Отец должен был меня предупредить. Поставить в известность раньше, тогда я бы сказала, что это за человек и какие нелегкие, недружеские (мягко сказано) у нас отношения. Почему отец не посчитал важным предупредить? Почему не подумал обо мне? Я не люблю злиться на него, но, черт, чувствую себя преданной. Словно жила эти три года с розовыми очками. Я расстроена. Разочарована.

Хочу толкнуть дверь, но та распахивается первой, и на меня смотрит отец, за спиной которой стоит Лиллиан. Мне приходится выдохнуть, чтобы с трудом принять расслабленное выражение лица.

— Куда ты? — отец немного хмурится, проходя на кухню с бутылкой. Оглядывается на меня. Потираю вспотевшие ладони о ткань джинсов, немного растерянно оглядываюсь на дверь, пока женщина проходит к столу, занимая свое место.

— Я вспомнила, что… Не сделала кое-что… — начинаю мямлить, но какое дело? Отец вряд ли обрабатывает в голове мои слова, он просто поднимает ладонь, таким жестом прося помолчать:

— Слушай, мы ведь даже не рассказали о своей идее, — улыбается, кивая на мой стул. — Сядь, — просит. Переминаюсь с ноги на ногу, кинув острый взгляд на парня, который сидит спокойно, будто ничего и не произошло. Ковыряет салат, переворачивая зеленые листья вилкой.

— Райли, — отец уже давит, но еще спокойным тоном, но подобного вполне достаточно, чтобы я вернула на лицо улыбку, вернувшись за обеденный стол. Сажусь, держу голову гордо поднятой, стараюсь не смотреть на О’Брайена, который вновь вернул себе режим «тихого парниши».

— Так… — Отец разливает нам вино, но содержание спиртного в нем ниже, чем в том, которое глотал Дилан. Переглядывается с Лиллиан:

— Мы подумали, что… — нет, нет, нет. Всё, что угодно, только не это. Я вспоминаю всех Богов, даже египетских, пока молюсь о снисхождении. Кажется, даже парень сильнее сжимает свою вилку, ожидая слов мужчины, что поглядывает на его мать:

— Райли, — непроизвольно вздрагиваю, взглянув на него с улыбкой:

— М? — мычу.

— Помнишь наш домик на озере? — он улыбается, а я вопросительно хлопаю ресницами, с опаской кивнув головой:

— Да, конечно.

— Я подумал, что было бы здорово показать его Лиллиан, — серьезно? Я тут уже намечаю, где выкопать себе могилу в саду, а они просто хотят съездить и отдохнуть на озеро? Даже Дилан еле выдыхает, подняв брови во время большого глотка алкоголя.

— Д-да, — киваю, — здорово.

— И мы хотели бы устроить общие выходные, — мужчина поглядывает на парня. — То есть поехать всем вместе, — что? — Думаю, будет неплохо. Поближе познакомимся, — да, мне ясно его желание сблизиться с Лиллиан и Диланом, но понимаю еще пригласить в НАШ дом одну женщину, но звать парня, которого толком не знаешь, это… Это неправильно. И, если быть честной, мне не нравится идея вообще впускать кого-то в домик у озера. Это ведь… Домик мамы, и мы должны были поехать туда все вместе, когда она вернется, так что…

Отец нежно сжимает ладонь Лиллиан, и та широко ему улыбается, радуясь, что мужчина всеми силами старается сблизить наши семьи. И мне приходится выдохнуть. В который раз отодвинуть свои желания в сторону, ведь… Им так хорошо. Я обещала поддержать отца. Я свое слово держу.

— Круто, — пожимаю плечами, а мысленно кричу о том, что не желаю никого видеть, даже Лиллиан, в доме матери. — Когда? — невозмутимо мешаю салат, еле заставив себя сунуть его в рот, чтобы казаться непринужденной. — На следующих выходных? — два дня. Одна ночь. Я могу потерпеть, тем более, сомневаюсь, что Дилан будет «за».

— Нет, на неделю.

Давлюсь. Сдерживаю кашель, вновь взглянув на отца с мычанием:

— М, стоп, у меня учеба, — тут же нахожу отмазку, причем, важную, но мужчина хмурит густые брови:

— Ты хорошо учишься, не думаю, что пропустишь многое, — одна из черт его характера. Если он чего-то хочет, если уже построил планы, то не примет отказа. Сразу начнет раздражаться, поэтому избегаю ухудшения его настроения, еле растянув губы. И сейчас мне дается это куда труднее, чем до этого:

— Ну… Думаю, если Агнесс будет кидать конспекты, то… — вожу вилкой по тарелке, ненадолго опустив взгляд. — Неплохая идея съездить, — вздыхаю, бросив взгляд на соединенные ладони взрослых. Столько нежности в их улыбках и взглядах, и не могу противиться желанию помочь им, только поэтому сдаюсь, морально оставляя свое мнение в глубинах сознания.

— Ты хочешь, чтобы я поехал? — слышали бы вы, сколько удивления в голосе этого парня. Он смотрит на мать, слегка сощурив веки. Так поражен этой мысли, что даже сдерживает смешок, ведь эта его догадка кажется настолько нелепа, но, мне кажется, тут и без повторения ясно, что Лиллиан только за его присутствие. Она улыбается, кивая: