— Тогда мы сделаем всё, чтобы облегчить твое состояние.

Хочу я этого или нет, но смотреть на обстоятельства начинаю иначе. Все те слова, сказанные когда-то Лиллиан в мой адрес, преобразуются, окрашиваясь новым смыслом. Словно она единственный человек, пытавшийся при помощи ругани и негатива донести до меня правду. И эта гребаная женщина… Каждый раз, когда оказывала давление тем, что я обрекаю других, каждый раз она не лгала. Теперь я понимаю. Всё. Абсолютно. И от этого не легче, ведь мой мыслительный процесс не остановить. Я думаю. Думаю, как будет лучше, и… Я беру в расчет факты: мне не стоит покидать город, и я не могу решать жизнь за других. Доктор Харисфорд прекрасно подтвердил мои опасения тем, что рассказал, как протекала болезнь у моей матери, и как она протекает у большинства пациентов.

Мне… Мне правда требуется… Господи.

Прижимаю ладонь ко лбу, медленно шагая по темной улице моего спального района. В домах горит свет, слышны голоса, особенно звонкие детские. Фонарные столбы местами освещают тротуар, по которому шагаю, находясь в безостановочном поиске вариантов решения той проблемы, в который оказываюсь втянута. Всё просто, ибо источник проблемы — я. Поэтому от меня зависит слишком многое, и мне… Думаю, я знаю, как должна поступить.

Но…

Останавливаюсь, опустив руки. Холодный ветер тормошит волосы. Мимо редко проезжают автомобили, а этот покоится без движения. Припаркован у моего дома, и мне не требуется рассмотреть его детально, чтобы признать — машина Дилана. Мой выдох звучит тихо, но не обреченно. Хорошо, что мне удалось обсудить свое состояние с Лиллиан и Харисфордом, теперь я точно понимаю, что чувствую. Обиду и разочарование. Самое неприятное в этой ситуации то, что я практически не задумываюсь о причине, послужившей такому повороту, а именно о смерти матери. Возможно, Лиллиан права, как был когда-то прав и Дилан. Я уже не помню своих чувств к ней, поэтому так спокойно принимаю новость, но с теми, кто скрывал от меня истину, дела обстоят иначе. Я именно обижена. Мои чувства задеты, и не могу с эти ничего поделать. Правда… Кажется, я могу принять решение. Одно. Оно звучит в моем сознании — и я действительно верю, что именно этот вариант — выход для всех нас, так что мне нужно поговорить с О’Брайеном прямо сейчас, несмотря на то, что я не готова эмоционально.

— Ладно… — не знаю, зачем произношу это вслух, наверное, хочу побудить себя к действию и найти точку успокоения. Складываю руки на груди, сделав первые шаги, когда слышу позади мужской голос:

— Девушка, простите, вы не могли бы мне помочь?

Исходя из вежливости, нет, на автомате оглядываюсь, обратив свое внимание на одного из трех мужчин, который подскакивает довольно близко ко мне, отчего делаю большой шаг назад, не успевая проследить за сильной рукой незнакомца, что сжимает пальцами мои волосы, рывком дернув в сторону рядом стоящего автомобиля.

Последнее, что ощущаю — сильный удар о поверхность стекла, после которого мои мысли сразу же затухают.

***

Открываю веки. Пальцами сжимаю телефон, оторвав его от стола, на котором лежу головой. Включаю экран. Полдесятого вечера. Опускаю мобильное устройство. Прикрываю веки.

Где она?

Не даю тревожным мыслям развиться в голове, иначе беспокойство поработит меня, и, когда она вернется, я начну вести себя не самым лучшим образом, а в данный момент мне стоит быть сдержаннее. Укладываю голову на руку, согнув ту в локте. Смотрю на ладонь другой, стуча костяшками по столу возле телефона. Постоянно слышу, как кто-то бродит за дверью кухни. Кажется, один раз сюда заходит мать, но, видя меня, решает выйти. Она ещё не покидает дом. Пользуется состоянием Митчелла, который, кажется, не собирается брать себя в руки. Не знаю, что настолько сильно выбило его из равновесия. Он запил, когда моя мать закрылась от него. Значит ли это, что сейчас он больше расстроен её ложью, чем тем, что Райли узнала правду и теперь не желает говорить с ним? Почему-то уверен, что мужчину больше заботит Лиллиан. Но это лишь мои предположения. Черт, я так устал думать об этом. Обо всём. Но ещё не время отгонять мысли о наболевшем. Предстоит разговор с Янг, ожидание которого вызывает нервные импульсы в теле.

Это действительно то, о чем я переживаю сейчас сильнее всего.

Вибрация застает меня внезапно, даже вздрагиваю, ужаснувшись тому, как реагирую на столь тихий звук. Черт, нервы совершенно не в порядке.

Беру телефон, повернув к себе экраном, и резко присаживаюсь, стиснув пальцами край стола. «Р». Напряжение никуда не пропадает из тела, оно усиливается в разы, вынудив меня нервно заерзать на стуле, а затем вовсе встать, ведь по коже проносится неприятный разряд, приводящий меня в нежелательное движение. Держу телефон, кусая костяшки второй руки, брожу, не могу заставить себя ответить, пока нахожусь в таком состоянии. Дыхание сбивается моментально, а говорить я должен ровно и без эмоций, чтобы Роберт не подавил меня.

— Черт, — шепчу, так глубоко вдохнув, что довожу себя до головокружения. Нельзя тянуть. С отвратным чувством безысходности отвечаю, прижав телефон влажной от волнения ладонью к уху:

— Да? — блять, я тут же откашливаюсь. Не додумался подготовить голос к разговору, хорошо, что хрипота способна скрыть мою несобранность. Роберту не требуется изначальная тренировка для голоса. Его голос постоянно звучит сурово, давяще, что у меня невольно сдавливаются стенки глотки, мешая вытолкнуть из себя воздух.

— Мое терпение подходит к концу.

Шатаюсь по кухне, приближаясь к окну, чтобы отодвинуть занавеску и проверить, есть ли по ту сторону подозрительные личности. Тараторю сбивчиво:

— Знаю, — плотно задвигаю светлую ткань, с дурным предчувствием повторяя то, чем кормлю этого типа на протяжении долгого времени. — Деньги будут. Но мне требуется ещё время…

— Нет, — вот так просто. Он отрезает, пронзая своим голосом мой чертов мозг. Начинаю потирать затылок, сжав веки, дабы окунуться в себя и отрыть что-то рациональное и вменяемое. Не успеваю сообразить. Роберт опережает:

— У тебя не будет возможности тянуть. Знаешь, почему? Власти бушуют. И у меня больше нет времени ждать. Ты просиживаешь свою задницу в ожидании, когда же меня посадят? Ты надеешься? Наивно, Дилан. Этого не будет, сопляк. Сегодня. Я жду свой долг, — открываю рот, но у меня на языке не вверятся слова, оттого лишь напоминаю себе немого придурка, продолжая слушать Роберта. — Но, знаешь, верно, — его внезапно ровный тон заставляет меня сильнее напрячься и слушать с особым вниманием. — У тебя есть время. Ты можешь даже сбежать, я дам тебе фору, мы ведь семья, как ни как, — могу представить, как он довольно усмехается. — Беги, шавка, — сглатываю, заморгав, дабы избавить себя от горячего давления в висках и глазах. — А ваш долг оплатит девчонка, — прекращаю моргать. Смотрю куда-то вниз, пронзая взглядом паркет, въедаясь в него, ощутив, как сердце успевает больно кольнуть дважды, прежде чем я могу дернуть головой, уже не пытаясь взять под контроль чувства:

— Что? — роняю.

— Знаешь, нынче, если разобрать человека на органы, можно неплохо так заработать…

— Стой, — поднимаю свободную ладонь перед собой, будто хочу попросить человека остановиться, а взгляд оставляю опущенным. В голове возникают нежелательные предположения, но не верю им, ничему не верю, ибо этого не может быть.

— Я жду денег до двенадцати, — Роберт больше не станет церемониться со мной, он говорит спокойно, но с давлением, а я без остановки нервно двигаюсь по кухне, не в силах скрыть серьезную нестабильность в дыхании. — Как только стрелка часов доберется до отметки, я прострелю ей голову.

— Ты… — всё, что удается проронить.

— И ваш долг будет прощен, — начинаю пальцами сжимать волосы, корчась от сильнейшей боли в голове, что возникает от давления хриплого голоса, — но ты ведь понимаешь… — запрокидываю голову, кулаком стукнув себя по виску. — Я найду вас.

— Погоди, Роберт… — я не понимаю. Что. Он. Имеет. В виду.