— Нет.

***

Накрапывает. Мерзко. Но, что странно, мне вовсе не холодно. Кофту не застегиваю, куртку потеплее сверху не набрасываю. Присутствие дрожи в руках объясняется серьезным давлением в груди. Пальцами одной руки сжимаю руль, смотрю перед собой, но довольно часто ловлю себя на мысли, что не слежу за дорогой. Голова забита не тем. Локоть второй руки ставлю на край стекла окна, которое опускаю не до конца. Капли дождя впитываются в ткань, попадая на собранный на локте рукав. Кусаю костяшки. Нужно на чем-то сконцентрировать свой разум, иначе так и будет одна чертова проблема сверлить мой и без того дырявый череп. Какой-то долбанный автомобиль гудит мне. Придурки. Плевать, что еду медленно. Меня не переполняет дикий восторг от того, куда я направляясь и ради чего. Свою мать мне ещё удастся подавить, я думаю, но только в том случае, если перед этим мы не пересечемся с Райли. Она меня к черту уделает.

Выдыхаю тяжесть из груди, осознав, насколько устаю. Процесс моего мышления совершенно отсталый, фразы в голове формируются неверным способом.

Давлю на педаль. Светофор. Автомобиль резко затормаживает, заставив меня чуть наклониться вперед. Жду. Дергаю нижнюю губу, задумчиво уставившись на руль. И если бы не моя бдительность, я бы не обратил внимания на человека, который проходит по тротуару рядом, сворачивая в парк. От неожиданности ерзаю на месте, вытянув голову, и хмуро рассматриваю девушку, медленно идущую по тропинке, что уходит далеко вглубь небольшой рощи. Её руки сложены на груди, промокшие волосы непослушно вьются. Наверное, мое сознание просит меня обратить на неё внимание по той простой причине, что на ней моя кофта.

Куда ты тащишься, Райли?

Не думаю, когда собираюсь выдернуть ключ из зажигания, но вовремя отдергиваю себя, взявшись за ручку двери. Сжимаю челюсть. С напряжением смотрю на то, как мои пальцы дрожат, готовясь распахнуть дверцу, дав мне встретиться с моросящим дождем. Оглядываюсь. Девушка медленно плетется, обняв себя руками, а на голову натягивает капюшон, чтобы уберечь себя от капель, пробивающихся сквозь листву деревьев. Смотрю на неё. Отдаляется.

Агнесс и Нейтан правы. Ей требуется время, чтобы подумать, наверняка, она для этого и ушла из дома, подальше от моей матери и Митчелла. Если я пойду за ней сейчас, то точно ухудшу ситуацию. Ей нужно побыть одной.

Еле заставляю себя переместить ладони на руль. С напряжением вжимаюсь в сидение, не зная, каким образом сохраняю взгляд направленным перед собой. Моргаю. Смотрю на светофор. Сдаюсь. Поворачиваю голову.

Но Райли уже нет.

Если честно, я бы хотел поменяться с Янг местами. Мне невыносима одна мысль о том, что придется вновь оказаться в стенах этого дома. Каково в таком случае девчонке, которая должна проводить здесь всё своё сознательное время? А хуже то, что меня не встречает тишина. Со второго этажа разносится громкая музыка. Это классика, но ею не увлекаюсь, поэтому не способен определить, кто композитор, но мелодия бьет по ушам, воспринимается неприятно. Вот ещё одна возможная причина, почему Финчер предпочла уйти.

Не собираюсь разбираться, откуда исходит музыка. Скорее всего, Митчелл до сих пор выпивает. Плохо дело. Этому мужику опасно играться с алкоголем. Натворит лишнего. Меня не совсем устраивает то, что Райли приходится оставаться дома, наедине с этими пьющими упырями, вдруг Митчеллу башню снесет? Он может быть особо буйным в нетрезвости.

Придется обсудить с Янг. Пускай она поживет у Коннора, а я — здесь. Если ей так не охота видеть меня.

Не даю себе возможности осознать, куда и зачем направляюсь. Иначе точно проторчу в гостиной больше часа, принимая и собираясь с мыслями. Каким-то образом требуется засунуть свои эмоции в задницу, иначе они могут серьезно подпортить обстоятельства.

Миную гостиную, хмурым взглядом изучая осколки на полу. Никто не убирался. Конечно, кому это надо, тем более сейчас. Как только оказываюсь в узком коридоре, сразу же ощущаю, как сдавливаются легкие, но дышу глубже, не позволяя себе проявить дискомфорт на лице. Плевать. Сжимаю в кармане упаковку таблеток от боли в сердце. Хреново дело — оно ноет. Причем, сильно. Удивительно, как меня ещё к земле не присобачило после вчерашнего. Видимо, мой организм приспосабливается, а нервная система становится намного устойчивей.

Но ладони всё равно потеют. Во рту сохнет. Головная боль давит изнутри на глазные яблоки. Состояние невыносимое. Глубокий вдох. Переступаю порог кладовой, находя взглядом женщину у стола. Долгий и тихий выдох через нос.

Сердце ускоряет удары.

— Мам, — обращаюсь к ней. Мерзко слетает с языка, но тон спокойный. Мне неприятно произносить подобное, но… В данной ситуации придется отодвинуть свою гордость, чтобы попытаться получить желаемое. Женщина пакует вещи в чемодан. Её руки замедляют свои действия, а голова еле поворачивается, чтобы женщина могла видеть меня краем глаза. Молчит. Я вновь набираю в легкие воздуха, сунув влажные ладони в карманы кофты:

— Теперь ты довольна? — прижимаюсь плечом к дверному косяку, устало щурясь, чтобы справиться с давящим тусклым светом лампы. — Всё, что хотела сказать, сказала?

— Дилан… — она роняет на выдохе, прикрыв опухшие после выпитого алкоголя веки. Уверен, её голова раскалывается, но я не стану понижать тон голоса:

— Ты — херова заноза, — не могу объяснить, какие эмоции переполняют меня в данный момент, но именно они контролируют то выражение лица, с которым я смотрю на мать, слишком часто сглатывая. — Я так устал от тебя, что нет сил выяснять отношения, так что… — потираю ладонью затекшею шею. — Просто скажи. Ты отдашь мне деньги?

Женщина вдруг оставляет чемодан, развернувшись ко мне, и с выражением настоящей обреченности делает шаг:

— Мы должны уехать, Дилан, — голос тихий, хриплый после вчерашнего крика. Она нервно потирает бледные ладони, смотрит на меня съедающими любую внутреннюю оборону глазами. И пару лет назад это бы точно сработало. Но сейчас совсем не актуально.

Прикрываю веки. Выдох.

— Не отдашь? — игнорирую её слова, демонстрируя свое наплевательское отношение к её попыткам уговорить меня. — Мам, — открываю, не получая ответа. Женщина стоит на месте, опустив глаза. Её губы приоткрыты, а ладони продолжают мять друг друга. Прикусываю больную нижнюю губу, повторив с давлением:

— Мама, — знаю, как на неё это действует. Обращение. Оно не часто звучит с моей стороны. Женщина продолжает молчать. Продолжает смотреть в сторону. И тишина затягивается, отчего оставаться здесь всё отвратительнее.

— Ясно, — процеживаю, переступив с ноги на ногу.

— Дилан, послушай, — она касается пальцами мешков под глазами. — У меня нет денег и… — ложь. Она лжет, и она понимает, что я знаю это, но всё равно, черт возьми, продолжает нести эту чушь. Женщина проглатывает желание продолжить говорить, ведь пересекается со мной взглядом, прочувствовав всю злость, смешанную с обидой, что направляю на неё. Весь тот негатив, что собирался во мне на протяжении стольких лет. Сейчас я выношу на неё, тупо уставившись. В упор.

— Я лучше сдохну здесь, чем уеду с тобой, — киваю, словно подтверждаю свои же слова. — Просто, свали уже, — голос дрожит, а пальцы сжимают ткань края кофты. — И если когда-нибудь твоё материнское начало толкнет тебя к поиску меня, — щурюсь с неприязнью, — не надо, — кусаю губу, притоптывая ногой. — Обереги меня от отвращения, что я испытываю, когда ты рядом, — начинаю отступать назад. — Нет денег? — задаю вопрос в лоб, прострелив ей его к черту, и морально она ощущает этот удар, поэтому сильнее отводит глаза. — Ясно, — повторяю. Этот человек ни черта для меня не сделает. А сейчас ей даже не требуется никаких особых телодвижений. Просто отдать деньги. Просто позаботиться о нашем с ней будущем, ведь это и её касается. Нет. Она гордая стерва. Но ужасает тот факт, что меня посетит чувство успокоения в случае, если она уедет отсюда. Это мерзко и неправильно, я знаю, но… Как ни крути, она — моя мать. И я пытался заботиться о ней на протяжении стольких лет, так что нет ничего необычного в том, что внутри меня остаются эти омерзительные и нелогичные чувства к ней, как ребенка.