Салон моей машины покидаем не сразу. Выжидаем. Долгое время изучаем окружение. До вылета остается час, и нам приходится покинуть автомобиль. Марк помогает своей матери идти. У него нет возможности уследить за всем, да и количество людей вокруг явно выбивает его из колеи. Понимаю, как сильно он нервничает сейчас. Ему не собраться, так что этому типу везет, что я без претензий соглашаюсь проводить их до пункта проверки посадочных билетов. Оружие оставляю в машине, иначе меня при входе загнут и отведут в местный участок, куда вызовут копов.

Без проблем проходит проверку, попадая внутрь аэропорта. Здесь, кажется, еще больше людей. Шум стоит невообразимый. Монотонный голос оператора вызывает приступ сильных ударов в груди. Громкие звуки влияют на работу сердца, я давно это подмечаю, но не акцентирую внимания. Не помню, происходило ли подобное ранее? Плевать.

Главное, что эти двое уже могут пройти к самолету. Как только они сядут в салон, им больше ничего не будет угрожать. Повторюсь, мы не говорим. Вообще. Только озираемся по сторонам в поисках чужого внимания, которое мы можем привлечь по ряду причин. Да, думаю даже в такой «густой» толпе мы выделяемся тем, как нервно оглядываемся, надеюсь, никто из охраны не решит пристать к нам с вопросами.

Представляю, как бешено скачет сердце Марка от волнении, если сам я ощущаю такое дикое покалывания в ребрах. Держу ладони в карманах, чтобы не выглядеть как парень, который одной рукой держит мать за плечо, а другой без остановки дергает свою переносицу. Встаем в очередь. Вещи в багаж не сдают. Здесь должны проверить их рюкзак, дальше они пойдут сами. Мне не терпится скорее оказаться дома, но никого никуда не тороплю. Молча продвигаемся. Даже мать Марка заметно поникла, прекратив одаривать меня улыбкой в момент, когда мы встречаемся зрительно. Иногда парень сам смотрит на меня, будто желает увидеть панику в моих глазах, мол, нас обнаружили. Его не совсем стабильное состояние мне понятно. Волнение изводит. И Марк скорее верит в то, что вот-вот неважно, откуда возьмутся люди Роберта, если не сам Роберт. Обычный страх. Я бы сказал, он хранится на уровне подсознания, заложен ещё в далеком детстве. Всем видом показываю, что переживать не о чем. Здесь никого нет. Надеюсь.

Наконец, приходит наша очередь. Отхожу в сторону, ожидая, пока полицейские проверят документы и вещи. Всё чисто, Марк всё-таки не идиот. Мне казалось, он обязательно допустит ошибку, взяв с собой оружие. Даже простой складной ножик вызвал бы подозрение.

Парень натягивает обратно ремни рюкзака, взяв под руку мать, и оглядывается на меня в момент, когда уже отступаю назад, желая повернуться к ним спиной, ведь свою часть я выполнил. Но притормаживаю, с показушным равнодушием принимая прощальный жест Марка — он поднимает ладонь, сохранив безэмоциональность на лице. А вот его мать реагирует больно чувствительно. Женщина с застывшими в глазах слезами что-то шепчет губами, но беззвучно. Мне ни за что не уловить её слов, особенно в таком шуме. Оставляю ладони в карманах, отворачивая голову, и разворачиваюсь, не дав никакого жеста в ответ.

Почему?

Потому что отчасти мне завидно.

Но я рад.

И завидую.

Ужасное двоякое ощущение, мне охота скорее избавиться от него, поэтому шагаю сквозь толпу, пихая встречных людей плечом, чтоб расчистить себе путь. Иду вдоль огромного высокого стекла — окно, за которым открыто можно рассмотреть посадочную полосу. Невольно бросаю хмурый взгляд на самолеты, покоящиеся в ожидании полета. Шаг затормаживаю, сильнее сводя брови к переносице, отчего мускулы лица начинают предательски ныть от такого безумного напряжения. Изучаю людей, идущих к ступенькам, ведущим наверх, в салон. Объяснимая грусть нападает на меня при виде подобной картины. Мне вряд ли удастся избавиться от уныния, что нападает с новой силой, мощно ударяя по голове.

Вовсе останавливаюсь, опустив руки вдоль тела. Смотрю на сверкающий на солнечных лучах корпус белого самолета.

Хотелось бы мне сбежать?

Конечно.

Но не сейчас. Это может плохо закончиться для нас. Всех.

Выхожу из огромного здания, поспешив по парковке к своему автомобилю, который забываю, где оставляю. Нервно играю со связкой ключей в руках, пока брожу по безликим поворотам, ругая себя за такую опрометчивость. Стрессовая ситуация лишает меня внимательности. Кретин.

Мысль о скором возвращении домой меня поддерживает, поэтому не теряюсь внутри сознания, без панического биения в груди, продолжая искать свой автомобиль. И нахожу его, выдохнув практически весь остаток тревоги. Ускоряю шаг, в один момент оказываясь у дверцы машины, вставляю ключ в замочную скважины успев лишь несерьезно надавить на него, чтобы услышать желанный щелчок замка, как внезапно ухватываюсь зрительно за движение в отражении стекла дверцы.

Но не успеваю увернуться.

***

Вечереет. Причем, небо темнеет довольно быстро, поэтому у Райли есть причина и дозволение начать чувствовать тревогу. Девушка проводит большую часть дня в комнате парня, пытаясь отдаться учебникам, заняться подготовкой к скорой учебе, от мысли о которой холодок бежит по спине. Ветер становится холоднее и сильнее. Янг проходит по дому, закрывая форточки. Не остается и намека на утреннее тепло. Финчер не задерживается у кабинета отца, когда дверь помещения распахнута. Мужчина всё ещё принимает ванную перед сном, а Лиллиан будто нарочно оставляет дверь открытой, чтобы напоминать Янг о своем присутствии здесь.

Райли какой раз наливает себе горячий чай, кутается в одеяло и сидит на кровати Дилана, пытаясь углубиться в чтение материала по истории. Не дает себе возможности хоть на миг усомниться в парне, который точно дал ей понять утром, что ничего опасного из себя поездка не представляет. Может, у Марка поздний рейс, и О’Брайен по доброте душевной сидит вместе с ним в аэропорту. Да, Янг легче отдаваться подобным вроде как положительным мыслям.

Смотрит на часы. Почти одиннадцать. Смотрит в сторону окна. Небо черное. Ни одной звезды, значит, затянуто тучами или облаками. Опускает учебник на колени, опираясь спиной на холодную стену. Выдыхает, но тяжесть не уходит из тела. Повторяет попытку освободиться от морального груза — делает лишь хуже. Неизвестность — вот, что истязает сильнее любого другого психологического воздействия. Взгляд Финчер бегает по строчкам, но не воспринимает ни единой буквы. И так продолжалось бы ещё долгое время, если бы не шум, который она почему-то улавливает слишком поздно. Странно, Финчер так изолирует себя от внешнего раздражителя по имени Лиллиан, что вовсе прекращает различать звуки вокруг, но данный грохот девушка оценивает сразу же. Моментально. Потому что за ним следует тихий вскрик самой женщины.

Райли тут же слетает с кровати, отбросив на пол одеяло, и выскакивает в коридор, оглядываясь сначала на дверь ванной комнаты, за которой шумит горячая вода, только после на дверь кабинета отца, к порогу которого стремительно шагает, не прекращая слышать ругань Лиллиан, но один факт поражает — женщина сдерживает голос. Ей не выгодно, чтобы Митчелл знал о её секрете размером в четыре миллиона.

— Где они, блять?!

Райли ускоряется, схватившись за дверную ручку, и дергает на себя, шире распахивая дверь перед собой, и замирает на пороге, не в силах выдавить короткий звук.

Дилан. Гребаный Дилан. Нет, он не пьян. Его состояние куда хуже, чем в момент опьянения. Парень быстром шагом перемещается по комнате, выворачивая к черту все ящики и полки, снося предметы со стола и вещи выбрасывая к херам из шкафа, с давящим, грубым и пугающим голосом:

— Где деньги?! — он хромает к кровати, у которой стоит Лиллиан с кисточкой в руке. Женщина отскакивает в сторону, испуганно шарахается от сына, который определенно окончательно слетает с катушек, ведь он не может. К блядскому черту не может выносить этого дерьма. Ни минуты больше! Парень приседает, рывком вытаскивая из-под кровати чемодан матери, который раскрывает, выбрасывая из него вещи.