Открыта?
Моргаю, нахмурив брови, и торможу, делая шаг назад к порогу, и повторно давлю на ручку, подтвердив — открыто. Стою на месте. Не спешу ворваться внутрь. Думаю.
Почему? Почему она не заперлась? Значит… Я могу войти? Уже можно? Или… Нет, вряд ли она забыла, скорее всего…
Мне не разобраться. Но Райли не заперлась.
Осторожно давлю на дверь. Тихий скрип выводит из себя, но не слышу никаких звуков по ту сторону. Заглядываю в комнату. Шторы раскрыты. Бледный свет свободно заполняет помещение, где царит знакомый бардак. Встаю на пороге, переводя внимание на девушку, что лежит ко мне спиной, носом практически уткнувшись в стену. Кровать не разобрана. Райли не использует одеяло, но тепло одета, причем мне не удается игнорировать тот факт, что она кутается в мою кофту, довольно большую для неё. Рукава полностью скрывают руки, капюшон накрывает голову. Спит. Слышу, как ровно дышит, поэтому не подхожу ближе. Наблюдаю со стороны, только больше мрачнея из-за возникших в сознании мыслей.
Райли удавалось скрывать от Агнесс свою болезнь, видимо, это объясняется стадией, которую рыжая застала, общаясь с Янг на протяжении нескольких лет. Теперь же Розалин начинает замечать странности в поведении Финчер. Значит ли это, что болезнь активно прогрессирует?
Слишком много проблем.
О которых приходится думать.
***
«…Ты — моё солнышко», — голос эхом раздается в ушах ребенка, медленно поглощая его, призывая к внезапному пробуждению. Она открывает сонные глазки, начав активно потирать их пальцами, чтобы отогнать остаток ночного помутнения. Время позднее. За окном царит мгла, в комнате стоит полумрак, но девочка отчетливо рассматривает лицо матери, которая приседает на корточки возле её кровати, широко улыбаясь:
— Прости, что разбудила, — её язык заплетается. Она пьяна, но не опасна. Её мысли спутаны, желания туманы. Ей хочется посидеть с дочерью, поговорить с ней. Её состояние подкреплено очередным проявлением болезни — девушка отчасти не в себе, но Райли не боится. Она приседает на кровати, невинным взглядом изучая бледное лицо матери, которая садится на край, поднося бутылку с неясным содержимым ко рту. Делает глотки.
— Где папа? — спрашивает, зевнув. Девушка глубоко вздыхает, сморщившись, ведь вопрос бьет по больному, заставив Эллис испытать дрожание рук:
— Папа… Он куда-то ушел, — девушка поворачивает голову, еле сохраняя её в нормальном положении, и одной ладонью накрывает ладошку ребенка. Теплая. Такая теплая.
— Но он вернется, — добавляет неуверенно. — За тобой, — шепчет, ведь… Верит, что так оно и есть. Митчелл придет, но… Но Эллис вряд ли нужна ему. Нужна кому-то, она…
— Мам, мне больно, — Райли со спокойным видом опускает глаза на свою ладонь, которую Эллис крепко сжимает, отдаваясь больным мыслям. Женщина не реагирует. Она смотрит куда-то перед собой, еле заметно покачиваясь, её губы шевелятся, что-то безмолвно произносит. Что-то тайное и сокровенное. В глазах настоящее отсутствие. Не моргает. Пристальное погружение в себя, внутрь своих проблем. Девочка не отдергивает руку. Она терпит, внимательно наблюдая за тем, как её мать делает большие глотки.
— У тебя что-то болит? — Райли предполагает. Эллис наконец обращает на неё внимание, с улыбкой кивнув:
— Да, но… — отпускает её ладонь, оставив красные следы, и вынимает из кармана легкой куртки баночку с таблетками, показав дочери. — Это мне поможет, — нездорово кивает головой, будто уверяя саму себя. — Это лекарство. Оно мне помогает, — и срывается на короткий смешок. Глаза слезятся. Неясно, от чего именно, но они красные, полные влаги.
— Я приму их, — девушка произносит вслух, зажав бутылку алкоголя между колен, и начинает трясущейся рукой скрывать баночку. Высыпает на ладонь три, четыре, пять таблеток, может, больше, ни Райли, ни Эллис не считают их количество. Девушка все бросает в рот, запивая спиртным. Моргает, обратив свой взгляд на дочь, и не изменяет улыбке:
— Маме сейчас станет лучше, — кивок головой. — Отец вернется, — кивок головой с большим давлением вниз, будто в её голове происходит какая-то ошибка, на мгновение вызывающая приступ, но это проходит быстро, поэтому не так заметно для Райли. Эти приступы врач назвал «коротким замыканием» — одним из симптомов последней стадии, когда работа мозга и нервных клеток нарушается, вызывая сильный дисбаланс, отчего больной на короткое мгновение замирает, с сильным напряжением смотря в одну точку. В зависимости от запущенности болезни подобные приступы различаются продолжительностью.
Девушка уже пару минут смотрит куда-то перед собой, держа в ладони ещё пять таблеток:
— Странно… — она шепчет, поднося руку к лицу, не меняя его выражения, пока продолжает. — Я не могу вспомнить, — глотает лекарства, запивая алкоголем, и переводит взгляд на дочь, молча сидящую рядом. — Моя мать. Я не могу вспомнить, как она выглядит. Это… — вновь замыкает, и её лицо немного наклоняется в сторону, но так же резко возвращается в сознание. — Необычно.
Райли по-детски смотрит на мать, слушает. Эллис чувствует, как её начинает укачивать. Голова идет кругом, значит, ей стоит прилечь. Стоит… Поэтому она с нездоровой улыбкой спрашивает:
— Могу я лечь с тобой?
— Да, — маленькая Янг отползает от края, счастьем светится, улыбаясь, ибо любит, когда мать ложится с ней спать. Девочка чувствует себя комфортно. Теплота окутывает холодными руками матери, которая устраивается рядом, крепким объятием согревая свою дочь. Может, даже слишком усердствует, но девочка не жалуется. Она с улыбкой ерзает в объятиях матери, зная, что теперь может окунуться в безопасный сон.
Эллис умерла в ту ночь от передозировки. Умерла, лежа в обнимку с Райли.
Открываю веки.
Бледный свет покрывает пространство вокруг.
Морщусь, испытывая боль в глазах, начинаю ерзать на кровати, выдавливая тихое мычание, и носом трусь о подушку, холодными кончиками пальцев сжимая ткань рукава большой кофты. Лежу на боку. Ноги сгибаю в коленях. Повторно не открываю век, находясь в пограничном состоянии между сном и безжизненным сознанием. Внезапное пробуждение никак не влияет на мою способность к контролю, поэтому сразу же, не полностью приходя в себя, оцениваю свое настроение, понимая, что добиваюсь лучшего из возможных вариантов — равнодушия. Того самого. Ни плохо, ни хорошо. Ни горячо, ни холодно. Равновесие души. Ровная, безразличная, никакая. Значит, я справилась? Совладала с собой?
Пение птиц за окном. Прислушиваюсь, не сразу заставляя себя открыть глаза. С трудом привыкаю к окружающей серости и блеклости. По комнате гуляет прохладный ветерок, тормошащий подол штор.
Несмотря на заторможенность мыслей, без труда присаживаюсь на кровати, опустив лицо в ладони. Одной рукой скольжу к волосам, пальцами сжав их на макушке, другой опираюсь на кровать, задумчиво опустив взгляд ниже окна. Слушаю природную тишину. Не забочусь о том, который час. Прикрываю веки.
Мне не хорошо, не плохо. Но… Данное состояние благоприятно. Я чувствую, что именно оно — самое оптимальное для моего случая. Поэтому невольно приостанавливаю мышление, рассчитывая немного дольше побыть в сознательном молчании.
Отвлекаюсь на тихий шум. Он еле уловимый, мне удается его ухватить, так что поворачиваю голову, опуская ладони на свои колени. Смотрю в сторону приоткрытой двери. Рано или поздно мне придется поднять и выйти, придется поговорить с Агнесс, объясниться и извиниться, поэтому насильно заставляю себя повернуться к краю, спустив на паркет босые ноги. Поправляю кофту Дилана, проверяя, чтобы рукава скрывали полностью кожу. О’Брайену не понравится то, к чему я прибегнула в борьбе с собой. Моя задача — не угождать ему, а избавить от своей нестабильности, так что… Мне всё равно, что он подумает, главное, ему я не принесу увечий.
Встаю. Медленно шагаю к порогу, выходя в светлый коридор. Стою на месте, пытаясь понять, откуда исходит шум, и оборачиваюсь, с легкой хмуростью на лице обратив внимание на дверь кабинета отца, откуда доносится стук ящиков. Они с Лиллиан уже вернулись? Я думала, они заночуют в отеле, будут отсыпаться, потом гулять, проводить время вместе… Я надеялась на это.