Слезаю с кровати, решая сразу сменить одежду, собрать вещи отца, только потом выпить чаю и поесть хлопьев. Знаю, что уже завтракала с Агнесс, но безделье требует больше калорий. Отличная миссия дня — набить живот. Странно надеяться, что еда поможет избавиться от негативных чувств внутри, но я изрядно прибегаю к методу «обжорства», дабы недолго ощущать себя лучше.

Переодеваюсь в теплый свитер, джинсы, натягиваю носочки с веселой расцветкой, только она не радует глаз. Поднимаю голову. Смотрю на свое отражение. Позади голая стена. Вокруг всё настолько чужое. Моя комната прекратила являться чем-то особенным. Будто я не дома, а в стенах любого другого общественного места.

Волосы выглядят так, словно простирнула их в машинке, а лицо пустила через мясорубку. Нельзя так много спать.

Беру рюкзак, телефон. Покидаю комнату, лениво плетусь к двери кабинета отца и Лиллиан. Теперь везде придется добавлять ее имя. Уже раздражает.

Толкаю дверь, оказываясь в комнате, отличающейся по интерьеру от общей атмосферы дома. Да, как говорит Лиллиан, скоро они везде сделают ремонт.

Не хочу задерживаться здесь. Пахнет красками, повсюду стоят картины. У стен, на подоконнике, под столом и кроватью. Я люблю подобные места, но в моем доме никогда еще так сильно не пахло другой женщиной. Духи. Сладкие. Тут закрыты окна, и мне не терпится выйти в прохладный коридор. Беру со стола ноутбук, укладывая в мягкий мешочек с эмблемой компании, в которой когда-то работал отец, и сую аккуратно в рюкзак, пытаясь разместить вещи, избегая повреждений.

Мне не нравится обращать внимание на всё свои ощущения, но одно чувство не отпускает, поэтому придаю ему значение.

Я не параноик, но…

Перестаю укладывать, чувствуя, как на грудную клетку оказывают давление. Дышу. Глубоко. Незнакомое ощущение, будто кто-то наблюдает со спины, но понимаю, что это лишь мнительность, правда всё равно оглядываюсь, с хмурым беспокойством изучая темное помещение. Тихо. Ничего и, конечно, никого за спиной. Просто непривычно быть одной в целом доме. Когда отец боролся с депрессией, он не выходил отсюда, но я знала, что он рядом, а сейчас я лишена чувства близости. Стоит прекратить отрицать: если отец не посчитал важным сообщить мне о таком событии, как помолвка, то играю ли я роль в его жизни? Сомневаюсь.

Натыкаюсь зрительно на фотографию в рамке. С неё на меня смотрят улыбающиеся отец и Лиллиан, обнимающие друг друга. Хмурюсь, осторожно вынимая из рамки недавно сделанный снимок, за которым обнаруживаю то, что заставляет меня слегка оробеть.

Старая фотография. Она была сделана моим отцом ещё до их свадьбы, когда мама была беременна мной. К слову, они не устраивали пир, ограничившись простым штампом. Денег и времени на что-то грандиозное у них не было, да и не желали они ничего сверхдорогого. На фотографии моя мать стоит вполоборота. В одной руке держит валик, в другой ведро зеленой краски. Улыбается. Кончик носа вымазан.

Изучаю снимок. Чем дольше смотрю на лицо матери, тем тяжелее становится на душе, поэтому сжимаю губы, быстро убирая рамку на место, оставив прежний порядок фотографий.

Почему отец хранит фотографию женщины, упоминание которой выводит его из себя?

Качаю головой, закрывая молнию рюкзака, и хочу сделать шаг к двери, но останавливаюсь, привлеченная уголками картин, сложенных за шкафом. Холстов так много, что негде размещать. Пейзажи и натюрморты Лиллиан неплохо бы продавались. Почему она отказывается от идеи использовать свой талант?

Надеваю ремни рюкзака, подходя к шкафу, и заинтересованно дергаю один холст за край, выдвинув наружу. Горы. Очень красиво. У этой женщины руки из того самого места растут. Приседаю на колени, осторожно вынимая все холсты сразу, чтобы разложить на полу. Сплошная природа. И почему у таких людей, как Дилан и Лиллиан, есть такие таланты? Музыка и рисование. Мне… Завидно.

Изучаю все картины, обратив внимание на те, что завернуты в плотную бумагу и лежат под кроватью. Аккуратно убираю картины обратно. И опять. Я чувствую себя необычно тяжело, находясь в атмосфере творчества Лиллиан. Эта комната пропитана ее энергетикой, глупо звучит, но словно ощущаю ее постоянное присутствие здесь. Вот сейчас обернусь и вовсе не буду поражена, застав её в дверях. Это жуткие и точно несбыточные мысли, но я всё равно оборачиваюсь, несколько секунд разглядывая пустой дверной проем. И что со мной сегодня не так?

Параноик.

Хочется рассмеяться от нелепости. Качаю головой и с натянутой улыбкой на лице вынимаю завернутые холсты. В голове усиливается боль. Понятия не имею, чем она вызвана, но давление в висках не мешает поставить скрытые с моих глаз картины и начать разворачивать уголки серой бумаги. Долго не вожусь, делая всё предельно осторожно, чтобы была возможность спрятать обратно. Опускаю мятый, хрустящий материал, подняв взгляд на картину, и от неожиданности произношу резкое «что», дернувшись назад, будто на меня только что выпустили чертову стаю летучих мышей.

Я смотрю на неё.

Она смотрит на меня.

Портрет девушки или женщины на темно-синем фоне. У неё длинная шея, вытянутое лицо, светлые прямые пряди волос. Кожа белая. Но первое, что врезается в память, занимает отдельное место в моем сознании — глаза. Нечеловечески огромные глаза. С широкими голубыми радужками. И крупными черными зрачками. И они смотрят на меня. Прямо на меня, вызывая неподдельную панику, времени разобрать которую нет, от того так резко с мычанием пинаю ногой картину, отчего та валится лицевой стороной на паркет, открывая моему взору следующую.

Я не справляюсь. Я не понимаю. Я…

Откуда этот ужас, сковавший мои легкие? Откуда неспособность сделать вдох? Почему мое сердце активно скачет?

И по какой причине я не могу разорвать зрительный контакт с девушкой, что смотрит на меня со следующего холста: портрет брюнетки с карими глазами, и я клянусь, что вижу, как обманчиво её зрачки увеличиваются с иллюзорной пульсацией. Внутри моих глазных яблок происходит нечто непонятное, дикая боль, словно кто-то изнутри давит пальцами, дабы они выкатились к чертовой матери.

Я матерюсь, ладонями схватившись за лицо, и пихаю очередную картину. Бью холсты ногой, пока не понимаю, что они все упали на пол. Сижу. С закрытым лицом. Дышу в ладони. А образ продолжает стоять в сознании. Всячески стараюсь заменить его чем-то иным. Знаете, это как кошмар. Как-то мне приснился страшный сон. В нем я была потеряна среди толпы. Люди вокруг были одеты в черные вещи, а их рост не позволял мне увидеть, куда идти и как выбраться. И этот тревожный сон продолжался до тех пор, пока мой взгляд не остановился на девушке, которая медленно оборачивалась ко мне. И чем больше незнакомка разворачивалась, тем сильнее её лицо вытягивалось, губы бледнели, растягиваясь до ушей, а зрачки глаз становились меньше, пока не остались только стеклянные белки. Тогда я проснулась с колотящимся сердцем. И не могла уснуть вновь, ведь как только закрывала веки, снова её образ стоял перед глазами.

И тут так же. Не могу избавиться. Они продолжают смотреть на меня.

Активно дышу, пытаясь мыслями вернуть себе покой. Боже, и с чего меня так напугали эти лица? Не знала, что Лиллиан пишет портреты, но сомневаюсь, что это существующие люди. Наверное, она взяла их образы из головы.

Но эти глаза…

Образы всплывают из темноты.

— Господи, — шепчу, желая расхохотаться от нелепости. Меня так просто вывести из себя? Что за бред, Янг? Будь взрослой. Опускаю ладони, с опаской взглянув на холсты. Не хочу их поднимать, но надо завернуть, как было, иначе Лиллиан поймет, что кто-то рылся в её вещах.

— Блин, — глубоко глотаю воздух, надеясь, что дыхание поможет вырваться из состояния неуместного стресса. Глупая. Дурочка. Ребенок.

Выдыхаю, качнув головой, и убираю локоны за уши, пальцами касаясь уголков картин, чтобы вновь поднять, но внезапно донесшийся со стороны коридора щелчок вынуждает резко оглянуться на распахнутую дверь. С хмурой настороженностью задерживаю дыхание, что приводит к скачку давления в грудной клетке. Чувствую каждый удар сердца. Смотрю в коридор. Что это было? Будто у кого-то челюсть щелкнула…