В большом шкафу я пряталась в детстве от папы, а сейчас там прячутся сотни фотографий того ребёнка.

– Наоми, ты только туда не заглядывай. 

Когда в коридоре слышатся тихие шаги матери, я сразу же перестаю плакать и поворачиваюсь к окну, стирая с лица слёзы. По стеклу скатывались капли дождя, и я закрываю глаза, мечтая больше не встать с кровати.

* * *

– Доброе утро, сегодня мне нужна машина. Я отвезу тебя в школу, а потом заберу, хорошо?

Я улыбаюсь ей и киваю. Мама стояла у плиты, выкладывая омлет в пустую тарелку.

– Сегодня поможешь мне вечером? – она произносит это тихим голосом и отводит взгляд в сторону. – Я хочу перебрать старые вещи.

Мама двигает ко мне тарелку и садится рядом. Усталость совершено не шла её лицу, хоть она и старалась скрыть это косметикой.

– Хорошо, только после… – я замялась немного, делая быстрый глоток чая. – После того, как побуду немного с Наоми.

Выражение её лица сразу же меняется и она натягивает улыбку, быстро кивая.

– Ладно, поспешим, мне нужно сегодня раньше попасть на работу.

Мы молча ехали в машине под тихую песню, которая создавала некое напряжение между нами. Каждый раз, когда я находилась поблизости с мамой, нам было некомфортно даже смотреть друг на друга, но я уверяла себя, что это временно.

В школе я подхожу к своему шкафчику, беру спортивную форму и спешу в раздевалку. Не думаю, что в такую плохую погоду тренер проведёт занятие на улице.

Снова игра в волейбол, которая будет длиться почти час. Отлично.

Не о таком утре я конечно мечтала.

– Зачем ты вышла на поле, если не можешь даже принять мяч руками?

Кэтрин кричала на меня, привлекая всеобщее внимание. Я сжала губы, чувствуя во рту вкус железа.

Стало тошно.

От смеха вокруг меня и от собственной крови.

Маленький вдох и взгляд на учеников, которые стояли на поле. Голова начинает немного кружиться, в глазах темнеет, а дыхание становится каким-то чужим.

Держись. Держись. Только не падай.

Если сейчас покажешь страх, будет хуже. Злодеи только этого и ждут.

Выжидают, что я сдамся и заплачу, но этого не будет, никогда.

Я быстро прихожу в себя, когда учитель громко кричит, заставляя всех вернуться к игре. Он поворачивается ко мне и смотрит, немного хмурясь, отчего на его лбу появляется пара морщин.

– Сходи в раздевалку, там за углом… смой кровь.

Я киваю и молча иду, медленно передвигая ноги. На двери весит табличка, указывающая на то, что раздевалка мужская, но снова идти через всё поле я не могла.

Не хотела останавливать игру и бежать, стараясь не получить ещё один удар мячом.

Я даже не стала стучать, просто вошла и быстро направилась к раковинам, проходя мимо пустых рядов со шкафчиками и лавками.

Двумя руками я облокачиваюсь на раковину и смотрю как кровь капает с носа, пачкая белую плитку. Голова снова начинает кружиться, а звуки вокруг пропадают. Я тянусь, чтобы включить воду, но сил не хватает и руки подкашиваются.

В рёбрах чувствуется острая боль при падении на холодный пол. Словно яркая вспышка.

В раздевалку кто-то забегает, громко хлопая дверью. Я не вижу лица и могу разглядеть только чёрные кроссовки. Парень останавливается возле меня, а я медленно вдыхаю, пытаясь не подавиться собственной кровью. Из последних сил я протягиваю руку и тянусь к человеку, чтобы попросить помощи.

Но никто не поможет. Мне даже на себя надеяться нельзя.

На мою протянутую руку легонько наступают кроссовками и придавливают к полу. Человек, который забежал в раздевалку, медленно присаживается на корточки. Он смотрит прямо на меня, не отворачиваясь, а я пытаюсь отползти назад, но ничего не выходит.

Я замечаю улыбку на его спокойном, бледном лице.

Он питается моей слабостью и просит дать ещё больше.

– Тебе больно, Хейли?

Боль, которую я причинил Хейли, не дала того желаемого спокойствия. Мне нравился этот испуганный взгляд, нравилось наступать на её дрожащую руку.

При виде крови на лице Хейли я напрягся. Меня разозлило, что эту незначительную боль принесла выскочка Кэтрин. Я хотел сделать всё сам. А она нарочно целилась в неё мячом, постоянно поглядывая в мою сторону.

Чего ты ожидала? Одобрения?

Мне плевать, отвернись.

После ухода Хейли я последовал за ней в раздевалку. При виде лежащего, беспомощного тела, которое тянуло ко мне руку, я остановился на секунду, получая какое-то больное наслаждение.

Мало, Хейл.

Мне мало этого, а тебе недостаточно одного удара об ледяной пол.

Когда я наступил на её руку, внутри проскочила мысль: Как далеко я смогу зайти?

А эти голубые глазки, которые открыто смотрели на меня, обнажая все страшные мысли, выводили из себя.

Я хотел чего-то ужасного. Я боялся. Действительно боялся сойти с ума, погружаясь в этот голубой огонь. Когда-то в прошлом я горел ею, замечал среди огромной толпы людей. И сейчас замечаю, но только с одной целью: поймать её и схватить за хрупкие запястья.

Но я вышел. Оставил её там и исчез. Пусть выбирается из своего ада сама. Я не позволю помогать Хейли, никто не подаст ей руки. Никто не спросит в порядке ли она.

Я лежал в кровати, почти не двигаясь.

Пустота.

Такая звенящая и… давление.

Давление внутри, которое нагружало мои плечи огромным грузом ответственности перед мамой. Я не мог что-то сделать, потому что обещал ей оставить всё на своих местах.

Я взял пульт от телевизора и переключил надоедливую песню по музыкальному каналу. Заиграла весёлая мелодия, и на экране появились маленькие собачки, которые передвигали большой холодильник.

Посмотри на них. 

Посмотри на нас. 

Мы с тобой танцуем, мой маленький дружок. 

– Мы с тобой поём под весёлый пляс…

Я произношу слова хорошо знакомой песни, сжимая пульт в руке. Мой взгляд перемещается на пустую часть кровати и я наблюдаю за тем, как Билли медленно открывает глазки. Он дотрагивается ладонью до моей щеки и гладит её.

– Ты споёшь со мной?

Я сглатываю и тянусь рукой к пустой подушке.

Тёмные мягкие волосы и тихий голос.

– Можно сегодня остаться в этой комнате? – Билли обнимает меня и снова закрывает глаза. – Я боюсь спать без тебя.

Я киваю и сжимаю холодную подушку в руках. Мне становится трудно дышать, я присаживаюсь на кровать, поднимая рукой одеяло.

Пусто.

Никого нет.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать на весь дом, чувствуя такую боль, которая может убить меня, избавляя от таких страданий. Но нет.

Нет. Я буду жить. Это моё вечное наказание за то, что я не смог защитить брата.

Из последних сил мне удаётся встать с кровати и в спешке одеться. Я пробегаю мимо кухни, игнорирую маму, которая спрашивала куда я так поздно собираюсь идти.

Но я не смог даже ответить ей, я боялся сдаться, боялся упасть на колени. Мама не должна видеть меня таким разбитым. Уж если я перестану держать себя в руках, что тогда делать ей?

Через двадцать минут я уже заезжал на тёмное кладбище, останавливаясь у высокого ржавого забора. На телефон пришло сообщение от мамы, но я проигнорировал его и включил фонарик.

Его могилка находилась не далеко, почти у входа. Днём сквозь деревья на неё падали лучи солнца.

– Привет, Билли. Я соскучился… – я присел рядом с могилой, и скинул руками сухие листья с его имени. – Знаешь, сейчас показывают твою любимую программу. Мне жаль, что иногда я выключал её и смотрел баскетбол…

Я зажмурил глаза и поднял руку ко рту, со всей силы прикусывая костяшку на пальце.

– Сейчас мне она нравится, я видел пару серий… ты мог бы снова прийти и посмотреть. Я не буду злиться…

Наконец из меня вырывается крик, и я падаю на землю, зарываясь руками в сухую траву.

– Больше не буду злиться…

Мне хочется кричать на всё кладбище, не останавливаясь. Но в этом не было смысла, ведь легче не станет. Боль не уйдёт.