Уже в самолёте Володя увидел Егора Кузьмича Заречного, который был председателем колхоза-миллионера. Они иногда встречались в Райкоме и, столкнувшись в новой обстановке, почувствовали себя давнишними приятелями, а после первой же экскурсии стали обмениваться впечатлениями. Другие члены группы в это время выясняли, где можно купить недорогую модную одежду.
В магазинах Берлина знали, для чего приезжают русские туристы, и относились к ним так же, как москвичи относятся к жителям дальних пригородов, выбрасывающих в столицу интендантский десант. Советских граждан легко можно было отличить не только потому, что они ходили группой, послушно следуя за экскурсоводом и сопровождаемые недремлющим оком старшего. Было что-то необъяснимое в их поведении и в выражении лиц. Продавцы узнавали их сразу и довольно хорошо объяснялись с ними с помощью жестов и нескольких русских слов, которые молодые успели выучить, а старые вспомнить. Заречный пошёл по магазинам вместе со всеми, но, когда старик-менеджер на ломаном русском языке стал расхваливать ему женское пальто, председателя колхоза затрясло. Он выскочил из магазина и быстро зашагал в гостиницу. Ему показалось, что немец злорадствовал, глядя на покупателей из России, которые до сих пор не могли изготовить у себя ни красивой одежды, ни качественной обуви, ни современных бытовых приборов.
В конце следующего дня, после прогулки по городу и обязательного возложения цветов к подножию памятника советскому солдату-освободителю, когда группа из Красногорска возвращалась в гостиницу, Володя спросил Заречного:
– Что вы такой сердитый, Егор Кузьмич. Выпейте, у вас сразу настроение поднимется.
– Я в одиночку не могу. Заходи, выпьем вместе.
– Да поздно уже…
– Ничего не поздно, ты, небось, со своими друзьями в баньках до утра гудишь, а сейчас и одиннадцати нет. Приходи и жену с собой бери, я угощаю.
Володя посмотрел на Аллу, но она отрицательно покачала головой:
– Нет, я устала и пойду спать, а ты иди, если хочешь.
– Хорошо, – сказал Володя, почувствовав, что жена явно не настроена заниматься любовью. К тому же наладить хорошие отношения с председателем колхоза никогда не помешает.
Егор Кузьмич действительно скверно себя чувствовал. Эта поездка напомнила ему события тридцатилетней давности, когда на Украине погибла его первая жена. В Заречном вновь проснулась ненависть к фашистам и отвращение к немецкому языку. Он вспомнил, с каким трудом ему удалось уйти добровольцем на фронт, и с какой злобой он там сражался. Вспомнил он и чистенькие деревни Германии, и аккуратные городки, в каждом из которых обязательно был хорошо оборудованный стадион, пляж с туалетами и какими-то кабинками непонятного назначения. Потом ему объяснили, что эти кабинки служили для переодевания. Всё указывало на спокойную и благополучную жизнь, гораздо более удобную и богатую, чем в Советском Союзе. Это вызывало ещё большую ненависть, но, вернувшись с фронта, Заречный постепенно забыл военные впечатления. Теперь же, вновь оказавшись в Германии, он увидел, что здесь можно без всякой очереди купить и продукты, и одежду, и бытовую электронику. Но больше всего Заречного раздражали полицейские в форменных касках и с дубинками. Они напоминали ему эсэсовцев.
– Да это совсем другие люди, Егор Кузьмич, – пытался успокоить его Володя, – посчитайте, сколько лет прошло.
– Может, и прошло, но мне всё равно хочется их задушить. Я видел, как продавцы ухмылялись, когда показывали нам свои товары. Старик наверняка воевал против нас во время войны, сам подумай, где ещё он мог выучить русский. Я в этой стране спать не могу, мне всё время кошмары снятся. А днём, когда вижу, как они живут, становится ещё хуже. Они ведь проиграли войну, и у них в магазинах по пять сортов колбасы, а у нас?.. Лучше бы я сюда не приезжал!
– Да бросьте вы, Егор Кузьмич. Давайте лучше выпьем, – сказал Володя.
Заречный не отказывался и через некоторое время, практически в одиночку, опустошил вторую бутылку. Изрядно захмелев, он спросил:
– Ты знаешь, кто первый поднял знамя над Рейхстагом?
– Конечно, знаю, Егоров и Кантария, – ответил Володя.
– Егоров и Кантария, – передразнил Заречный.
– А кто же?
– Я с Ашотом Мирзояном. И было это не знамя, а красное полотнище на палке, потому что мы очень спешили. Ведь к Рейхстагу в любой момент могли пробиться другие наши подразделения, – Заречный открыл третью бутылку, налил себе полный стакан и залпом его осушил. – Мы охраняли Рейхстаг от своих, потому что сами хотели получить награды, но на следующий день приехали особисты и сорвали наше полотнище, а когда мы начали протестовать, один из них сказал, что это приказ Главнокомандующего. Жуков велел найти двух молодых ребят, представителей двух великих народов – русского и грузина, чтобы те всё сделали, как положено. Хохол с армянином для этой цели не подходили. Потом прибыли военные операторы и стали совещаться, как лучше заснять историческое событие.
Володя с интересом смотрел на Заречного. Теперь, спустя столько лет, многие участники войны хвастали, что чуть ли не в одиночку выиграли Курскую битву или Сталинградское сражение, но рассказ этого человека казался ему весьма правдоподобным. И если он действительно не врал, то ему должно было быть очень обидно.
– А почему вы не взяли настоящее знамя? – спросил Володя.
– Потому что мы не знали, где оно находится. За его утерю всё подразделение расформировывали, а командира расстреливали, поэтому он всегда держал знамя рядом.
– Где же он был, когда вы подошли к Рейхстагу?
– Чёрт его знает.
– А почему вы раньше об этом ничего не говорили?
– Жить хотел.
«Да, – подумал Володя, – его запросто могли обвинить в клевете и отдать под трибунал. Конечно, теперь к председателю передового колхоза, участнику парада Победы и орденоносцу проявят снисхождение и сочтут его рассказы пьяным хвастовством».
– Не могу я больше находиться в Германии, боюсь, уйду в штопор и набью кому-нибудь морду, – сказал Заречный, провожая Володю.
На следующий день старший группы сказал, что Егор Кузьмич заболел и его отправили домой. Этот факт ещё больше убедил Володю в правдивости рассказа Егора Кузьмича. Ведь в официальной версии действительно было очень много подозрительных совпадений. Количество людей, водрузивших знамя, их национальность и то, что съёмочная группа со всем очень непростым оборудованием оказалась в нужный момент в нужном месте.
Володя не испытывал ненависти к немцам. Наоборот, видя их чистенькие городки и аккуратные постройки, думал, что Пётр Великий недаром приглашал их в Россию. Народ и на самом деле талантливый.
После очередной экскурсии Муханов спросил гида, где находится недорогой пивной бар. Тот ответил, что может показать им одно интересное местечко, в которое как раз сегодня собирался пойти со своей девушкой. Там будет проходить осенний пивной фестиваль.
Володя обрадовался. Немецкого он не знал и даже если бы ему всё подробно объяснили, легко мог бы заблудиться.
Бар находился недалеко от гостиницы и выглядел очень скромно. Внутри стояло несколько длинных столов человек на двадцать каждый, рядом лавки, а в углу была площадка для музыкантов. Там уже расположились баянист, певец и барабанщик. Экскурсовод огляделся, но, не увидев своей девушки, предложил Мухановым сесть рядом. Вскоре подошла официантка и спросила, что они будут заказывать. Они жестами показали на кружку пива и сосиски. Официантка задала ещё какой-то вопрос, но Володя разобрал только слово пиво, а их экскурсовод пояснил, что оно здесь нескольких сортов. Тёмное, светлое и золотистое, причём каждый сорт может быть разных видов. В Москве Володя редко ходил в бары, но хорошо знал, что там выбора не было. Всем давали одно и то же – пиво бочковое, разбавленное. Подумав, он сказал гиду:
– Закажи на свой вкус.
– Возьмите одну кружку тёмного, а одну светлого, выпейте по половине и поменяетесь, – предложил тот. Мухановы так и сделали. Пока музыканты настраивались, экскурсовод закончил первую кружку и заказал ещё, а сосед напротив спросил у Мухановых, как им нравится немецкое пиво. Гид перевёл. Володя ответил, что пиво им очень нравится, но они с одной кружкой планируют просидеть целый вечер, потому что денег на другую может и не хватить. Им же ещё хочется посмотреть, как в барах люди поют песни и стучат кружками.
