– Ну что, фантазерка, будешь обедать? – вернувшись в комнату, спросила мама.

– Можно задать вопросик?

Мама улыбнулась: «Ох уж эти вопросы».

– Какое на тебе было платье?

– Когда?

– Когда ты была в санатории, в котором меня ждала.

– По-моему, синее.

– И ты его носила с белым шарфом?

– Да-да, с белым шифоновым шарфом… Погоди, а ты откуда знаешь?

– Видела.

Из санатория, где родилась, меня привезли в Потаповский переулок. Тогда мои родители жили в коммунальной квартире, и, помимо комнаты, которую они занимали, здесь были еще две комнаты, кухня и большой холл. Позже я узнала, что у мамы и папы была своя отдельная квартира, но очень маленькая. Родители ее сдавали, а деньги, которые им платили, откладывали на трехкомнатную квартиру. Она появилась позже – в 2010 году, когда мне исполнилось восемь лет.

Сначала со мной сидела мама. Когда она вышла на работу, приехала бабушка. Мамину маму звали Анной Ивановной. Она жила в деревне и Москву не любила. Бабушка прожила у нас год и вернулась в деревню.

– Если бы не астма Анны Ивановны, Ариша как сыр в масле каталась бы, – проводив бабушку, сказал папа.

«Чудные они, эти взрослые, – думала я. – Порой скажут такое, что понять невозможно».

Я качала куклу и думала, как можно совместить меня, сыр и бабушкину астму в придачу? И что за радость кататься в масле? Судя по словам папы, это – предел мечтаний. Решив уложить куклу спать, я затянула колыбельную:

Кукла Маша смотрела в потолок и, казалось, о чем-то думала.

– Закрой глазки и спи, – строго сказала я.

Но глазки Маша закрыть не могла: она была неморгучей куклой. Накрыв ее платком, я подошла к сундучку. В нем хранились мои драгоценности: колечко, подаренное бабушкой, блестки, ракушки, серебряный крестик…

«Зачем распяли Христа? – вспомнив разговор с бабушкой, подумала я. – И что означает фраза «страданием спас человечество?» Какие страдания, какое человечество?»

В бабушкиных словах о Христе таилась недосказанность, и это мне нравилось. Я обожала таинственность.

Если бы меня спросили, на какую ягоду похожа Люська, я бы не задумывалась ни на минуту. «На облепиху», – ответила бы я. Яркую, рыжую, с косточкой внутри. Косточка – это Люськины тайны. Их у нее много. Захочет – расскажет; не захочет – жди подходящего момента.

Я познакомилась с Люськой накануне первого класса. В тот день я ждала маму у подъезда. Помню, к подъезду подъехала машина, и из нее выпрыгнула рыжая девочка. Она походила на Пеппи Длинныйчулок. Веснушчатый нос, торчащие вверх косички, широкая улыбка. Не хватало туфель с длинными носами.

– Привет! – крикнула девочка.

– Привет, – ответила я.

– Ты здесь живешь?

Я кивнула.

– Давай дружить? Меня Люськой зовут.

Люська протянула руку, испачканную зеленкой.

– Ариша, – сказала я.

– Правда прикольно? Я пузырек с зеленкой опрокинула.

Я кивнула. Действительно прикольно. Рыжие волосы и зеленая рука. С тех пор началась наша дружба. Мы с Люськой вместе ходили в школу, вместе обедали, вместе гуляли, вместе делали уроки.

– Хорошая у тебя подруга, – как-то сказала мама. – Такой можно доверить свои тайны.

– Люська – моя закадычная подруга, – ответила я.

– О том речь. А у меня не было закадычной подруги.

– Почему? – удивилась я.

– Не встретила.

Люська жила вдвоем с мамой. В их квартире все было не так, как у нас. На диване лежали шелковые подушки, на столе стоял канделябр, на занавесках колыхались вышитые драконы. Большую часть спальни занимала кровать, на которой мы с Люськой делились секретами. Такой кровати я ни у кого не видела. Кровать была спрятана за бархатным балдахином.

– Мама помешана на восточной культуре, – пояснила Люська. – Когда вырасту, мы поедем в Китай. Или в Японию. Мама говорит, что там увидим сказку и быль в одном флаконе.

– Что значит «в одном флаконе»? – спросила я.

– Жизнь наяву и в сказке одновременно.

Люська и Варвара Петровна любили полумрак, запах свечей, сказочные разговоры. И я все это любила. Однако у нас дома таких разговоров не было. Родители работали с утра до вечера, и им было не до сказок. А Люськина мама была в свободном полете. Она так и говорила: «Свободна, как птица. Хочу, лечу на юг; хочу, на север». На самом деле Варвара Петровна никуда не летала. Но и на месте никогда не сидела. Она работала журналистом и чуть ли не каждый день ездила на разные мероприятия. Глядя на нее, я решила, что, когда вырасту, тоже буду журналистом.

После первого класса в жизни Люськи случилось большое событие – Варвара Петровна купила дачу. Дача находилась в подмосковной деревне Перечистово. Здесь мы с Люськой проводили все выходные. На даче нам нравилось все – и деревянный дом, и сад, и луговина, и жасмин под окном, но главное – это свобода.

К купленной даче прилагался Рекс – немецкая овчарка. Прежние хозяева уехали за границу и собаку с собой не взяли. После их отъезда Рекс заскучал. Он выл, бегал к калитке, с надеждой смотрел на дорогу. Затем затих. То ли смирился, то ли переключился на нас с Люськой. Мы создавали буруны и погрузиться в печаль не давали. Наши буруны накрывали дачу в воскресные дни, а в будни Рекс сторожил. Он бродил по лужайке, лежал на крыльце и два раза в день ходил столоваться к соседке – добрейшей Зинаиде Ивановне. Та наливала Рексу суп и оставляла у миски кость. Харчи Рекс отрабатывал, ибо охранял две территории – свою и Зинаиды Ивановны.

У Зинаиды Ивановны не было ни кошек, ни собак. Из живности у нее был кролик по имени Цезарь. Зинаида Ивановна обращалась с кроликом как с римским патрицием. И все потому, что Цезарь стоил больших денег. Время от времени Рекс подбегал к кроличьей клетке и долго глядел на Цезаря. Кролик не обращал на собаку внимания. То ли потому, что вечно жевал, то ли считал Рекса плебеем.

И вот на майские праздники с Цезарем произошла неприятная история. В тот день мы с Люськой сидели в саду и принимали солнечные ванны. И тут из-за кустов вылез Рекс. В зубах он держал дохлого Цезаря.

– Рекс задушил кролика, – прошептала Люська.

– Ничего себе! – воскликнула я.

– Что же нам делать?

– Отмыть Цезаря и посадить в клетку. Баба Зина не догадается.

Идея Люське понравилась. Она посадила Рекса на цепь и, вытащив Цезаря из его пасти, положила на траву. Затем принесла таз, шампунь, старое полотенце. Стараясь не смотреть на кролика, мы с Люськой вымыли его, высушили на солнце и, расчесав шерсть, со всеми предосторожностями проникли на территорию бабы Зины. Приоткрыв кроличью клетку, мы посадили в нее Цезаря. Мало того, Люська подобрала морковку, валявшуюся у клетки, и сунула Цезарю в зубы.

Затем мы вернулись к себе и, усевшись под яблоней, замерли.

Не прошло получаса, как показалась Зинаида Ивановна.

– Ой, девоньки, беда, – увидев нас, запричитала она. – То ли заболела, то ли с ума схожу.

– Может, водички принести? – предложила Люська.

– Какая тут водичка. Голова кругом.

Услышав соседкины ахи-охи, из дома вышла Варвара Петровна.

– Что случилось? – спросила она.

– Да вот вчера Цезаря похоронила, – растерянно ответила баба Зина. – Сегодня смотрю, в клетке сидит. Чистый, пушистый… в зубах морковка…

Среди мальчишек нашего класса Сашка Ветров выделялся всегда. Все его звали Ветерком. Кличка отражала характер и прикрепилась намертво. В девятом классе Сашка поменял имидж и, по словам Люськи, превратился в прибалтийского франта.