И это, пожалуй, главная причина, по которой в данный момент Драко сидел на старом стуле в какой-то халупе, а не активировал портключ.

С Нарциссой было нормально позволять себе слабость, а с Грейнджер естественным стало эту слабость преодолевать. Малфой не знал о Гермионе многих вещей, но в одном был уверен абсолютно точно — если Грейнджер по какой-либо причине понадобится грызть камни, она вздохнет, сходит в библиотеку, а потом сядет и примется за дело. И успешно с этим справится, потому что она, Грейнджер, необычайно сильна по духу.

Не каждый мужчина способен на то, с чем справлялась Гермиона — она умела жить в длительном стрессе, не теряя при этом веру в лучший исход. Многие из нас способны на волевой рывок, когда нужно собраться с силами и махом решить поставленную задачу, но раз за разом, день за день и месяц за месяцем медленно идти к намеченной цели, оступаясь и даже возвращаясь на шаг назад — под силу не каждому. И что удивительно, при необыкновенной внутренней силе, Гермиона оставалась по-женски уязвимой, той, кому хотелось подавать руку, открывать дверь и пропускать вперед, подавать плащ. Она умела за совершенно незначительную помощь наградить таким взглядом, что Малфой ощущал себя героем, одолевшим великана, не меньше. И еще она с таким убеждением твердила, что они справятся со всем вместе, что она поможет, что Драко способен на большее, чем думает сам, что, твою ж мать, он начал в это верить.

Форменный болван.

Грейнджер бросала ему вызов, и, что самое отстойное, ему этот вызов был по душе. А когда Малфоя накрывали отчаяние и паника от происходящего, Гермиона каким-то невероятным образом умела своими до блевоты правильными добрыми словами и взглядом, будто перед ней стоит образец храбрости и верности, уверить его, что все образуется.

Какое-то время Малфой ощущал себя объектом какого-то благотворительного проекта Гермионы Грейнджер или чем-то в этом роде. Но несмотря на его нападки и колкие замечания, она продолжала делать то, что делала. И это получалось так естественно, что Драко пришлось и оставить попытки отыскать в ее “У тебя все получится, я уверена” скрытый смысл и понять, что же ей движет и чего она добивается.

Одним словом, полнейшее дерьмо. Ему отчаянно нравилось, как он ощущал себя рядом с ней. И так же отчаянно он пытался это чувство побороть.

Драко прекрасно понимал, что его ждет, пойди он у Грейнджер на поводу. Судя по ее состоянию, пару дней он будет бороться с ее горячкой, а потом, когда Гермиона пойдет на поправку, смотря на него своими умными глазами, она скажет что-то вроде “Ты поступил правильно”, “Я ни минуты не сомневалась в тебе”. И улыбнется. Как будто он не Малфой, а герой похлеще ее Поттера.

Последнего, возможно, Грейнджер таки уговорит дать им время. Но ничего у них не получится. Волан-де-Морт — не мстительный недомерок, а самый что ни на есть хладнокровный расчетливый убийца. И Драко ничего не останется, как, лелея в себе того, кого ему показала Гермиона, попрощаться с ней, сказать на прощание что-то патетическое и сдаться мракоборцами. Или самому послать в себя Убивающее заклинание.

И все это ради того, чтобы еще какое-то время ощущать себя кем-то отличным от того, кем он привык быть.

Тихий хлопок. Малфой повернул голову в сторону источника звука.

— Хозяин, — тихо произнес домовой эльф.

Драко встал. Главное сейчас — не позволять себе думать.

— Уходим, — коротко бросил он, сжимая палочку и готовясь к сдавливающему чувству трансгрессии.

Но ничего не произошло. Драко замер.

— Мракоборцы, хозяин. Они закрыли территорию для трансгрессии.

— С этого и стоило начинать, идиот, — сердито бросил Малфой. — Живо перенеси меня.

Домовик, всем своим видом излучающий сожаление и вину, цепко ухватился маленькой ручкой за запястье хозяина.

— А мисс? — приложив недюжее усилие, пробормотал Сэмми, избегая поднимать взгляд на Малфоя.

Тот молчал, прикрыв глаза. Сглотнул.

Ему, Драко, показалось, что после фразы домовика время стало тянуться словно резина, а вымученное решение бежать как можно дальше от всего этого, от проклятой правильной Грейнджер, от такого себя, становится все менее и менее отчетливым. Он обязательно пожалеет, он будет злиться на себя, на нее, снова и снова будет мучать себя вопросами: что, черт возьми, это было, что на него нашло, будет называть себя слабаком и трусом, который не в состоянии следовать намеченному плану.

Может это и называется “не судьба”.

Если бы человеку было под силу разорваться надвое, без сомнений, это бы сейчас с ним и произошло.

Драко поморщился, словно от сильной боли, чертыхнулся и, поспешно кинувшись к бесчувственному телу, взвалив на плечо укутанную в мантии бездыханную Гермиону, услышал, как в дверь ударили заклинания. Укрепленная изнутри защитными чарами, она выдержала первую волну атаки. Вторую Малфой уже не слышал, потому что ощутил крепкую хватку домового эльфа и рывок трансгрессии, уносящий всех троих далеко отсюда.

Жаль, что лишь один из них в этом время крепко сжимал свою волшебную палочку.

========== 8 ==========

— Что это?

— Крекеры.

— Я была без сознания два дня, а ты приносишь мне пачку печенья? — уточнила Гермиона.

— Что тебе еще надо? — сухо спросил Малфой.

— Ну, не знаю, может, горячий куриный бульон, который придаст мне сил? Или что-то легкое, — пожала плечами Грейнджер, которая, несмотря на то, что пришла в себя еще утром, по-прежнему испытывала сильную слабость и была вынуждена оставаться в постели.

— Шпинат, томленый в сливках? Стейк из лосося? Спаржа на пару для госпожи Грейнджер? — вежливо поинтересовался Драко. А когда она просияла, прищурился и процедил сквозь зубы: — Жри. Свое. Печенье.

Выплюнув последнее слово, Малфой смерил Гермиону тяжелым взглядом и, не давая ей и шанса ответить или возразить, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Чуть громче, чем следовало бы.

Гермиона со вздохом откинулась на подушки. Она знала, что если Малфой исполнит ее просьбу и не сбежит после обряда, с ним будет нелегко. Но она не думала, что с ним будет настолько нелегко.

Они неплохо ладили, пока искали контрзаклинание, даже в некотором роде притерлись друг к другу — она знала, сколько кусочков сахара он кладет в чай, в котором часу просыпается, и еще с десяток нюансов в том же духе. И Драко знал столько же, если не больше, фактов о ней самой. И, святые небеса, Гермионе даже казалось, что Малфой если и не рад, то хотя бы нейтрален к ее попыткам ободрить его и поддержать. По крайней мере, он больше не плевался ядом и не шипел что-то там о жалкой в своей жалости Грейнджер после каждого доброго слова, сказанного в его адрес.

А теперь они не просто вернулись к отправной точке, а откатились назад лет на десять.

Гермиона понимала — ему нелегко. Такой человек просто не может в один миг заделаться добряком и альтруистом. Все в нем отторгает такой путь, и без сторонней помощи вряд ли он способен на него ступить. Но то, что Драко остался, заботился о ней, пока она металась в горячечном бреду, о чем-то да говорит. Ему просто нужно еще немного помощи в принятии того, что изменения, которые он не может не замечать, никакая не слабость, а уж скорее наоборот.

Верила ли Гермиона в то, что Малфой способен отказаться от плана побега? Признаться, нет. Или да. Или нет? Ну, может, и да, но не до конца. Она искренне надеялась. И до сих пор не могла понять, что побудило его принять такое решение. Ведь ей самой так и не удалось найти верные слова, чтобы убедить его остаться.

И когда Грейнджер, очнувшись, нашла в себе силы слабо сжать его ладонь и плохо слушающимся языком пробормотать слова благодарности, Малфой повел себя самым непредсказуемым образом. Вместо ответного рукопожатия или хотя бы обычного кивка, он вскочил словно ошпаренный, метнулся к двери и, прежде чем вылететь из комнаты, одарил Гермиону взглядом, которым, пожалуй, Медуза Горгона смотрела на своих жертв.

За исключением этого эпизода и злосчастных крекеров, которые он принес ей на обед, ее взаимодействие с Драко Малфоем полностью отсутствовало.