Драко вздрогунул, когда Грейнджер метнулась и замерла, неестественно изогнувшись. Он судорожно сжал ее ладонь, метаясь взглядом по ее лицу. Но она опускалась все ниже, складывалась, сгибалась, тяжело дыша. Оба неподвижно застыли. Малфою казалось, что он слышит даже стук собственного сердца, настолько стало тихо.

В прошлый раз, когда он отыскал Место Силы и воспользовался таящейся в нем магией, ничего ужасного не произошло. Ему не было больно, он не метался в агонии, не испытывал никаких странных ощущений. Единственное, что он помнил, так это неистово сокращающиеся мышцы от того, что по венам струилось чужеродное волшебство. Сильная дрожь и неимоверное жжение и жар, будто его кожу обдували раскаленным ветром.

Внезапную тишину нарушил рваный вдох Гермионы. Она судорожно втянула воздух, и Малфой почувствовал, как расслабилась ее ладонь в его руке. Почти сразу же Грейнджер выронила палочку, и звук ее падения показался Малфою грохотом — такая вакуумная тишина сейчас окружала их.

Гермиона медленно подняла голову, тут же перехватывая взгляд Драко, который смотрел на нее какими-то совершенно безумными глазами. И он тут же уловил разницу между Грейнджер, которая задыхалась перед ним минуту назад, и Грейнджер, что с вызовом смотрела на него сейчас.

Если бы у Гермионы Грейнджер была пресловутая темная сторона, она несомненно выглядела бы именно так. Малфой не мог понять — то, что он сейчас видел, было плодом его воображения или реальностью? Может, это игра сумрака и тусклого света свечей? Кожа Гермионы будто светилась в темноте неестественной белизной, а волосы рассыпались по хрупким плечами, обвивая их словно тысяча маленьких змеек. Взгляд Грейнджер — обычно внимательный, пытливый, но неизменно добрый и светлый, сейчас источал какую-то несвойственную ей томность и загадку, таящую неизведанную опасность. Гермиона бесстыдно скользнула взглядом по телу Малфоя, внимательно рассматривая его от макушки до щиколоток, проследила направление каждой бьющейся в четком ритме венки, каждого черного завитка на теле Драко, и, наконец, мягким движением положила руку туда, где билось его сердце.

В то же мгновение Малфой ощутил, как острые словно бритвы не ногти, а настоящие когти впиваются в его кожу. Раздирают мягкую плоть, вдавливаясь все глубже и глубже, к самому сердце. Он закричал, задохнувшись болью, попытался оторвать руку Гермионы от своего тела, но не сумел. Она словно вросла в него. Драко, судорожно дыша и сжимая ее запястье руками, опустил взгляд, ожидая увидеть нечто жуткое, потеки крови и скрюченные пальцы, вгрызающиеся в грудную клетку. Но ничего из этого не было. Маленькая женская рука едва касалась его торса.

В какой-то момент боль начала усиливаться так стремительно, что заполонила собой все, она стучала в висках, металась в груди, раскаленным железом текла по венам. Но когда в голове пронеслась мысль, что большего он не выдержит, что просто напросто умрет здесь и сейчас, на грязном полу деревянной лачуги, все оборвалось. Время будто изменило свой ход и теперь текло в десять раз медленнее. Малфой видел, как распахнулись глаза Гермионы. Как она посмотрела на него уже своим, привычным взглядом, а потом начала оседать на пол. Медленно-медленно. Пока ее тело не коснулось пола, а лицо не скрыла копна растрепавшихся волос. Секундой позже и самого Драко накрыла темнота.

*

Сколько времени он был без сознания, Драко не знал. Видимо, не очень долго, потому комната так и не погрузилась в кромешную ночную тьму, а была по-прежнему окутана сумеречной серостью. Затылок неприятно ныл после падения, но в остальном Малфой чувствовал себя на редкость легко. Не было уже привычной усталости и слабости, не было странного чувства, будто в груди мечется что-то неспокойное, а самое главное — его кожа была бледна, но абсолютно чиста везде, где он только мог рассмотреть. Единственное, что напоминало о случившемся ранее — на месте сердца краснело небольшое пятно, словно от ожога, и кожа в этом месте абсолютно потеряла чувствительность.

— Получилось, — восторженно, неверяще прошептал Драко, стараясь как можно лучше осмотреть тело на наличие смоляных узоров. — Грейнджер, у тебя получилось!

Он обернулся к ней в стремлении разделить свой восторг, но Гермиона по-прежнему лежала в той позе, в которой он видел ее перед тем, как отключился. Навязчивая мысль, что он убил Гермиону Грейнджер, моментально замаячила где-то на периферии сознания. Но, хвала Мерлину, это было не так.

Когда Малфой подошел ближе, он понял, что она до сих пор без сознания. Откинув волосы с ее лица и шеи, он нащупал пульс, который оказался слабым, но все же он был. Дышала Гермиона очень тихо, но ровно.

— Отлично выглядишь, — непонятно зачем обратился к ней Драко, — когда молчишь.

На груди у нее было точно такое же обожженное пятно, как у него, разве что размером меньше. Его форма точно повторяла форму камня, который Малфой велел ей надеть. Драко огляделся и увидел, что тот рассыпался, раскрошился и теперь острыми маленькими осколками покрывал пол вокруг Грейнджер.

Укладывая Гермиону на свою дорожную мантию, Драко заметил, что Грейнджер чрезмерно горячая для человека, который провел какое-то время на холодном полу, а тело покрывает влажная испарина, отчего ее мантия, которой Малфой накрыл ее сверху, тут же облепила девичью фигуру, точно повторяя силуэт.

Разобравшись с собственной наготой, Драко уселся на один из ободранных стульев. Ему предстояло принять решение.

Малфой старался не думать о том, что у Грейнджер может ничего не получиться Он поставил на эту упертую всезнайку и не прогадал. И то, что получив желаемое, он поспешно исчезнет из поля ее зрения — не вызывало у него никаких сомнений.

За сутки до настоящего момента он дал домовому эльфу четкие инструкции, как именно тот должен вести себя, когда Драко и Гермиона завершат свое общее “дело”. Малфой не сомневался, что Грейнджер попытается его задержать, и, в конечном итоге, придется применить силу, чтобы она не стояла у него на пути. Но все сложилось совсем иначе и гораздо проще. Гермиона, которая лежала перед ним безвольным телом, уж точно никому и ничему теперь помешать не могла.

И это оказалось проблемой.

В его жизни, весьма предсказуемо, были женщины. Были девушки, которым он нравился, были и те, кого он не интересовал ни капли. Объекты полудетских-полуюношеских мечтаний остались, как это заведено, в прошлом. Туда же отправились и первые партнерши, с которыми Драко познавал не только женское тело, но и самого себя. Зачастую, первые и вторые были одними и теми же лицами. Первая сильная влюбленность, во время которой его бросало из одной крайности в другую — из нездоровой эйфории на самое дно самой глубокой депрессии, хвала Мерлину, закончилась вместе с началом войны. Впрочем, Драко успел пройти все ее беспощадные стадии — от “это любовь всей моей жизни, женюсь” до “мы же совершенно разные, она поверхностна/глупа/примитивна и далее по списку”.

Скоротечные увлечения и случайные связи, которые случались уже во взрослой жизни Малфоя не оставили после себя ничего, кроме приятных (или не очень) воспоминаний.

Так что на момент, когда Драко расположился на обветшалом стуле, раздумывая, что ему делать, в его жизни была лишь одна женщина, которая многое для него значила и, безусловно, оказала влияние, несопоставимое ни с каким другим. Это его мать, Нарцисса Малфой.

Если отец был тем, кто всегда служил примером для подражания, тем, на кого стоило равняться, то мать — совершенно другое дело.

Люциус в погоне за имиджем семьи, своими идеалами и стремлением вырастить достойного, в его представлении, наследника, иногда бывал чрезмерно строг и требователен. Нарцисса же лишь дарила нежную материнскую любовь и поддержку, независимо от того, что Малфой-младший делал и чего он не делал. Рядом с ней Драко выдыхал и расслаблялся. Рядом с матерью он мог позволить себе все то, что не мог позволить с отцом: быть уязвимым, быть не всезнающим, ошибаться и не всегда уметь исправить свои ошибки, жалеть о сделанном или, наоборот, о том, что сделано не было. Рядом с Нарциссой было абсолютно нормально быть слабым.