— Ну? — раздраженно спросил он, видя, как Грейнджер застыла, сосредоточенно изучая пол.

— Закрой глаза, — попросила она, подходя ближе, и стараясь избегать смотреть на Малфоя.

Она не стеснялась обнаженного тела, но как и многим представительницам прекрасного пола ей было неловко раздеваться перед мужчиной, с которым, по сути, ее не объединяло ничего, что бы делало эту наготу естественной — ни секс, ни, прости Мерлин, какая-то романтическая связь.

— Твою ж мать, ты серьезно? — обреченно спросил Драко. — Как можно думать о том, что кто-то увидит твои сиськи, когда ты вот-вот взвалишь на себя силу, способную запросто тебя убить?

Грубо конечно, но он прав. Отчасти. И все же.

— Закрой, — упрямо произнесла Гермиона.

Малфой повернул голову в ее сторону и продемонстрировал закрытые глаза. Даже в таком виде ему каким-то образом удавалось выглялеть крайней раздраженным.

— Пообещай, что не будешь смотреть, — серьезным тоном произнесла Грейнджер, вызывая у Драко новую порцию обреченных вздохов.

В конечном счете, она все же добилась от него короткого “Обещаю”, что однако отнюдь ее не успокоило. Она и сама не знала, что ее смущает больше — то, что ей предстоит сделать, или то, как придется при этом выглядеть. Второе, Гермиона была полностью согласна с Малфоем, было довольно глупо. Но поделать она с собой ничего не могла.

Грейнджер торопливыми движениями сбросила последнее, что отделяло ее от самого позорного позора в ее жизни, и присоединилась к Драко. Стоять в непосредственной близи от абсолютно голого Малфоя, да еще на коленях, да еще и посреди пентаграммы в полутемной комнате, было, мягко говоря, не очень. Как морально, так и физически.

Ощутив движение воздуха рядом с собой, Драко… Повел себя самым что ни на есть лучшим образом. Он не сделал ничего, только терпеливо ждал, пока тараканы в голове Грейнджер угомонятся, и она даст ему знать, что можно начинать.

Гермиона немного помолчала, пытаясь унять чувство неловкости и дискомфорта, и всеми силами избегая опустить взгляд и узнать о Малфое явно больше того, чем ей хотелось бы сейчас знать. Вся эта ситуация была и без того из ряда вон.

— Ну… Начнем? — неуверенно спросила она.

— Наконец-то, — проворчал Малфой и только было открыл глаза, как моментально его левую половину лица обожгла знатная оплеуха.

— Ты обещал! Не смотреть!

Опешивший от такого поворота событий, Драко выставил было руку в предупредительном жесте, чтобы пресечь дальнейшее надругательство над своим лицом, но то ли он вскинул ее слишком резко и не в том направлении, то ли Гермиона потеряла равновесие и сместилась, но вместо ожидаемого женского запястья или локтя, он перехватил…

— Твою мать, Грейнджер!

Женскую грудь. И как только до него дошло, что сейчас он стоит, ухватившись рукой за левую грудь Гермионы, как это же, по всей видимости, осознала и она. Потому что его правую щеку настигло возмездие в виде увесистой пощечины.

Малфой издал гортанный звук, не рык и не рев, а что-то среднее между ними, когда увидел, как Грейнджер лихо замахивается в третий раз. Благо, он успел схватить ее за обе руки, пресекая эту расправу над невинными. И теперь, крепко держа ее за оба запястья, буравил воинственную ревнительницу женской чести тяжелым взглядом.

— Что это только что было? — процедил он.

— Это ты мне ответь! — негодовала Гермиона. — Что ты вытворяешь?!

— Что ты вытворяешь! — прошипел Драко. — Какого хрена ты набросилась на меня?

— Ты. Обещал. Не. Подглядывать. — Отчеканила она. — А сам, воспользовавшись… Как только я… Открыл глаза, моментально!

Малфой наконец выпустил запястья Грейнджер, которая все это время пыталась освободиться от его хватки. Как только ей это удалось, она попыталась прикрыть руками хоть часть своей наготы. Малфой же и в ус не дул, совершенно не заботясь о том, как они оба сейчас выглядят.

— Истеричка, — выплюнул он. — Как по твоему я покажу что надо делать, если у меня глаза закрыты? Как я покажу тебе движения, руны? Что за херня, Грейнджер?

Гермиона молчала. Она чувствовала себя неловко — от того, что Малфой полностью раздет, от того, что раздета она сама. И от того, что набросилась на него с кулаками, поддавшись собственной нервозности. Мерлин, что с ней творится? Почему она сама не своя?

— Из нас двоих, похоже, голые титьки больше волнуют тебя, а не меня, — констатировал Драко, потирая все еще горящую от ударов кожу.

— Прости, — тихо сказала Гермиона, — я неправа.

— Ты опасна для общества.

— Прости, — повторила она.

Малфой сверлил Грейнджер взглядом, который должен был показать ей всю степень ее вины. В голове вдруг промелькнула веселая мысль, что облапать неприступную гриффиндорку и выставить ее же виноватой — дано точно не каждому. У него талант.

Драко не был отпетым ловеласом, но обнаженных девушек он видел и, спасибо Мерлину, не раз. Грейнджер однозначно не поражала воображение выдающимися формами, но вспомнив свое спонтанное посягательство, Малфой с ужасом осознал — здоровый мужской организм реагирует на женское тело вполне предсказуемо. А может, он просто извращенец, которого возбуждают ритуалы, пентаграммы, руны, капающий с парящих свечей воск и тощие гриффиндорки с виноватыми глазами, матовой бархатистой кожей, хрупкими руками, которые пытаются прикрыть маленькую грудь с затвердевшими от холода… Блядь.

— Блядь, — повторил вслух Драко.

— Что?! — поразилась Гермиона.

— Я говорю, Грейнджер, извинения приняты, — подчеркнуто строго произнес Малфой. — Ты готова?

— Готова, — немного растерянно буркнула она, отмечая, как неожиданно он сменил гнев на милость, и что вообще-то правила хорошего тона в таких ситуациях подразумевают извинения обеих сторон. Если вообще хороший тон подразумевает такие ситуации.

Драко, как и в прошлый раз, рассек палочкой тонкую кожу на раскрытой ладони. На этот раз, правда, не на своей. Крепко перехватив Гермионино запястье и ожидая, пока на пол упадет хотя бы пара капель крови, он внимательно следил за ее лицом, разглядывая единичные веснушки, прямые брови, радужку ее глаз — что угодно, лишь бы не опускать взгляд. Потому что, во-первых, один черт знает всю глубину грейнджеровской неуравновешенности, и еще одного повода для физической расправы лучше ей не давать, а во-вторых, если он еще и увидит все то, что он уже, кхм, потрогал и, чего уж греха таить, представил, его тело снова начнет вытворять непонятно что. Точнее, вполне понятно. Но совершенно неуместно. Сейчас ему нужна холодная голова. Верхняя, желательно.

Вернув, с некоторым усилием, свои размышления в русло предстоящего действа, Малфой снова ощутил зарождающуюся панику. Тело сотрясала сильная дрожь, а внутри, где-то на уровне солнечного сплетения, будто стоял ком, состоящий из волнения и тягучего чувства страха. Гермиона же внешне была абсолютно спокойна. У нее не дрожали руки, дыхание было ровным и спокойным, взгляд — сосредоточенным. Складывалось ощущение, что она проделывала все это уже сотню раз.

— Надеюсь, ты не заразная, Грейнджер, — произнес он, усмехнувшись, когда заметил, что невольным движением задел рассченную ладонь и испачкал пальцы в чужой крови — Родителей хватил бы удар.

Гермиона одарила его скептичным взглядом.

— Я показываю рукой, ты повторяешь палочкой. Произноси то же, что и я, — объяснил Малфой. Гермиона только послушно кивнула.

Она повторяла за ним несложные символы, чертя их в воздухе. Руны предсказуемо на мгновение загорались ярким светом и тут же поспешно таяли.

С каждой фразой, произнесенной ей, с каждым растворившимся в воздухе символом, она чувствовала, как по телу растекается тепло, а камень на шее становится все тяжелее. Малфой истово вцепился в нее взглядом, будто силился что-то рассмотреть.

В какой-то момент Гермиона сильно дернулась, почувствовав, как внизу живота зарождается тягучая ноющая боль. Драко схватил ее руку еще сильнее, однако боль от пореза и вовсе перестала ощущаться, потому что спазмы все нарастали. Грейнджер согнулась, силясь унять болевые ощущения. Казалось, нутро сворачивается в тугой узел, который кто-то раз за разом невидимой рукой затягивает все сильнее. Когда рваным шепотом Гермиона произнесла последнюю фразу, все ее тело охватил неистовый жар, казалось, что даже кулон на шее плавится и обжигает кожу. Она ссутулилась, сгорбилась, опустила голову, не в силах даже вдохнуть от продолжающих накатывать спазмов, от ощущения, что все ее тело в огне, от того, что амулет на шее стал неимоверно тяжелым и тянет ее ниже, и ниже, и ниже.