— Пока мы не начали, я хочу попросить тебя кое-о чем, — осторожно начала она и, поймав вопросительный взгляд, решительно продолжила: — Когда мы закончим, останься, пожалуйста.

Малфой моментально сообразил, о чем сейчас будет говорить Грейнджер, и, зная ее, отшутиться ему не удасться. Минуту назад ему казалось, что напряжение и страх от надвигающегося ритуала отступают, что треп с Грейнджер снова помог ему отвлечься. Но, похоже, Гермиона как клещ вцепилась в идею о спасении его (якобы) заблудшей души и всего, что к этому прилагалось — будущее тысячи тысяч волшебников и бла-бла-бла.

— Ты не один, я помогу тебе, — продолжала она, расценив его сдержанное молчание как добрый знак. — Мы обязательно разберемся со всей этой путаницей и найдем способ снять проклятие. Нельзя просто так сбегать, обрекая нас всех на черт-те что. Ты не такой, я знаю это.

Малфой какое-то время буравил Гермиону тяжелым взглядом, а затем подошел к ней. Так близко, что она почувствовала его тепло. Удивительно, что его била мелкая дрожь, но от тела при этом исходил настоящий жар. Он выглядел ужасающе: под бледной кожей ритмично перекатывались налившиеся черным вены, от стоп до белеющего в полумраке лица.

— Гермиона, посмотри на меня, мне кажется… — Драко вдруг как-то весь согнулся, сгорбился, а пальцами принялся усиленно тереть лоб, будто пытаясь стереть с него что-то. — Кажется, тут что-то есть…

Волшебница отвела руки Малфоя в стороны, силясь что-то рассмотреть там, куда он указывал. Но кожа в этом месте была девственно чиста.

— Я ничего не вижу, тут ничего нет, — взволнованно произнесла она, пытаясь понять, что происходит.

— Странно, — вдруг чуть ли не прошипел Драко, резко отстраняясь от Гермионы. — А я думал, что у меня на лбу — гребаная молния. Иначе почему ты вдруг решила, что мне есть дело до спасения мира? Перепутала меня со своим ненаглядным Поттером? Я не герой, Грейнджер, будь любезна, запиши это, если запомнить — непосильная для тебя задача.

— Почему ты так упорно отрицаешь то хорошее, что в тебе есть? — тихо спросила она.

— Потому что во мне этого нет, — отрезал Малфой.

За последние несколько дней он говорил с Грейнджер столько, сколько не говорил уже много месяцев ни с кем, а с ней так вообще — никогда. И проводил с ней так много времени, что есть, пить, читать, вообще быть в ее обществе стало чем-то естественным. Если бы шестнадцати или семнадцатилетнему ему кто-то сказал, что годы спустя его не будет тяготить общество Гермионы Грейнджер, и более того, что он даже будет находить общение с ней приятным, он, видит Мерлин, отгрыз бы себе язык в то же мгновение, лишь бы этого не произошло. Но не в его нынешнем положении выбирать себе компанию. Да и, откровенно говоря, для него завтра может и вовсе не наступить, так что есть ли смысл мучиться вопросами, которые по всей видимости мучили Грейнджер. Какая нахрен разница, странно ли, нормально ли делить друг с другом все происходящее. Малфой не думал об этом. В настоящее время такие мысли не имели никакого смысла. Он знал, что ему комфортно с Грейнджер. С ней приятно говорить и, что еще важнее, с ней приятно молчать. И если закрыть глаза на предрассудки о ее происхождении и ней самой, стоит признать — из всех молодых женщин, которых он встречал, она далеко не самая уродливая или тупая. А какому нормальному мужчине будет неприятна компания привлекательной интересной девушки? Да и, если уж откровенно, Малфой устал справляться со своей ношей один. Ему не хватало поддержки, добрых слов, ободряющих фраз и того, кто бы твердил ему “Все будет хорошо”, отвлекая от неприглядной действительности и укрепляя веру в себя. И Гермиона Грейнджер, удивительно, будто все это поняла, а может, ей подсказала интуиция.

Жаль только, что интуиция не подсказала ей обойти стороной тему, которую она сейчас затронула. Малфой в мгновение ока ощетинился, приготовившись держать удар. Он не терпел, когда нарушались границы его личного пространства. Его страхи, его чувства, какой он и на что способен или не способен — касалось только его самого. Она знала о нем только то, что он сам позволил ей узнать. Да, именно так. И все эти моралистские попытки воззвать к его “как бы” лучшей стороне — полнейший провал.

— Есть, я вижу, что есть. Драко, бояться — это нормально, но ты теперь не один, я помогу тебе, пожалуйста, позволь мне помочь, — по мере того, как Гермиона говорила все более и более сбивчиво, на лице Малфоя проступало все большее раздражение. — Ты же знаешь, тебя не отпустят, они не дадут тебе уйти. Но я могу помочь, Гарри согласится подождать, и у нас будет время. Я найду выход. Доверься мне.

— Что ты себе напридумывала? Вообразила, что пара тройка ободряющих фраз и вдохновляющая речь убедят меня отправиться на заклание? — Драко отошел от Гермионы и теперь говорил, стоя к ней спиной.

— Спешу тебя разочаровать — мне плевать, что я обрекаю всех на, как ты говоришь, “черт=те что”.

— Я тебе не верю, — уверенно возразила Гермиона.

Она никогда не считала себя тем, кто видит людей насквозь или через пару часов общения способен составить правдивое и верное представление о человеке. Но что касается Драко Малфоя, в одном она была уверена на все сто — он из тех людей, кому нужна непоколебимая вера в них самих. Для правильных поступков и верных решений ему рядом нужен кто-то, кто не даст оступиться и поможет подняться, если это вдруг случилось, кто будет верить и знать, что все получится.

— Значит, ты дура, — холодно констатировал Малфой.

— Я не дам тебе уйти, — упрямо проговорила Грейнджер.

И это было правдой, она не позволит ему сбежать и совершить то, что окончательно раздавит его.

— Удачи, — обронил он, подзывая с помощью заклинания из кармана мантии небольшой предмет и отправляя его в руки Грейнджер. — Хватит трепаться, пора начинать.

На ладонь Гермионы опустился небольшой, но неожиданно увесистый, темный камешек с отверстием, в которое был вдет шнурок.

— Никогда не знаешь, к чему приведут игры с силой, взятой взаймы, — пояснил он, будто и не было минутой ранее разговора на повышенных тонах, — эта хрень должна защитить тебя. Теоретически.

Грейнджер повязала шнурок на шею, слабо усмехнувшись.

— Что не так? —насторожился Малфой.

— Все так, — пожала плечами Гермиона.

Хотелось в лицо заявить ему, что в этом весь он — распинаться о том, какой он ужасный, язвить, оскорблять ее друзей и сыпать пошлыми шутейками, а через мгновение вручать ей охранный талисман. И повторялось это с завидной регулярностью — будто намеренно он пытался задеть ее, рассуждая об умственных способностях ее друзей или оттачивал чувство юмора, слагая эпиграммы на ее факультет, а потом вставал, чтобы отодвинуть ее стул и помочь сесть, придерживал для нее дверь, уступал удобное кресло и все в таком духе.

Но говорить такое вслух. Годрик Великий, нет. Малфоя точно хватит удар. Несмотря на хваленую выдержку и умение держать себя, характер у него временами довольно взрывной. Особенно если вдруг невольно коснешься его личностных качеств. Он может соловьем заливаться о своем детстве, рассказывать о проделках и смешно подражать манере Люциуса отчитывать своего отпрыска, но если какой-то “личной” темы попытается коснуться Грейнджер, пиши пропало.

— Не хочу, чтобы ты заляпала меня своей поганой грязной кровью, — прищурившись, медленно и очень четко проговорил Драко, — если вдруг не справишься с избытком силы.

— Идиот, — спокойно ответила Гермиона и, отвернувшись от Малфоя, принялась стягивать с себя одежду. Она ни на йоту ему не поверила. А он демонстративно не смотрел в ее сторону.

========== 7.2 ==========

Когда от наготы ее отделяло всего ничего, лишь пара предметов одежды, Грейнджер обернулась. Малфой курсировал вокруг пентаграммы, добавляя по краю окружности какие-то знаки.

— Готова?

Получив от Гермионы утвердительный кивок, Драко невозмутимо избавился от последнего предмета своего гардероба и опустился на колени в самом центре рисунка.