– Не нахожу, – ответил Таймон.

– Тут не все. Нет последних поколений. А может быть, Лидс пока не успел украсить стены Тененталя всеми коленами своего рода, а?

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Таймон. Он еще не забыл злосчастный портал, и какие-то там Лидс волновали его меньше всего на свете.

– Интересуюсь историей волшебства, – ответил Вейдок. – Ага! – он повернулся к еще одной лестнице, над которой сам собой вспыхнул светильник, словно его зажгла чья-то невидимая рука. – Кажется, нас приглашают подняться в грозовую башню!

У подножия лестницы появилась фигура. Седой старик поклонился Вейдоку и на бари пригласил подняться по лестнице. По всей видимости, это был слуга, хоть и одежды для слуги были неподобающие, таких ни Вейдок, ни Таймон не видали на слугах. Длинный балахон с высоким воротником и без рукавов, под ним алая рубаха, на ногах черные сапоги. Вейдок поблагодарил, тоже на бари, и стал подниматься.

– Давно пора, а то я уже корни надумал пустить от стояния на месте, – пробурчал Таймон.

Он стал подниматься следом за Вейдоком, который все время оглядывался.

– Это призрак? – спросил он.

– Нет, – ответил Таймон. – Вполне живой человек. Только очень старый. Ему не одно тысячелетие.

– Как же он…

– Не знаю. Может, это тайна Тененталя, но мне, если честно, все равно, – Таймон пожал плечами.

Лестница оказалась невероятно длинной. Она тянулась в дюжину пролетов вверх. Последние пролеты не были так хорошо освещены, как нижние. Вейдок шел и думал о том, что все время, пока Тененталь был запечатан, внутри жили бессмертные бариды. Открытие казалось невероятным. Таймон, судя по всему, думал о другом.

– А эта Амелия, ты слышал про нее что-нибудь? – вдруг спросил он, пока они поднимались. – Сильна она в волшебстве?

– Не думаю, – Вейдок покачал головой. – Поначалу я решил, что у нее вовсе нет дара. Но когда она сказала, что из семьи Лидс, понял, что ошибся. Впрочем, я был недалек от истины. Ее мать, Алиса Лидс, разделила свой волшебный дар на семь неравных частей. Томас Лидс, старший сын, получил самую большую часть – половину дара. На долю Алекса Лидс пришлась четверть, Тине Лидс досталась восьмая часть. Каймила Лидс получила одну шестнадцатую, а Ариэль Лидс – тридцать вторую часть. Теперь ты можешь догадаться, сколько дара выпало на долю младшей дочери – Амелии Лидс.

– Как раз, чтобы подпалить свечку, – пробормотал Таймон. – Считай, что она бездарна. Пустышка.

– Видишь, к чему приводит замужество, – рассмеялся Вейдок. – Алиса Лидс сейчас очень слаба в отношении магии. Она отдала дар своим детям, но, думаю, она вполне счастлива. Ведь у нее четыре дочки и два сына.

– Младшие вправе таить обиду, – Таймон стал подниматься за Вейдоком. – Получается, что их обделили. Наследство неравно.

– Люди вообще неравны, – сказал Вейдок. – И зависть пропитала наш мир до основания. Что грустно. А детям Лидс грех жаловаться. Дар был немаленький. В академиях орденов с успехом учатся волшебники, чей дар много меньше дара Амелии Лидс.

– Ну да, это те, кто подметают полы и моют окна, – проворчал Таймон. – Делают они это, вне всякого сомнения, с успехом.

– Олли, какой же ты порой гадкий! – сказал Вейдок.

На верху последнего пролета их встретила уже знакомая им чернокожая телохранительница. Она не проронила ни слова, ее выражение лица никак не изменилось с монументально каменного, когда она увидела гостей. Она только едва заметно кивнула и открыла перед ними дверь.

Они вошли в просторную гостиную. Там тоже горели свечи. За окнами хлестал ливень, и ветер нес клочья облаков по небу. А здесь в камине полыхал огонь, и было уютно и тихо. Седайские ковры скрадывали звуки шагов, и было слышно, как сыплется песок в песочных часах. Часы стояли на круглом столе, а возле стола возвышалось кресло из дуба и парчи, с высокой спинкой. Предназначалось оно, как следовало из размеров, для гиганта. В кресле сидела Амелия Лидс, одетая в черное шелковое платье, сложив руки на коленях, едва доставая ногами в черных туфлях пола. В огромном, явно не по ее размерам, кресле она походила на нарядную куклу еще больше, чем в темнице при неярком свете фонарика.

– Прошу прощения, господа, что не встретила вас, – проговорила она слегка картаво. – Вы застали меня врасплох.

– Закончилось терпение ждать? – осведомился Таймон.

Девочка подняла голову выше, ее глаза были красными после долгих слез.

– Нет, просто… – Амелия запнулась и вдруг зевнула. – Простите. Я ждала вас через день. Вы только что были довольно далеко, и я никак не ожидала, что вы вернетесь… так скоро. Проходите и располагайтесь, – она указала на два одинаковых кресла подле камина. – Обогрейтесь, чувствуйте себя как дома.

– Благодарю, леди Амелия, – сказал Таймон, но на кресла даже не взглянул. – Благодарю за радушное приглашение. Но мы пришли не за тем, чтобы греться. Мы явились к тебе, чтобы вернуть долги.

На красивом лице Амелии появилось выражение живого интереса.

– Ты заплатила за мою свободу, – продолжал Таймон, все еще стоя посреди гостиной, – и я с благодарностью возвращаю долг.

Он вынул из кармана руку, и в пальцах его блеснул крупный необработанный рубин. Таймон аккуратно положил его на стол рядом с песочными часами. Амелия ошарашено уставилась на камень. У Вейдока отвисла челюсть от удивления.

– Друг Олли, это переходит всякие границы! – начал он. – Я…

– Ты сейчас закроешь рот, Вейдок Найтл и выслушаешь мои объяснения, – сказал Таймон сурово. – Потом ты будешь волен нести всю ту чушь, что тебе придет в голову. Но сначала я скажу… – он повернулся к Амелии и всмотрелся в ее бледное лицо. – Существует старая легенда. В нее верят поныне. Что делать, люди всегда отличались богатым воображением. Вот эта легенда.

Когда-то в мире не было никаких волшебников. Люди рождались и умирали без магических способностей. Так было до тех пор, пока хранительница волшебства Сэра Маджика не рассердилась на Отца своего, Творца и Господина нашего мира – Великого Отца всего сущего. Видишь ли, богине показалось, что ее обделили – вместо настоящей власти доверили хранить дурацкий сосуд. Тогда богиня расколола Панджар, этот сосуд с волшебством. Магия расплескалась по земле. Она стала попадать в вещи, в зверей и птиц, и все, во что она попадала, приобретало непривычный вид и странные свойства. Из птиц вышли фениксы и гром-куры, из зверей лесных оборотни и единороги, из гадов – вараны, виверны и драконы, а из рыб – левиафаны. Мир преобразился. Людям в нем больше не было места. Взглянул на это Великий Отец и сказал: «Хорошо же, пусть будет так. Но во избежании беспорядка дарую Я людям способность жить в новом мире. Пусть человек пребудет вместе с волшебством и повелевает им, пока сам не отречется от него». И с тех пор люди не изменялись, когда в них попадала магия. Наоборот, отныне они имели возможность управлять ею, обуздывать ее. Так появились волшебники.

Таймон заложил руки за спину и поглядел в потолок.

– «Пока человек сам не отречется от волшебства» – было сказано не напрасно, – продолжал он. – Волшебник, возненавидевший в себе дар, умирал, а дар его становился проклятым. Дар этот уходил от него и рано или поздно попадал в другого человека. Проклятым даром уже нельзя было управлять, и человек, в чье тело попадал такой дар, становился волшебным существом. В народе, отволшебничком.

Он замолчал, внимательно глядя в лицо девушки. Амелия, казалось, была напугана. Олли Таймон приблизился к ней, глядя прямо в ее широко раскрытые глаза. Его собственные горели оранжевым огнем.

– Легенда утверждает, – продолжал Таймон медленно и громко, – что проклятый дар отволшебничка потерян для людей не навсегда. Если пройден обряд Прощения, другой человек может получить волшебный дар в свое пользование. Обряд прост и сложен одновременно – нужно спасти отволшебничка, выручить его из беды. Довольно просто, но если учесть, что проклятый дар оберегает свое «вместилище» от любой опасности, включая смерть, забрать его у отволшебничка практически невозможно. Впрочем, этот факт не останавливает охотников за волшебством, кои преследуют отволшебничков по всему миру. Одни слепо верят в возможность невозможного, другие просто не ведают…