Никогда он не положил даже четверти глории в церковный горшок, хотя храм посещал регулярно, впрочем, скорее, для видимости, чем из особой религиозности. Он никогда не подавал милостыни, не любил тратиться в кабаках, и охотнее пил за чужой счет; налоги платил без лишнего рвения, и вовсю пользовался льготами для ветеранов войн.
Не прошло и двух лет, а Марик обзавелся своим домом в храмовом квартале. Дом был просторный и двухэтажный, с кухней, где был большой очаг, с палисадником, и с двумя дверями, – парадной на храмовую площадь и черной – на канал, где на камнях сидели нищие оборванцы с удочками, а вонь от городской канализации возносилась аж до самых небес.
Испарения объясняли низкую для такого большого дома цену. Марик не смутился; он наглухо заколотил черный вход и все окна, выходящие на канал.
Впрочем, для него одного дом с множеством комнат оказался излишне просторным. И тогда Марик женился.
Пепелина была девицей из общества, дочерью весьма состоятельного купца с Валинойи, который почти разорился после войны. Любила она праздники и богатые приемы, дорогую одежду и украшения, изысканную еду и утонченную поэзию. К тому же она оказалась весьма недурна собой, и Марику чудилось, что он завладел бриллиантом немалой величины, которому могут позавидовать многие, в чьих глазах он хотел бы видеть зависть.
И он старался изо всех сил, чтобы оправить свой дорогой бриллиант в достойную оправу.
С некоторых пор его все чаще посещала мысль, что высшие силы благоволят ему. Но…
Но пришел 33-й год. Неурожайное время внесло в жизнь обывателей значительные перемены. Появились, как чертик из табакерки, новые налоги, а старые взлетели до небес. Стало трудно купить свежий хлеб. Молока и вовсе было не достать. И изо всех темных углов, будто крысы, полезла на свет божий всякая шваль – лжепророки и кликуши, ворье и просто разбойники.
Беспорядки на улицах стали обычным делом, а преступность достигла невиданного прежде размаха. Работы для стражи хоть отбавляй. Марик пропадал на службе, так что часто не ночевал дома.
И вот спустя какое-то время начал он подмечать, что товарищи посмеиваются, глядя в его сторону. Смешки и сплетни вполголоса выводили его из себя, в особенности потому, что Марик не знал, в чем дело. Он подозревал худшее, подозревал, что кто-то метит на его место, и участь его уже решена. Пока не случилось следующее.
Как-то вечером Марик вернулся со службы. Поцеловал жену, он сел ужинать, а после решил отправиться на боковую, поскольку от усталости валился с ног. И вот когда он вошел в спальню, первое что он увидел, была кавалерийская сабля, прислоненная к стене. Богато отделанная золотом, в роскошных ножнах из змеиной кожи. Такой сабли у Марика не было, и как она сюда попала, он мог только гадать.
Он схватил оружие, стал разглядывать внимательно, перебирая в голове все пути, коими сабля могла оказаться тут. И вдруг, увидев золотой орнамент на ножнах, он вспомнил: точно такую саблю он видел у своего командира Богольта, начальника городской стражи. Вспомнил он еще, как завидовал Богольту, жалея, что у него самого нет такой сабли.
Значение события не помещалось в голове Марика. Он попытался убедить себя, что все его страхи напрасны и что это жена решила сделать ему подарок. Да, но как она узнала? Возможно, он проговорился как-то…
Но на следующий день Богольт позвал Марика.
– Мне нужна моя сабля, друг мой. Не мог бы ты ее вернуть?
– Не могу знать, где ваша сабля, господин Богольт!
– Как же так, друг, она у тебя дома. Ведь мы совершили справедливый обмен: ты мне, я тебе.
В голосе начальника стражи отчетливо слышалась издевка. Марик побледнел от злости, но ничего не ответил. Так молча и ушел.
На следующий день он пришел к начальнику, неся саблю. Он бросил её на стол.
– Вот ваша сабля!
– Нашел? А я уж думал, ты ее присвоил! Я тебе ведь на время ее дал – честный обмен, понимаешь?..
Сослуживцы Марика покатывались со смеху. Они не сдерживали гнусных улыбок даже когда он был рядом, и шептались о «честном обмене». Марик сходил с ума, думая о Пепелине, в голову ему лезли отвратительные картины. Он не выдержал и сбежал со службы.
Через час скитаний по улицам города Марик оказался в «Золотой чарке». Он никогда раньше не был тут – «Золотая чарка» слыла дорогим заведением. Марик чувствовал на себе удивленные взгляды завсегдатаев, но сейчас ему было плевать. За бешеные деньги он купил бутылку вина, названия которого толком не знал, и пошел к выходу. И вот, идя к дверям, несчастный стражник увидел в глазах состоятельных выпивох то, что так мечтал увидеть много-много лет.
Зависть.
На следующий день Марик подал прошение о переводе его на должность надзирателя в городской тюрьме. Меньшее жалование, больше работы, но отныне Богольт не был начальником Марика. Спустя неделю после того, как Марик стал надзирателем, он снова нашел дома проклятую саблю. На этот раз он продал ее старьевщику за бесценок, а когда Пепелина через пару дней спросила его, где сабля, Марик, выйдя из себя, избил жену до полусмерти и выгнал из дома.
Наступал новый, 34-й год, и от него Марик уже не ждал ничего хорошего.
Он стал жить один. У него появились новые привычки. Ходить в баню по четвергам. Ходить в бордель по пятницам. В остальные дни он любил захаживать в «Королевский погреб», одну из самых дорогих винных лавок в городе, в час, когда там толкётся больше всего народу. Марик покупал дорогое вино. Считал себя знатоком вин, ценителем изысканной роскоши.
Удовольствие стоило дорого, жалование улетучивалось мигом. Впрочем, не раз и не два чувствуя спиной завистливые взгляды состоятельных посетителей, которые, несмотря на деньги, оттягивающие пояса и карманы, все же не могли позволить себе подобную покупку, Марик готов был платить втридорога снова и снова.
Не хмельное тепло вин пьянило его, не богатые букеты вкуса, нет. Чувство превосходства. Это ради него он стал воровать у сослуживцев, брать взятки и обчищать карманы заключенных.
Городской храм он теперь обходил стороной.
Каждое утро Марик спускался в темницу и, срывая голос, орал: «Хватит дрыхнуть, отребье!» Он долбил древком копья по решеткам, пока заключенные не начинали кряхтеть и ругаться. Эта ругань была для Марика словно музыка, и он никогда не упускал случая поиздеваться над заключенными, которых презирал и называл не иначе, как «отбросы общества».
Закончив обход, надзиратель отправлялся в комнату стражи, где обычно проводил остаток дня в обществе бутылки, наедине с упоительными мыслями о том, какой сволочью и скотиной он стал. Жизнью он был теперь доволен.
В то злополучное утро у Марика в руках очутилась Доблесть Леона. Лисианское вино, изготовленное из плодов урожая того славного года, когда войска Валинойского королевства остановили продвижение церийцев на юг. Чарующая красотой бутылка: из стекла пурпурного оттенка, в оплетке, с позолотой на угольно-черной пробке, где стоял знак цеха Ситта ди Маре – вино семилетней выдержки. Пятьдесят глорий за бокал.
Марик был счастлив. Ценность досталась ему даром. Вот что значит – иметь связи! В этот раз благодарить нужно было связи на таможне. Днем раньше приятель Марика, таможенник, задержал довольно вместительный ящик, принадлежавший какому-то пилигриму.
В ящике обнаружилось дорогое оружие, шелк, редкие приправы в коробочках, бальзамы и мази. Да еще и эта бутылка. Пилигриму не хватило денег, чтобы оплатить пошлину, и он добавил к глориям бутылку вина. По его представлениям она была самой дешевой частью содержимого сундучка. К счастью для Марика его друг тоже не слишком разбирался в винах, поэтому, зная Марикову страсть, преподнес бутылку ему в качестве погашения какого-то давнего долга.
Вино кружило надзирателю голову, даже будучи пока не откупоренным. Марик сожалел, что нельзя щегольнуть бутылкой в «Королевском погребе». Такого нектара он еще не пробовал, ведь даже его доходов не хватило бы, чтобы купить Доблесть, и он собирался причаститься сего великолепного и изысканного букета после утреннего обхода. Непременно на глазах завидующих товарищей.
