Никогда раньше Чарльз не требовал секса…никогда раньше он не делал ничего так внезапно, так откровенно чувственно. При любых других обстоятельствах это сделало бы Эрика таким счастливым.

Даже сейчас это практически лишило его контроля.

— Заднее сиденье, — прохрипел он. — Давай.

Они перебрались назад — холодный влажный воздух как непрошеная пощечина реальности — и вот они снова были укрыты внутри машины. Вдалеке светились окна особняка — их общая жизнь, которая даже сейчас сгорала, превращаясь в пепел. Эрик отказался загадывать дальше, чем на момент вперед. Сейчас он хотел только смотреть на Чарльза, целовать его, мокро и глубоко, пока они неуклюже срывали друг с друга рубашки и галстуки.

— Эрик… у нас нет ничего, что можно использовать…

— Нам это не понадобится.

— Ладно, — Чарльз облизал губы, влага на них мягко блестела в лунном свете. — Да. Ох… ох, — никаких поблажек этим вечером. Они должны пройти через это вместе. Здесь.

Он грубо толкнул Чарльза вниз на сиденье, наваливаясь на его бедра. Когда Эрик опустился следом, прижимая их тела друг к другу, Чарльз негромко вскрикнул.

— Никогда не был на парковке, когда был подростком, правда, Чарльз? — выдохнул Эрик в его ухо.

— …нет…ох…ох, Эрик…

— Никогда не знал, как это делается, не снимая одежды.

— …нет…

Чарльз начал ловить ритм и подаваться навстречу Эрику, отвечая на каждое движение. Его голова откинулась назад на сиденье, он с трудом втягивал каждый глоток воздуха сквозь беспомощно приоткрытый рот.

— Вот так, — простонал Эрик, просовывая руку между Чарльзом и сиденьем, прижимая его ближе к себе, толкаясь сильнее. — Вот так, очень просто…

Затем Чарльз обнял его крепче, впиваясь пальцами в ребра Эрика, и отдался этому полностью. Он вскрикнул, затем снова, и так каждый раз, когда они сталкивались друг с другом, и это было то, что довело Эрика до конца.

Интенсивность ощущений накатила на него с такой силой, что понадобилось мгновение, прежде чем Эрик понял, что Чарльз тоже близок к концу. Он с силой прижал его к себе, в тот же момент Чарльз всхлипнул и обмяк.

Какое-то время они просто лежали там в абсолютном беспорядке, колено Эрика вклинилось между передними сиденьями, голова Чарльза упиралась в угол двери. Когда Чарльз взял его за руку, Эрик прижал их ладони к сердцу Чарльза. Он хотел чувствовать, как оно бьется.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — Чарльз мягко улыбнулся, глядя на него снизу вверх. — Когда я слышал о подростках и запотевших стеклах в машинах…я никогда не думал, как это действительно происходит.

Эрик рассмеялся и поцеловал его, легко разделяя шутку, на мгновение притворяясь, что они никогда не выберутся, не войдут в дом и не столкнуться с тем, что произойдет после.

***

Следующие три дня были ужасными.

Не было более подходящего слова. Сначала Эрик переехал в другую комнату в особняке -на другой этаж. Он не смог бы выносить плач девочки по ночам, не смог бы вытерпеть еще одну сонную попытку раскачать ногой ее колыбель. Чарльз понимал, но его смирение только усложняло их разрыв.

И не было ничего более опустошающего, чем проснуться следующим утром в одиночестве.

В офисе социальной помощи иммигрантам он взвалил на себя еще больше работы, чем обычно. Это служило ему предлогом уходить раньше, возвращаться позже. Он участвовал в неформальных ужинах с волонтерами, чего раньше никогда не делал ни с кем, кроме Чарльза. Эрик подозревал, что этим заставлял всех чувствовать себя очень неловко, но ему было все равно, пока это значило, что он не должен идти домой… что он не появится в особняке раньше десяти.

В обеденное время он просматривал объявления о недвижимости. Цены на аренду поднялись за те два года, что он прожил с Чарльзом. Даже его предыдущая квартира рядом с Мюррей Хилл теперь стоила 125 долларов в месяц. Но было несколько мест, которые выглядели реальными для его бюджета. Он назначил встречи, чтобы посмотреть их в выходные, записывая адреса карандашом на полях газеты, как будто это каким-то образом делало их менее обязывающими.

Чарльз был нежен с ним, целовал его с утра и перед сном, но они почти не разговаривали. Поскольку он взял временный отпуск в консультационном центре, его дни были полностью поглощены Джин. Они не могли обсуждать ее. Так что они не могли обсуждать ничего.

И Аня. Аня. Всегда Аня.

Даже ночуя на другом этаже, Эрик мог слышать плач Джин, и он мучил его каждый раз. В течение многих лет Аня почти не снилась ему, а теперь он видел ее каждую ночь. Это не были кошмары, как в то время после ее смерти. Это были сны о том, что она вернулась, что она в безопасности, с ней все хорошо, что он спас ее и все просто замечательно… а потом он просыпался. Это было проще, но по-своему больно: всего лишь воспоминания, но те, которых он избегал долгие годы. То, как Аня первый раз перевернулась на живот. Как он купал ее в оловянной ванне. Как держал ее крошечную головку на сгибе руки. Как целовал мягкую кожу ее ножек.

Он почти забыл это.

Если бы Чарльз был в порядке, Эрик был уверен, что перенес бы эти дни легче. Он знал, что Чарльз переживал их разрыв так же тяжело, как и он. Но, по крайней мере, у него было утешение отцовства. Его мечта исполнилась. Несомненно, это должно было поддержать его.

Но быть отцом оказалось чертовски сложно, и для Чарльза это было очень тяжелое время. Иногда Эрик слышал, как Джин смеется вместе с Чарльзом ранним утром, или видел, как она цепляется за него, неважно, держит он ее или нет. Очевидно, они сильнее привязывались друг к другу. И все же, каждую ночь Джин просыпалась, крича от страха, иногда это длилось около часа. Изнеможение было почти невыносимым, даже для Эрика, хотя он только ненадолго просыпался. Чарльз же стал выглядеть как привидение.

В субботу Эрик сел на первый утренний поезд в город, где покорно осмотрел все квартиры. Одна кровать, одна ванная. Голоса арендодателей и его собственный эхом отражались от голых стен и непокрытого пола. Влажный весенний холод, казалось, существовал только для того, чтобы указать ему на каждое продувающее окно или трещину в полу. Он мысленно подсчитывал плюсы и минусы каждого варианта, но то, что меньше чем через неделю он будет жить в одном из этих мест, отдельно от Чарльза, выглядело для него непостижимо.

Я смогу спать, говорил он себе. Я снова стану собой. Чарльз сможет нанимать сиделку раз в неделю, приезжать… может даже оставаться на ночь…

Но Эрик никогда не умел обманывать себя.

Он пошел в кино, чтобы убить время. К несчастью, несмотря на веселое изображение на постере, «Грек Зорба» оказался фильмом о тщетности бытия и смерти. Заключительный танец заставил Эрика почувствовать желание швырнуть что-нибудь в экран. Вместо этого его ждала долгая поездка обратно в особняк.

Он вернулся около полуночи. Свет не горел. Джин, к счастью, не плакала.

Но когда он поднялся по лестнице, то понял, что плакал Чарльз.

Эрик задержался у двери в их комнату — комнату Чарльза, — потом подумал, в кого он превратится, если будет вот так всегда сомневаться. Он вошел внутрь и увидел Чарльза, который сидел на краю кровати и действительно всхлипывал.

— Эрик… — Чарльз повернулся к нему, и на один ужасный момент Эрику показалось, что он прогонит его. Но Чарльз протянул к нему руку. Эрик не стал возиться с этим, вместо этого он забрался на кровать — в ботинках и всем остальном — и крепко обнял Чарльза сзади.

Чарльз обхватил его руки своими, сглотнул.

— Она так напугана. Каждую ночь, что бы я ни делал — оставлял включенным свет, пел ей, говорил, что все будет хорошо — но Джин все равно кричит и кричит, как будто это я мучаю ее, и я не могу понять, что делаю не так. Я…я просто хотел… я могу отказаться от всего, чтобы быть отцом…но если…если я плохой отец, если я не могу дать ей чувство безопасности и любви…

Решение падало прямо в раскрытую ладонь Эрика. Все, что от него сейчас требовалось, это напомнить Чарльзу о любящих приемных семьях, ждущих маленькую девочку, и он сможет получить свою жизнь обратно.