— Вы вернулись, — прошептала Чарльзу медсестра, меняя пакет в его капельнице. — Старые добрые штаты. Вы рады?

— Но… Филиппины…

— Вы тут уже больше недели. Не помните?

Чарльз не был уверен. Все, что было дальше его собственной кожи, казалось ужасным бредовым сном, который никогда не закончится.

Госпитали были не лучше, чем транспорт. Корабли не отличались от вертолетов. Иногда огни были ярче — это все, что он замечал.

Казалось, что ничего не меняется, но однажды он почувствовал, как кто-то взял его за руку. Не для того, чтобы проверить пульс или поставить капельницу. Это было даже не мягкое, но обезличенное пожатие медсестры. Это было настоящее человеческое прикосновение. И кто-то произнес его имя.

— Чарльз? Ты меня слышишь? Чарльз, пожалуйста, проснись!

Он заставил себя открыть глаза и увидел Рейвен, стоящую рядом с его кроватью. Это был сон? Нет. Не в этот раз. Она была реальной. Она была здесь.

— Рейвен, — прошептал он, и она улыбнулась сквозь слезы.

— Я знала, что ты меня слышишь! А они говорили, что нет. Слушай, ты вернулся, понимаешь? Ты в Калифорнии, и теперь с тобой все будет хорошо, вот увидишь, — она была такой храброй, ее лицо казалось Чарльзу более женственным и прекрасным, чем когда-либо. Она погладила его по щеке. — Они ничего не знают.

— Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Может, принести тебе… Господи, я даже не знаю… воды, или… ты можешь читать? Ты, наверное, чувствуешь…

— Эрик, — заставил себя произнести Чарльз.

Рейвен резко вдохнула, словно ее только что ранили, и сжала его пальцы.

— Прости. Чарльз, мне очень жаль. Я просила, но… Эрик не сможет войти. Это военный госпиталь, а ты в интенсивной терапии. Они разрешают визиты только для членов семьи.

Он проделал путь через полмира, чтобы умереть, так и не увидев Эрика снова. Чарльз попытался смириться с этим, но слеза скатилась из внешнего уголка его глаза вниз к уху.

Рейвен стерла ее пальцами. Она, понимала, что больше сказать нечего, поэтому просто держала его за руку.

***

Снова начался круговорот странных, мучительных видений. Чарльз знал, что он наконец получает эффективное лечение. Но также он знал, что тело, которое гнило в течение месяца, редко вылечивается от этого, несмотря на любой последующий уход. Правда, теперь иногда приходила Рейвен, и он держался.

— Они могут разрешить Джин прийти сюда, — сказала она однажды. — Но я думаю, это напугает ее.

— Нет, — прошептал Чарльз. — Только не Джин.

Бедная малышка будет до смерти напугана.

Даже Рейвен не разрешали навещать его слишком часто, и дни длились бесконечно долго. Отвратительное зловоние его собственной зараженной крови отравляло каждый вдох. Иногда лихорадка достигала такого пика, что он чувствовал себя тлеющим углем, сжигающим собственную кожу. Без сомнения, она порвется, расслоится и почернеет, как газета, которую используют для растопки костра. Без сомнения, от него не останется ничего, кроме кипящей внутри инфекции. Но этот пожар продолжался и продолжался.

Только одна вещь давала ему силы молиться. Каждый раз, начиная терять сознание, он поручал свой дух Господу. Каждый раз он отказывался от своих ожиданий, и каждый раз возвращался.

В какой-то момент Чарльз понял, что сейчас он должен сделать выбор, дышать ли ему дальше. Вес собственного тела был слишком огромным, он сдавливал его грудь, и самым легким решением было позволить ему сломать ее и покончить с ним. Но он обещал бороться. И он боролся, заставляя себя вдыхать снова и снова. День, казалось, длился годы.

И хотя к вечеру дышать стало легче, у него снова началась лихорадка, и Чарльз лежал практически в беспамятстве. Неразборчивый разговор за дверью сначала показался ему бессмысленным.

— Извините, что пришлось проверить ваши документы… у нас уже были инциденты с безопасностью — протестующие, вы же понимаете…

— Я понимаю.

Чарльз знал этот голос?

Он повернул голову, чтобы посмотреть в сторону двери. Первым, что он увидел, была фигура в черном — священник в церковном облачении. Затем он разглядел что-то зеленое в руках священника. Чарльз понял, что это может быть только Библия отца Джерома.

И все же, его посетителем был не отец Джером.

Эрик пришел к нему. Эрик был здесь. На мгновение боль отступила, а лихорадка перестала сжигать его. Ничто не могло коснуться Чарльза в тот момент, когда он впервые понял, что они с Эриком снова вместе.

Но боль вернулась. Она всегда возвращалась.

Эрик подошел к кровати Чарльза и сказал женщине, которая впустила его:

— Вы должны нас оставить, — он запнулся, чувствуя себя неуютно в жестком белом воротнике, затем поспешно добавил: — Он может захотеть исповедаться.

— Конечно.

Дверь закрылась, и они остались одни.

— Чарльз? — Эрик моментально оказался рядом с ним, бросив Библию на кровать и сжимая руку Чарльза в своих. — Твой друг придумал, как помочь мне пробраться сюда. Чертовы правила! Но священники — исключение. Джером дал мне одежду и поручился за меня.

«Господи, благослови отца Джерома».

Чарльз не знал, что у него все еще есть силы улыбаться.

— Эрик.

— Да. Это я. Я здесь, — улыбка Эрика исчезла, когда он увидел, как слаб был Чарльз, как близок от смерти. Впервые Эрик по-настоящему это осознал. Вся радость от их встречи сошла с его лица, сменившись бледностью. Его боль на мгновение пронзила сердце Чарльза. — Ох, Чарльз.

Как неправильно было то, что Эрик должен снова страдать от такой потери. Почему Чарльз не предотвратил это? Он пренебрегал тем, чтобы защитить себя, но должен был сделать все, чтобы защитить Эрика.

— Прости меня, — прошептал он.

— Чарльз, нет, — Эрик придвинул стул настолько близко, что мог сидеть почти вплотную к кровати. Он приложил ладонь к лицу Чарльза. — Тебе не за что извиняться.

— …Я обещал тебе.

— Да. Ты обещал, что вернешься ко мне, и ты вернулся, — голос Эрика надломился, он наклонился ближе, так что его голова почти лежала на подушке. Чарльз мог ощущать его мягкое дыхание на своей щеке. — Разве ты не видишь? Ты сдержал свое обещание. Теперь ты дома, в безопасности, и я тут, с тобой.

Чарльз нашел в себе силы поднять забинтованную руку и взять Эрика за запястье, там, где он касался рукой его лица. Эрик медленно водил большим пальцем по его щеке, вперед и назад, утешающими движениями.

— Ты не должен ни за что извиняться, — голос Эрика дрожал, но он продолжал говорить, медленно и сосредоточенно, словно разговаривал с маленьким ребенком. — Ты не сделал ничего плохого. Ты был храбрым, ты был сильным, и теперь ты вернулся домой. Больше ничто не причинит тебе боли. Худшее позади. Ты вернулся домой.

Чарльз заставил себя кивнуть.

Какое-то время они оба молчали. Эрик уткнулся лицом в подушку, и Чарльз понял, что он плачет, но пытается скрыть это, чтобы не беспокоить Чарльза.

— Не надо, — сказал он. Когда покрасневшие глаза Эрика встретились с его собственными, он продолжил: — Останься здесь.

«Останься со мной, смотри на меня, ничего страшного, что ты плачешь».

Возможно, Эрик понял то, что осталось непроизнесенным, потому что больше не отворачивался.

— Ты молишься? — спросил он шепотом, сморгнув слезы.

— Немного.

— Я думаю, тебе это нужно, — в этот момент он действительно был похож на священника. — Твоя сила в твоей вере, Чарльз. Ты ведь не утратил ее?

— Нет.

— Ты все еще веришь.

Чарльз кивнул. Лицо Эрика смягчилось выражением глубокого облегчения.

— Хорошо. Это хорошо. Держись за это, всегда.

Он осторожно поцеловал губы и лоб Чарльза, затем снова лег на подушку, так что они практически смотрели друг другу в глаза. Чарльзу казалось, что не существует ничего за пределами рук Эрика, за пределами их полуобъятий. Это все, что у него было, и все, в чем он нуждался.

Мягкие поглаживания по щеке продолжались, Чарльз смотрел в серые глаза Эрика, прежде чем снова уснуть. И в этот раз его сон был более спокойным.