К черту быть хорошей девочкой, которая не должна спать с парнем, только познакомившись. То есть, у меня во рту уже был его член, может уже пустить его в другие места.

Включи шлюху, БУДЬ шлюхой. Я хочу делать развратные, грязные вещи с этим мужчиной, последствия будут дьявольскими.

— Назови время и место, и мой оргазм — твой оргазм, — отвечаю я.

Сэм рычит. Он на самом деле рычит, низко и хрипло, как будто он хочет напасть на меня прямо здесь, прямо сейчас.

Чек, пожалуйста!

— Ты убиваешь меня, ты знаешь это? — шепчет. — Я не ничего не могу делать, кроме как думать о том, чтобы быть внутри тебя с тех пор, как встретил тебя, а сейчас ты говоришь такое, когда мы торговом центре, переполненном рождественскими покупателями. И твоя семья, которая, если меня не подводит память, наверняка, прервет все то, что мы будем делать.

Я вздыхаю и делаю шаг назад от него, пока не кончила прямо здесь и не сказала ему, чтобы он затащил меня в ближайшую уборную, и выполнил все эти штучки типа быть внутри меня. Господи, есть что-либо сексуальнее, чем когда великолепный мужчина, говорит тебе низким голосом, что он думает только о том, чтобы быть в тебе? Нет, думаю, что нет. Хотите узнать, что самое сексуальное говорил мне Логан? Детка, мы сделаем это по-быстрому. Я должен быть на встрече через двадцать минут.

Сэм и я продолжаем идти, и он затягивает меня в большой бутик, заваленный платьями.

— Разве ты не говорила, что тебе нужно, что-то для Сочельника? — он спрашивает, когда я сомневаюсь в его выборе магазина.

Дерьмо, платье для Сочельника.

Моя мама ожидает, что на ужин, в сочельник, все оденутся официально, я забыла взять что-либо приличное, кроме джинсов, свитеров и «моих штанов после секса», которые я схватила, торопясь убраться из нашей с Логаном квартиры до того, как он вернется с работы. Мы проходим по тускло освещенному магазину, в котором играет громкая рождественская рок-музыка. Совершенно противоположная мягкому, романтичному свету белых огоньков, свисающих с потолка, и подвешенным блестящим снежинкам.

Я смотрю на пару ценников, пока мы идем от стойки к стойке, мысленно считаю, сколько у меня на счету, и сколько я могу позволить себе потратить на платье, которое одену только один раз. Если я хочу провести ужин в честь Сочельника, слушая плач мамы, вопли и жалобы её о том, что я снова порчу свою жизнь и никогда не повзрослею, то я могла бы просто сказать правду о том, что потеряла работу и ей придется смириться со мной, одевшейся в джинсы и свитер на ужин.

Сэм берет с одной из стоек темно-зеленое платье с запахом, с низким вырезом и вручает мне.

— Примерь его. Я оплачу, — говорит он мне.

— Ты не купишь мне платье, — я ворчу, отказываясь брать его в руки.

— Ладно, тогда пусть это будет оплата за всю еду, которую я съел за последние пару дней, — он отвечает, проверяя ценник на рукаве в три четверти. — Я определенно набил щеки, по крайней мере, на 92.75 доллара.

Он снова протягивает мне платье, с суровым взглядом, который предупреждает меня не спорить с ним снова. Он не говорит ничего о том, что я не могу позволить себе это платье, и не напоминает мне, что у меня нет работы. Ничего из того, из-за чего я бы чувствовала себя неудачницей. От того, что он не говорит ничего, кроме оправдания покупки платья как оплату за еду, я хочу прыгнуть к нему на руки, и умолять его не бросать меня никогда.

С выдохом, я вырываю вешалку из его рук, вместо того, чтобы сделать что-нибудь глупое.

— Ух, ладно! Но если эта вещь будет дерьмово смотреться на мне, не смейся.

Он тихо следует за мной вглубь практически пустого магазина, и я захожу в примерочную, грубовато хлопнув дверью.

Почему он так хорош? Если бы он просто сказал что-нибудь дурацкое вроде того, что он оплатит платье, потому что знает, что я не могу позволить себе его, мое сердце не вырывалось бы из груди, и я бы не делала все, что могу, чтобы заставить себя не влюбиться в него.

Стягивая угги, свитер и джинсы, я бросаю их беспорядочно на пол и через голову натягиваю платье, завязываю зеленую атласную ленту, прямо над бедрами. Взглянув на себя, я благодарю Бога за то, что надела красный кружевной бра с глубоким вырезом этим утром и из глубокого выреза платья ничего не торчит. Все что можно увидеть, это вырез. Очень-очень глубокий вырез, спасибо моему третьему размеру, сжатому в этом бра.

Ладно, это платье довольно милое. Оно ниспадает прямо мне до колен и разлетается, когда я двигаю бердами из стороны в сторону. Сэм выбрал хороший цвет, сочетающийся с моими длинными темно-рыжими волосами. Поворачивая дверную ручку, я выхожу, чтобы убедиться, что Сэм заплатит за платье. Нахожу его стоящего в нескольких футах, неудобно перекладывающего пакет с подарками из одной руки в другую, работники магазина интересуются, не нужна ли ему помощь.

Я громко кашляю, и он поворачивает голову в мою сторону, побуждая консультантов наконец-то уйти и отстать от него. Его лицо ничего не выражает, пока он смотрит на меня сверху вниз, и я начинаю оттягивать подол платья, задаваясь вопросом, на самом ли деле я выгляжу дерьмово. Может зеленый не мой цвет. Может мои сиськи выглядят как мешок дерьма, а не как высокая и изящная грудь.

Черт побери, почему он ничего не говорит?

— Я знаю. Я выгляжу дерьмово, — я выдыхаю, раздраженно подняв руки. Быстро разворачиваясь, топаю обратно в примерочную, захлопываю за собой дверь, но не слышу щелчка. Когда начинаю разворачиваться, внезапно меня окружает мужчина, и я слышу, как он ногой закрывает дверь.

— Эм, это женская примерочная, что ты делаешь? — выговариваю я, пытаясь возмущаться, но не могу, когда слышу, как его пакет с покупками падает на пол и чувствую, что его ладони медленно двигаются по моим бедрам.

— Черт возьми, что ты делаешь? — я шепчу, когда его руки двигаются с внешней стороны моих бедер, между моих ног и продолжают подниматься.

— Это платье, — рычит он, — твою мать, это платье. Ты хоть понимаешь, насколько ты великолепна?

Он убирает одну руку от моих бедер и оборачивает ее вокруг моей талии, прижимая меня крепко к себе.

— Прислонись руками к стене, — он спокойно приказывает мне, переставляя ноги и двигая нас вперед, до тех пор, пока я не делаю то, что он говорит, прижимаюсь лицом к черной стене примерочной.

— Мне нужно прикоснуться к тебе. Всего минуту, я обещаю. Пожалуйста, позволь мне прикоснуться к тебе, — он умоляет низким голосом, его дыхание у моего уха, зубами он берет мочку уха и тянет её.

— Черт, да, — шепчу я, его рука заканчивает путь по верхней части бедра, его пальцы бродят по кружеву моих стрингов.

— Ты такая влажная, — он говорит тихо, целуя мою шею.

Пальцами он продолжает медленно двигаться по тонкой ткани, до тех пор, пока у меня не появляется желание взять его руку и затолкать его пальцы в себя. Я влажная с того момента, как встретила его, и кто знал, что эти действия пещерного человека, вталкивание меня в раздевалку и прижимание к стене лицом, будут такими заводящими.

— Я знал, что это платье будет хорошо на тебе смотреться, но, черт возьми, Ноэл, — говорит тихо, пальцами он двигается по границе моих стрингов, направляясь под край кружева.

Я раздвигаю ноги так, чтобы поторопить его, и даю ему более легкий доступ. Моя голова откидывается на его плечо, он прижимается лицом к моей шее, оставляя нежные поцелуи на моей коже в перерывах между словами.

— Я никогда, никого, не хотел так сильно. Я ни с кем не был так тверд. Только с тобой, Ноэл, — он говорит, а его пальцы, наконец, проникают под край моего белья, и я чувствую его прикосновение в первый раз.

Мы стонем в унисон, когда двумя пальцами он скользит по влажности, которую он создал словами и дразнящими прикосновениями. Одна моя рука, прижатая к стене, падает на его руку, обернутую вокруг талии. Я начинаю царапать ногтями его запястье, когда пальцами он медленно и идеально кружит вокруг моего клитора.