- Об этом я и говорю, - улыбнулся Джоуль, наблюдая за нами и не давая своей дочери позволить витиевато выругаться, что она и собиралась сделать, судя по ее взгляду. - Сая, ведь ты виртуозно играешь на виолончели. Научи Хаджи.

- Отец, это жестоко с вашей стороны. Вам ведь известно, что для меня значит этот инструмент. Я не хочу в дальнейшем прикасаться к виолончели с содроганием...

- Было бы чему содрогаться, - пробубнил под нос я, закатив глаза и в ответ на презрительный взор Саи с невинным видом добавил: - Уверяю, из объемного у вас только прическа.

- Ну, хватит, - серьезно отсек Джоуль. - Дочь моя, сделай это для меня. Ты ведь знаешь, как я хочу, чтобы ты с кем-нибудь подружилась. У вас обоих непростой характер, но я полагаю это совершенно замечательным. Уверен, вы так же скоро поймете меня.

А Сая питала к своему отцу привязанность... нет, не дочернюю, без капли нежности. Но она неукоснительно слушала его одного, а потому я был уверен, что скоро мне придется видеться с ней дольше и чаще.

Экзекуция при помощи искусства началась уже в тот вечер.

К моему несчастью, в замке был музыкальный кабинет, где стоял прекрасный клавесин и виолончель. Дабы показать мне свое мастерство, хотя и без всякой охоты Сая села на стул и заиграла. Профессионально, абсолютно бездушно, но как раз это, черт возьми, и завораживало... Опустив большие, тяжелые веки, она с невозмутимым видом в совершенстве исполняла сложнейшие трели, так что казалось, будто струна дрожит механически. Мелодии сменяли одна другую, дьявольская скорость росла, а лицо оставалось царственно пренебрежительным. Она на моих глазах запросто взлетела на Олимп и смотрела оттуда на мир сверху. Техника игры совершенна, как математическая константа.

Потом, не обращая внимания на мою полнейшую растерянность, Сая уверенно вложила мне в руки смычок.

- Я... не... не надо, - пролепетал я, растоптанный и обескураженный тем, что мне довелось увидеть. - Я никогда в жизни не сыграю, как ты.

Я сказал это, пожалуй, излишне прочувствованно. Сая с иронией улыбнулась:

- Скорее всего. Но я не хочу расстраивать Джоуля, так что - смелее.

Надо отдать мне должное, я показал себя полным олухом, а Сая была не слишком терпеливым учителем. Сама, обладая незаурядным талантом, она не понимала, как можно иначе, поэтому требовала от меня немедленных успехов.

- Ты всё делаешь не так! - вскипела Сая, терпению которой пришёл конец после получаса занятий. Моему, впрочем, тоже. - Бестолочь! Держи смычок перпендикулярно струнам. Сколько можно повторять? Я тебе только что напоминала.

А я не знал что такое "перпендикулярно" и продолжал играть самым дурацким образом. От досады, растерянности и страха я уже не сосредотачивался на музыке, а просто ждал конца терзаний.

Когда они, наконец, закончились, я поспешил вернуться в свою комнату, чтобы не выходить оттуда целую вечность.

Но - увы - на следующий день всё продолжилось. И, казалось бы, эти уроки должны были помочь мне в моей внутренней борьбе, но ситуация сложилась, в конечном счете, иначе.

- Ещё раз. Сначала, - повторила Сая на выдохе и прошлась мимо меня, прижимая к своему лбу ладонь. Шел где-то час занятий, мне казалось, я делаю успехи, но моя преподавательница даже не замечала их.

На тот момент я ненавидел её, виолончель, но больше всего ненавидел слово "перпендикулярно" и собственную бестолковость. Хотелось ей это высказать, но я молчал и смотрел на неё, сжимая в руке смычок. Мне казалось просто невозможным начать играть сначала - сильно дрожали пальцы. К тому же, когда я начинал упражнение, Сая подходила слишком близко, чтобы наблюдать за работой ладоней, я начинал чувствовать ее запах, и голова шла кругом.

- Ну же, - поторопила Сая, - играй!

Невозможно выдать из себя хоть что-либо приемлемое, если рядом кто-то над ухом требовательно повторяет: "Играй! Играй!".

Я, молча, смотрел ей в глаза, разрываясь между желанием умчаться и побуждением поцеловать ее, но она слепо не видела ничего из этого, и лицо ее оставалось маской.

Я глубоко вдохнул, выдохнул, поднял руку со смычком и с большим удовольствием швырнул его на пол. Молча.

- Что ты вытворяешь? - она вскочила с дивана, возмущённо дрожа от гнева. Никогда не видел её такой злой. Её оскорбило то, как я обращаюсь с инструментом. - Джоуль просил всему тебя научить! Я трачу на тебя своё время! Я... старалась подружиться с тобой!

- А ты не трать время и не дружи со мной, раз я такое ничтожество, - спокойно и презрительно ответил я, вставая и ставя виолончель в сторону с желанием уйти. И действительно направился к двери.

- Если хочешь стать моим другом, то научись хотя бы играть на виолончели, - ультимативно проговорила она.

- Я умею петь и танцевать, - спокойно дёрнул плечом я. - И мне этого достаточно.

- Правда? - злобно усмехнулась Сая, поднимая смычок. - Покажи. А я буду тебе аккомпанировать. Пой что угодно. Я подстроюсь.

Настроения не было. Поэтому я просто продолжал спокойно на неё смотреть.

- Что? Не можешь? - спросила она с улыбкой собственного превосходства. - Вот что. Если ты не будешь меня слушаться, то живо вернёшься туда, откуда тебя вытащили.

Но я не мог сломаться ещё больше, чем был уже сломан этой странной любовью, и во мне вскипело искреннее отчаяние, маска невозмутимости слетела с моего лица, я гневно скривился, сжал кулаки и процедил сквозь зубы с той черной ненавистью, на какую был способен:

- Хорошо, смотри внимательно. Я буду стараться, делать всё, что ты захочешь. Я стану тебе, кем прикажешь - лакеем, музыкантом, рабом, ведь так мне полагается говорить, раз меня купили, как игрушку?

Она посмотрела на меня, будто впервые увидела. Я тяжело дышал, стоя прямо и гордо вздёрнув подбородок. Меньше всего я ожидал победы в этой перепалке, но все же победил.

Она прижала руки к своей груди и смотрела, широко распахнув черные глаза. Ее брови сдвинулись, голос дрожал, когда она спросила:

- К-купили?

И её открытый теплый, полный недоумения, взгляд будил во мне острую боль, прокалывая мою каменную броню насквозь, вызывая ответную нежность удивительной силы.

- Не смотри на меня так! - прорычал я, отворачиваясь, чтобы скрыть ненавистные слёзы досады. Я услышал звук стремительных шагов, шорох платья. Она осторожно коснулась моих плеч, и я сжался.

"Беги", - кричал внутренний голос, но я стоял на месте, как соляной столп, как проклятый или очарованный василиском.

Спустя секунду, она ласково обнимала меня, и ее рука гладила меня по всегда растрепанным кудрям.

- Прости пожалуйста, - прошептала она. - Я ничего не знала.

Это почти причиняло боль - ее запах, тепло рук, голос. И та часть меня, что сражалась с любовью, оказалась навсегда повержена.

- Я не способна утешать. И, вообще, многое чуждо мне, что нормально для иных людей, - бормотала она задумчиво. - Когда я плачу, Джоуль крепко обнимает меня и говорит, что всё будет замечательно. Он лжет, но я чувствую его желание утешить и подчиняюсь. На самом деле, все не будет замечательно, и мир этот ненавистен мне. Ведь, кроме того, что здесь можно купить разумное, чувствующее существо и почитать сие за норму, он полнится и прочими мерзкими вещами, - сказав это, она остановилась, точно боялась высказать слишком много. - Что ты сейчас чувствуешь?

В противоположной стене я увидел зеркало и наше отражение. Её руки, обвивающие меня, темноволосая, прекрасная головка, словно цветок, склонившийся надо мной. А рядом, у стекла, розовая роза, которую Сая терпеть не могла, но зачем-то поставила в вазу.

- Мне больно, - вдруг тихо ответил я.

После этого неделю валялся с высокой температурой. Мне хотелось умереть.

Но мой организм наделен талантом настоящей живучести, столь же упрям лишь мой характер. Я решил стоически ждать, когда эта любовь пройдет сама. Меня всегда учили, что она проходит и всерьез ей могут верить лишь простаки и глупцы.