В какой-то момент я тоскливо выглянул из нашего убежища на улицу просто из детского любопытства. Первое, что увидел, было чьё-то гладко выбритое, чистое лицо, украшенное одними лишь ровно подстриженными усами. Невысокий и будто бы ссохшийся, но крепкий пожилой человек, чьи уверенные движения выдавали сильную натуру рыскал метким взором охотника по толпе. Его телосложение свидетельствовало о частых физических нагрузках.
В это время наше большое и дикое сообщество как раз готовилось к отъезду. Следовало найти иное место для стоянки и заработка.
Я взволнованно наблюдал за незнакомцем. К нам редко заявлялась птица его полета, и я хотел посмотреть, кто за него возьмется.
В эту секунду бабушка, закашлявшись, приоткрыла глаза. Воспаленные уголья блестели с красноватым огоньком, и из глубины повозки она напоминала небольшую гору из-за кучи тонких одеял и платков, которыми я укрыл ее.
При взгляде на ее маленькое, птичье лицо у меня мелькнула отчаянная мысль, которую я ранее даже не допускал к себе в голову. Я увидел приметные на солнце золотые часы господина. Единственная причина, по которой меня не избили до смерти из-за моих отказов воровать, был мой талант музыканта. Я обладал трогательно-смазливой внешностью для мальчика, мое лицо берегли берегли, а юные дамы, услышав, как я играю на скрипке, улыбались и называли маленьким пажом. В общем, я приносил доход и без воровства.
Бабушка взрастила во мне гордость и беспощадность, но в сочетании с книжным воспитанием появилось достоинство, и это смотрелось глупо, учитывая, что я бродяга. Я не смеялся над калеками, не воровал и отказывался убивать. С таким раскладом мне в любом случае долго не жить.
Но... конкретно в эту секунду я моментально вспомнил парочку трюков, которым обучился.
Медленно вышел из кибитки и шустро смешался с остальными людьми на улице, наблюдая за богатым господином, что разговаривал с какой-то гадалкой из наших. Мне сразу не понравился его внимательный и цепкий взгляд человека умного и проницательного. Закралось впечатление, что это не мы - хищные вороны, а он. И мы - добыча. Бежать, бежать, бежать - велел мне инстинкт.
Но я не пожелал оставить себе пути назад. Взял одного почтового голубя из клетки, как следует его напугал, и он полетел в лицо достойного господина, а я тем временем попытался ухватиться за блестевшую цепочку часов. Сердце колотилось с отчаянной ненавистью и смущением. В тот момент, когда мои руки коснулись золота, ладонь богатого господина схватила меня за пальцы, словно клещами. Я принялся изворачиваться так, будто у меня припадок, но на мои попытки попросту не обращали внимания. Однако, неожиданно я понял, что если убегу, это может плохо сказаться на бабушке, ведь некому будет за ней ухаживать, а табор, несомненно, захочет оставить со мной всякие связи и уйдет... Поэтому я перестал вырываться, рассуждая, как выторговать свою свободу.
Тогда этот тип поставил меня на землю, не прекращая держать за плечо, и пытливо посмотрел мне в лицо свысока. Я понял, что надежды нет, и вылил в своём взгляде всю гордость и презрение, которое я испытывал к таким людям, как он. В тот момент я понял, что хотя губы его сурово сжаты, глаза - серо-голубые очень ясные, как у юноши - смеются. Улыбка коснулась и седых, гладко причесанных усов, а потом он с любопытством оглядел меня всего, словно очень забавную игрушку в лавке и спросил деловито:
- Как твое имя?
- Меня зовут Хаджи, месье, - ответил я, разыгрывая из себя несчастную жертву обстоятельств. - Я пытался спасти свою бабушку. Что мне за это будет, добрый господин? Похоже, у вас золотой крест на шее, и там распят Христос.
Плечи его затряслись от беззвучного смеха, и он сказал уже более серьёзно:
- Право, он совсем не похож на остальных воришек. Кожа смуглая, но чистая, черты лица очаровательно благородны, а воруешь ты, судя по всему, в первый раз, хотя идея с голубем мне понравилась, - он снова рассмеялся и склонил голову на бок. - От кого ты там решил спасать свою бабушки и причём тут мои золотые часы?
Я начинал надеяться, что он меня отпустит и собирался запеть соловьем, но тут подала голос гадалка, усмотревшая в происходящем шанс поживиться:
- От голода. Наш табор переживает очень трудные времена, месье. Не смотря на то, что мы помогали бабушке Хаджи, есть ей почти нечего. Она крепкая женщина, но в последнее время стала совсем плоха.
Мерзкая ложь - никто нам не помогал.
- А родители? - быстро спросил этот мужчина. Его голос изменился, и деловитые нотки в нём мне не понравились ещё больше, чем смех. Едва я подумал о том, чтобы вырваться, как жилистые пальцы сильнее впились мне в плечо. Было больно, но я сделал вид, что ничего не заметил.
- Отец этого мальчика очень славный и богатый музыкант в оркестре, - вещала гадалка. - Он сочинял гениальную музыку, но так как мать Хаджи была цыганкой, они не смогли остаться вместе. Когда бедняжка поняла, что ему угрожают и шантажируют, она просто от него убежала обратно к нам, в ней говорила гордость простолюдинки. Но перенесенное ею страдание оказалось слишком велико. Мать Хаджи уже была беременна, роды проходили тяжело, и во время них она умерла.
- Достаточно, - незнакомец слушал это без интереса.
Ему врали, конечно. Мой отец - и впрямь музыкант. Поговаривали, он третьесортный скрипач и большой охотник до женщин, а моя мать страстно желала хоть когда-нибудь покинуть табор. Она была почти девочка - лет шестнадцать. Даже самый бесчувственный из цыган не мог сказать о ней ничего дурного. Ее постигла судьба многих таких девочек с улицы и ей повезло. Она умерла при родах, чтобы не прозябать после падения. Мне говорили, что раз мое появление в мир смертью отмечено, то быть мне ее женихом.
Неожиданно услышал:
- Амшель, давай поможем этому мальчику и его бабушке.
Я быстро обернулся. Позади стоял высокий, широкоплечий мужчина. Он был лет на двадцать моложе того, что держал меня. И он мне не понравился с первого взгляда ещё больше, чем пожилой господин. Маленькие, синие глаза с тяжёлыми веками, широкое лицо с узенькой, чёрной бородкой и детский, плотно сжатый рот не внушили доверия. Он напомнил большую, китайскую, квадратную маску.
- Как он тебе? - спросил старик, так и не выпустивший меня. Секунду человек по имени Амшель смотрел мне в глаза, и у него был поистине тяжёлый взгляд с каким-то странным, нездоровым блеском. Затем он утвердительно кивнул и спросил:
- Как его зовут, Джоуль?
- Было бы смешно предполагать, что у него есть фамилия. Как думаешь, Хаджи, за сколько тебя продаст твоя бабушка?
- Ни за сколько. Я нужен ей.
И с нечеловеческой проворностью выкрутился, попытался бежать, но Амшель, несмотря на некоторую тучность грубо и уверенно поймал меня за руку и сильно сжал. Я вскрикнул:
- Почему я нужен вам?
Хотя, разумеется, догадывался. Возможно, это господа из публичного дома известного сорта, где востребованы маленькие мальчики и девочки. Меня предупреждали, чтобы я был осторожен на улицах и всегда держал наготове перочинный нож.
Никто и не думал меня выручать. Табор словно бы за секунды вымер.
- Неужели, ты не понял, - шипел человек-китайская-маска, - что сейчас можешь спасти свою бабушку от голодной, мучительной смерти? Для этого тебе нужно слушаться нас. Остальное я улажу сам, - увидев мой взгляд, полный злобного упрямства, он устало обратился к Джоулю. - Он слишком...
- Поверь, Амшель, это очень стоящий мальчик. Посмотри на подбородок, черты лица и осанку. Я бы не поверил, что это бродяга. Касаемо его характера - он ребёнок, да ещё и гордый. Но с этим не будет проблем, - спокойно говорил он и крепко взял меня за плечо, сказав: - Уладь этот вопрос, Амшель, а я постою с ним. Думаю, им с бабушкой больше не стоит видеться.
- Она ни за что не продаст внука, ясно вам? - огрызался я с ненавистью в спину Амшелю, но он не обернулся.
Я бормотал, что они ошибаются и нельзя купить вольную душу. Кажется, мои речи смешили Джоуля, и смеялся он добродушно. Не язвительно, не злобно, а с тем безразличием, которое дает тебе могущество быть одинаково бесстрастным ко всем. Мертвый смех.
