- Вылезу, паникер, - пожала плечами она, глядя на меня с удивлением, - если ты пообещаешь её достать. Так, кажется, принято поступать благородным господам.
Я ничего не ответил. Нужно быть безумцем, чтобы решиться на подобный подвиг без снаряжения.
- Вижу, что ты не хочешь. Я не боюсь, позволь мне и не упрямься, - сказала она с легкой решительностью, но едва Сая сделала снова шаг к краю, я потянул ее на себя и отрезал:
- Стой здесь и жди. Потом об этом поговорим.
- Звучит угрожающе, - недовольно пожаловалась она.
У нее отсутствовал инстинкт безопасности. И смертность людей, вроде бы, была ей понятна, но она ни разу не видела мертвых, а потому не осознавала ее, и все прошлые мои попытки научить ее сочувствию заканчивались ничем. Когда я резал себе руки, она наблюдала спокойно. Только говорила:
- У человеческого организма заторможенность реакции. Так странно смотрится со стороны.
Словом, она попросту не видела всей трагедии нашей смертности, смеялась над ней.
Я сосредоточился на контроле своего тела и балансе. Пока что всё шло хорошо. Спуститься вниз, к цветам, нужно было на двадцать с небольшим футов. Не так уж много - говорил себе. Сама скала простиралась настолько высоко, что отсюда был виден, как на ладошке издали двор замка.
На пятом футе я чуть не упал, но ухватился за камень и устоял на ногах. Сая смотрела на меня спокойно, почти нетерпеливо, мол, когда я уже, наконец, выберусь.
Я довольно успешно преодолел первую половину пути, вскоре оказался рядом с цветами. Проблема в том, что они росли на выступе в скале и до него мне предстояло дотянуться. Я хотел сорвать лилию поближе, но до меня раздался спокойный голос Саи:
- Нет, Хаджи, не эту... Вон ту, дальше, она пышнее.
В тот момент, когда я стал тянуться, подо мной обвалились камни, и я повис на одной руке. Сая продолжала невозмутимо наблюдать, склонив голову.
Мне удалось удержаться. Я сделал пару вдохов, сохраняя самообладание. Тогда я чуть оттолкнулся и снова протянул руку к нужному цветку. Я сорвал его и хотел подниматься.
Внезапно камень, за который я держался, выпал из скалы...
Я увидел мелькнувшее перед моим взором спокойное лицо Саи. Легкое удивление исказило его черты. Оно удалялось, под спиной - страшная, холодная свобода, пропитанной ветром, небо застыло на месте. Конвульсивно содрогнулись мышцы - тело предчувствовало смертельный удар, готовясь принять его, боролось во что бы то ни стало. Но когда мой позвоночник оказался безжалостно раздроблен, а дышать было так тяжело, будто на меня с размаху упало небо, мое тело перестало означать, что я присутствую в этом мире, и сделалось фикцией. Попросту говоря, я умер.
Запись 15 сентября 1862 года
Одно я знаю - если существует безответная любовь, вроде той, что я испытываю я, то в этом мире не может быть все-контролирующего-библейского-деспотичного-Бога. Мне доподлинно известно, что одиннадцатилетний мальчик по имени Хаджи не заслуживал этой кары. Ее не заслуживал и двадцатилетний юноша.
Моя история без счастливого конца, и таких, как у меня, много. Эти грезы не сбываются, эти мечты не убивает время, это проклятье неизлечимо, и меня хорошо понимают те, кому выпала на долю похожая судьба. Я заметил, что редкий процент болен так же, как я. Их куда меньше, чем принято считать. Вроде людей, предрасположенных к чахотке. И их не сможет понять никто, кроме собратьев по несчастью. Остальные будут говорить:
- Ерунда, такой любви не существует.
- Ты просто сознательно сам себя мучаешь.
- Нужно уметь перевести свое внимание на что-то другое.
- Это пройдет, ты еще будешь над собой смеяться.
Никогда. Это никогда не пройдет. Потускнеет, отойдет на задний план, окоченеет, станет причинять боль реже, но_никогда_не_умрет. Лучше заранее принять это, чем вечно мучиться надеждой. Тогда есть шанс, что однажды всё лет через сорок обернется пеплом. Такая любовь, тлея, выжигает человеческую личность.
Сая, полминуты глядя на темную точку у подножия скалы, наконец, начала понимать. Понимание пришло не сразу, потому что девушка упорно от него защищалась - неудобная истина на то и неудобная. Устав с ней сражаться, Сая осознала, что я умер, отошла на шаг назад и задрожала всем своим телом.
Она торопливо спустилась по тропинке к подножию скалы. Мертвым я ей не нравился. Сая подняла мою руку, опустила ее, посмотрела в глаза, прошептала:
- Ты что это в самом деле умирать собрался? То есть, так это делается?
Глупый вопрос, заданный испуганным, полусердитым тоном, на смех поднял ветер, и тишина не ответила ей.
Но Сая не любила, когда всё идет не так, как ей хочется, и моя гибель в ее планы не входила. Для нее смерть - это не навсегда, чтобы там не говорили люди.
- Тебе нужна кровь, - сказала она с твердой убежденностью, поняв, что мое сердце молчит. - Переливание.
Словом, Сая не намеревалась так запросто позволять мне умереть. Она отрицала сам факт возможности этого. Потом, морщась, порезала себе руку, набрала полный рот собственной крови и прижалась губами к моим губам, раскрыв их и заставляя мой организм принять живительную жидкость.
В тот момент, когда цыган по имени Хаджи уже умер, и вместо него на земле лежало тело, он был готов окончательно исчезнуть. Наверное, там, после смерти есть нечто весомое, чтобы ни одна душа за все время не пожелала вернуть обратно в тело, покинув его. Я тоже не пожелал и воспринимал этот распорядок вещей совершенно спокойно.
Смутно помню чувство, похожее на восхитительное озарение, какое настигает нас на экзамене, после того, как мы сорок минут промучались над заданием учителя. Но это и все... Не знаю, что было бы дальше, но точно нечто истинно захватывающее. У природы достаточно фантазии (взять хотя бы богомола), чтобы придумать вместо так называемой "пустоты" после смерти что-нибудь заковыристое. Именно оно меня так и не дождалось...
Потом мое тело стало противоестественно энергично изображать, что оно еще живое. Раздробленный организм дрогнул, выталкивая излишки крови, превратившиеся в тромбы, проснулись лейкоциты, растаскивая закупорки сосудов, воздух начал проникать в уничтоженные легкие. Но весь этот естественный процесс происходил медленно, тихо и механически. Внутренние органы не двигались, сердце почти не билось, кровь текла очень заторможено, сделалась густой, сосуды темнели, едва не лопались от напора все более уплотнявшейся крови.
Тело не являлось живым, моя душа попала в капкан мертвого организма. Что-то случилось с кровью. Что-то страшное и неправильное. Не сердце качает ее, оно лишь безвольно дрожит время от времени - она текла сама по себе, подчиненная одному ей известному закону. Она меняла попутно каждую ткань организма... И вот это было по-настоящему больно.
Нет, боль - не то слово. Столбняк, обморок, беспамятство может лишить нас возможности испытывать подобное, я же оставался в сознании.
Какая-то часть меня все же смогла умереть, освободиться. Наверное, это была смертная, сиюминутная, ветреная, а потому живая и прекрасная половина личности. Она так и не вернулась, но на её месте появилось "нечто". То нечто, воплощающее собой боль, молчание, бессмертие и еще множество похожих понятий, о которых спорят философы и которые сделались для меня физически осязаемой истиной.
Это "нечто" не слишком радовалось рождению. Оно открыло глаза и увидело Саю, а на фоне ее лица - грозовое небо. Оно испытывало гнев своего появления в мир, а еще - все ответы на трансцендентальные вопросы и бесконечный голод.
"Этот мир полон смерти. Нам здесь не место", - думало нечто, сжимаясь в тугой узел. Оно было монстром, и становиться человеком ему совсем не улыбалось.
Самое неудобное в чужой среде - чувство течения времени. Словно каждое мгновение кто-то выбивает из-под ног почву, путает координаты. Мир трется о тебя, выталкивает, как инородный предмет. Это обжигало и вызывало ярость.
