Отпустив меня, Сая, рыдая, сделала шаг назад и склонила голову. Всякие силы и понимание происходящего оставило меня.

"Ты не хочешь видеть...", - подумал я, силясь поймать ее ускользающий взор и чувствуя, как с угла правого глаза катится слеза.

"Что я, вообще, для тебя значу?"

Мне казалось - я сделался непроницаем. Мне казалось - я привык к ее жестокости. Мне лишь казалось...

- Дай мне день, - шептала она прерывисто, избегая моего прямого взгляда. - Попрощаться с моей жизнью. Дай мне день сомневаться и быть благодарной. А если нет... я закричу.

Я обронил с поразившем меня самого спокойствием в голосе:

- Но они убьют меня, если поймают.

Сая молчала, обнимая себя руками.

С тем же успехом она могла приставить к моему лбу пистолет.

- Если таково твое желание, - прошептал я, повернулся к ней спиной, чтобы уйти.

"Какую цену ты готова платить за счастье и лживый покой неволи? Похоже, я вхожу в перечень расплат... Я не друг, я не брат, я так и остался для тебя тем мальчиком у фонтана, который упрямо не хочет делать так, как ты велишь".

Я мог бы сказать ей (и очень хотел):

- Кричи.

И не сказал лишь потому, что знаю - она бы так и поступила. А я бы сбежал. На сей раз - навсегда. И это поставило бы много точек сразу в большом количестве судеб. Кроме того, наплевать Сае или нет, но я дал клятву быть рядом, а значит - буду, так уж просто я устроен.

Утром следующего дня мне удалось видеть Саю издалека. Она совершенно спокойно занималась хлопотами к вечеру юбилея. Лишь со двора помахала мне рукой, точно ничего не было. Я не ответил, и она тотчас же отвернулась. Сая деспотично выстраивала вокруг себя иллюзию покоя и неукоснительно требовала, чтобы все подыгрывали ей. Особенно, я.

"Ночью, - сказал себе я. - И, если что, на сей раз я позволю ей кричать, сколько вздумается. Лучше умереть, чем пасть ниже".

Еще до полудня Сая постучала ко мне в спальню. Она была бледна, и на губах ее застыла странная в своей ненатуральности улыбка.

- Я хочу мириться. Мысль о размолвке с тобой для меня невыносима, и тебе это известно, - заявила она. - Пошли на пикник.

Я не выказал удивления, молча, вышел вслед за ней. Она болтала о всякой чепухе, а я сохранял нейтральную тишину. С тех самых пор, полагаю, я, в принципе, много не разговаривал, ибо мне было всё предельно ясно. Если бы мог, с удовольствием перестал бы ее любить, но у меня ровным счетом ничего не изменилось. Я горел по-прежнему, это сводило меня с ума, и единственное, что оставалось возможным - молчание, спокойствие, невозмутимость.

Каждая ее улыбка в тот день казалась насмешкой. Но было видно, что Сае неуютно в моем молчании. А когда этому двуличному монстру неуютно, она принимается или убегать или менять происходящее в срочном порядке.

Она напоминала мне лисицу. Их все любят. Обаятельные, улыбчивые зверьки с пушистым хвостом и мехом - разве можно не умиляться их грации, хрупкости и обаянию? Я их ненавидел. Эти твари способны завести неопытного охотника к берлоге медведя. Они падальщицы, притворщицы, воровки. Одно из тех немногих живых существ, которые медленно убивают добычу, чтобы позабавиться.

Сая улыбалась. Она была прекрасна в тот день. Ее не устраивало то, что она причиняла мне боль, но так же ее не устраивал бы и тугой корсет. Она относилась к негативным эмоциям, как к физическим неудобствам. То есть - могла избегать и сердиться на человека за то, что тому больно. Как он смеет испытывать боль в присутствии Ее Высочества?

- Хаджи, я пытаюсь примириться, - пробурчала она смущенно, поднимая на меня глаза.

- Всё в порядке.

Я лгал, Сая это понимала, но просто в отместку и чтобы успокоить свою совесть подменой понятий она способна принять эти слова за чистую монету. И обязательно примет, предварительно для порядка поломавшись.

Она казалась мне некрасивой, ибо все ее помыслы стали открытой книгой, но я не мог заставить себя не любить ее. Я любовался очертанием ее губ и точеной шеи, блеском ее глаз. Я ненавидел себя и небо.

- Правда? - с надеждой спросила она. - Мне не хотелось причинять тебе боль. Ты мне очень дорог, Хаджи.

Ее слова ровным счетом ничего для меня не значили. Как конфетти - иногда яркие, красивые, завораживающе сочетаются цветами, но, в целом, они лишь мусор...

- Замечательно, - подыграл я запоздало без тени эмоций. - Не забудь о своем обещании. Ночью я оборву все твои надежды.

- Похоже, тебе это в радость, - пробурчала она, и я позволил себе усмешку. Наверное, в ней было что-то злое, на секунду в черных глазах Саи мелькнул стальной блеск. Она промолчала.

Заметив, что тактика обаяния больше на мне не срабатывает, Сая решила больно уколоть меня. Это получалось у нее запросто, стоит доверить ей хоть что-то дорогое твоему сердцу.

- Честное слово, всё из-за того поцелуя? Ты же не принял это всерьез?

А я помнил нежность губ, слезы, ее сердце, льнущее к моей груди.

- Даже не заметил, что ты, вообще, что-то сделала, - парировал я невозмутимо, скосив в ее сторону пренебрежительный взгляд. Сая вспыхнула краской гнева, осознав, что ее укол прошел мимо цели:

- Поразительная учтивость.

- Я цыган и оборванец, учтивость у меня в крови.

- Такое чувство, что ты совершенно не желаешь мириться.

Я улыбнулся, повернулся к ней, и ее, видимо, поразила эта улыбка, потому что она опешила от того, что за безумие в ней проскользнуло.

- Дорогая Сая, я даже не заметил, что мы ссорились. Всё в полном порядке. Скоро приедут разные гости, и мы оба успеем устать. Твоя идея с пикником как раз кстати...

Сая очень хорошо осознавала, что я не чувствую и капли того благодушия, которое выражал, предсказуемо рассердилась, но ненадолго. Потом в своем обыкновении решила делать вид, что всё это выше нее, ведь она сделала всё возможное, чтобы помириться, а я - негодяй такой - не принял ее великодушного намерения.

Мы устроили вдвоём небольшой пикник на верхушке скалы, на которую легко подняться, так как с одной стороны тропинка была не крутая и удобная, но с другой - каменный взлет обрывался в пропасть.

Низкие, лёгкие облака и свежий ветер, приветливое солнце, аромат сырых стволов деревьев и пьянящий воздух - природа была так отчаянно прекрасна и безмятежна вокруг меня, что сердце поэта бы колотилось от восхищения.

Сая ела варенье прямо из банки и пальцами. Она знала, что это выглядит забавно и непосредственно. Она знала, что я непременно отреагирую. Какое-то время мне удавалось игнорировать симпатичную барышню, слизывающую с пальцев сладкую, черничную патоку.

- Сая... - со вздохом протянул я, закатывая глаза.

- Говорят, варенье из чёрной смородины в этом году особенно удалось, - широко улыбнулась она в ответ, продолжая есть лакомство, лукаво на меня поглядывая и проверяя произведенный эффект.

- Это не повод залезать в банку с головой.

- Ворчишь, как старый дед.

Я спокойно пропустил это мимо ушей и спросил:

- Ты приготовила подарок Джоулю?

Не заметив интонации вопроса, Сая пожала плечами:

- Ради этого я сюда и пришла. Давай, покажу, - она шустро поднялась с места и направилась к обрыву.

- Не подходи ближе, - в который раз укоризненно сказал я, заметив, как она, не зная страха, шагает к краю. Внутри меня стянулся узел, когда я увидел ее неосторожность и торопливо подошел ближе.

Из самой скалы, на отвесном склоне росли прекрасные алые лилии. Бутоны у них были больше и пышнее, чем у желтых. Таких я никогда ещё не видел, но от высоты, на которой они росли, могла голова закружиться.

- Я хочу подарить Джоулю вон ту лилию, - она указала мне на одну из двух цветков, растущих на отвесной скале. - Красные растут только здесь. Подстрахуй меня... - и она ступила на камень, выступающий из скалы, чтобы дотянуться до цветка.

- Сая, - раздраженно произнес я, заставляя ее подняться обратно. - Это опасно. Вылезай.