На каждом этаже башни по две комнаты, и все они пусты, почти чисты. Я нашел пыточную камеру и комнаты с клетками. Моим глазам представились механизмы, о которых я лишь слышал от простого народа в детстве. Огромные котлы, вид которых красноречиво говорил о том, что они не раз использовались, ибо были перепачканы чёрной смолой. Ее пожирала вонючая плесень. Нашлись какие-то деревянные ящики, вовнутрь которых просовывались металлические колья. В одной из комнат в страшном беспорядке валялись мелкие, пыточные приборы - щипцы, железные маски, иглы, колеса и прочая атрибутика. Словно кто-то в гневе разбросал их, прежде, чем оставить проклятое помещение. У дальней стены угрюмо молчала огромная жаровня с разинутой, каменной пастью, полной пыльного пепла. Недалеко располагался грубый стол и причудливый стул с ремнями для пленника. Я поспешил выйти, закашлявшись - воздух там стоял затхлый и удушающий - по большей части из-за роз. Чем непрогляднее тьма, тем гуще они цвели, тем насыщеннее их цвет.

Преследуемый мрачным любопытством, я дерзнул подняться на последний этаж. Глазам моим предстал длинный проход, который упирался в одну единственную дверь. "Видимо, смотровая площадка", - подумал я, ступая на порог коридора. Едва я сделал это, как сквозь стены, пол и меня самого раздался стихийно сильный, величественный голос певицы. В первый раз я услышал его так близко. Отражённый великолепной акустикой башни, он проникал в помещения, и, усиленный эхом, разносился на многие мили вокруг. Он оглушал на месте, поражал. Музыка способна оказывать на человека сильное воздействие, а если она необыкновенна, вдохновенна и гениальна, если мы слышим ее впервые, это вызывает почти катарсис, потрясение, резко вызывающее слезы.

Очарованный, забывший сам себя, я стоял на месте, и моя рука так и застыла у двери, которую я собирался закрыть за собой в коридор.

- Хаджи, - протянул мелодичный голос. - Ты пахнешь именно так, как я и предполагала.

Опомнившись и взяв себя в руки, я неторопливо подошел к двери. Даже не задумался над странным построением ее фразы или тем, как легко она прозвучала. Словно всё в порядке вещей, и мы, вообще-то, давно знакомы. Но я постарался не поддаваться этому обаянию.

- Откуда вам обо мне известно? - спросил я.

У нее был юный голос, нежный, вкрадчивый и чем-то смутно знакомый.

Я услышал, как Дива подошла к двери, возникла пауза.

- Какой запах... - прошептала она, выдыхая и тихо смеясь, - словно вино. Твое сердце бьется, как у пойманной птицы. Похоже, мое пение тебе понравилось.

- По всей видимости, я зря искал беседы с вами, - пробормотал я. - Вам по вкусу одиночество.

- Постой. Я и не думала, что ты так долго пробудешь в замке.

- У меня нет причин удаляться.

- Ты все позабыл, верно? Любовь к свободе, гордость и силу духа. За много лет ей удалось тебя сломать. Все было бы не так печально, если бы еще у тебя отсутствовали мозги. А они на положенном месте, и это очень прискорбно. Тем страшнее твое падение... Да, падение, - проронила она тихо, эхом, будто вторя самой себе.

- Кто-то еще говорит с вами? Кто именно?

- У меня нет имени, а с тем, у кого его нет, как правило, не разговаривают. Им дают номер. Вот и у меня он есть, - вздохнула незнакомка. - Впрочем, два человека в этом мире тайно зовут меня Дивой. Им виднее, не так ли? А знаю я тебя, потому что слышала о тебе от людей, что ко мне приходят, и от Саи. Почему я в этой башне? Ты это хочешь знать?

- В числе прочего.

- Верь мне, - почти восторженно сказала она, - ты всё узнаешь, скоро ты прозреешь, Хаджи. Я освещу путь. В буквальном смысле. Скажи, нравятся ли тебе завывания ветра среди деревьев? Не напоминают они человеческие стоны? Совсем, как звуки в подземельях.

- Ты знаешь это? - резко спросил я, как-то незаметно для себя перейдя на фамильярности. - Ты знаешь, что за свет загорается на холме и отчего в катакомбах воет ветер? Расскажи мне.

- Как я и сказала, ты умен, и это прискорбно. Думай.

Сорванный с цепи рассудок, поощренный таким пониманием, немедленно послушался совета.

- У меня мало информации. Только подозрения и догадки. Это связано с его экспериментами. Он говорит, что они над животными, но у меня чувство, что не только над ними. Однако, как я ни силюсь понять их характер - не вижу его. То, что мне известно о его работе, напрочь отметает мысли о бесчеловечных опытах. Для исследования ему нужна кровь, но в небольших количествах. Он забирал кровь у меня, с согласия слуг он делает это прямо в замке и не таится. Мне непонятна логика происходящего в катакомбах...

Я говорил слишком откровенно и остановился. Даже Сае я не высказывал этих подозрений, а теперь свободно болтаю с девицей, лица которой не видел. Я говорю с ней, отчетливо понимая, что мы мыслим примерно одинаково. Это мгновенное, непонятное мне взаимопонимание пугало.

- Они говорят, что ты - новая игрушка Саи. Смотри, веди себя осторожно, а то придётся навсегда остаться в подземелье замка или тебя мне отдадут, - мягко бормотала Дива. - Я вволю тебе отомщу.

- Это абсурд, тебе незачем мстить мне, я даже тебя не знаю.

- Но ты знаешь ее. Ты знаешь мою Саю. Я бы, может, всерьёз с ней подружилась, если бы она не была так слепа. Впрочем, и ее путь я озарю факелом...

- Я - не игрушка, - хладнокровно заметил я, беря себя в руки и собираясь с мыслями. - Я ее друг. Что ты знаешь о катакомбах?

- Живешь тут столько лет, а ни разу не удосужился проверить, что за эксперименты творит Джоуль! Ты стал совсем, как эти сытые аристократишки, Хаджи. Я наблюдала за тобой, и меня веселило то, как ты ставил всем палки в колеса, а потом... Ты - помощник Джоуля! Ни в какие ворота, омерзительно, отвратительно! - хрипло рявкнула она. - Кстати, Хаджи, ты никогда не думал, откуда, Сая берет столько крови? Этот монстр способен целый кувшин вылакать. А кровь-то свежая нужна. И ты носишься с этой фригидной куклой, как с собственной дочерью. Во что ты превратился?

Мне казалось, я говорю с собой. С той спящей частью сознания, что до сих пор скреблась из сердца и молила: выпусти, выпусти меня, сбеги прочь от этого замка, от опостылевшей любви, от неволи и тайн.

- Кто рассказывает тебе про Саю и меня?

- Я заперта в четырех стенах, но я не дура, - надменно заметила она. - Всё вижу и слышу. О том, что ты влюблен в Саю, не подозревает только сама Сая. И не будет подозревать, даже если ты будешь носиться, как идиот, с распахнутым транспарантом, где это будет написано. Эта эгоистка видит только то, что хочет видеть. Очаровательно, по-моему. И ты тоже хорош. Если ты не берешь ее силой, значит, недостаточно сильно хочешь?

- Похоже, ты не способна отвечать на вопросы четко и ясно, - пробормотал я.

Странно. Ее слова ранили, но... я впервые ясно осознавал, что кто-то насквозь понимает меня. Все мои маски перед ней ровным счетом ничего не значили, и мы оба ощущали это через запертую дверь.

- Скоро ты все поймешь, - пообещала она снова уже тихим, несколько разбитым голосом.

- Какой смысл тянуть время?

- Потому что ты добренький, и это твой самый прискорбный недостаток. Ты мог бы быть... ты стал бы сильнейшим, могущественнейшим, свободным, но... - она с большой досадой цокнула языком, - ты закован в рамки стереотипов и морали, ты пойман, и у меня уже нет времени исправлять это. Ты превратился в ничтожество. Какое разочарование.

- Почему ты взаперти? - оборвал ее я.

- Потому же, почему и тебе сломали клыки. Меня боятся.

- И на это есть причины?

- Разумеется, - улыбнулась она.

После первой беседы я сказал себе, что мне лучше не видеться с этой женщиной. И Сае тоже. Никогда.

Какие бы тайны ни были в замке, я открою их. Дива права во многом. Я стал подобен этим благородным господам, чистоплюям, меланхоликам и лентяям, позабыл свою натуру, но пора это исправить.

Запись 14 сентября 1862 года