Даже мои собственные зубы в моём собственном рту были чужими…

Я понимала, что должна начинать общение с мужем, но не знала, как переступить через себя, через свою скованность. Я его боялась. Чувствовала себя маленькой и брошенной, как в детстве, когда тебя не забрали вовремя из садика и ты остаёшься в группе в одиночестве. Мне казалось, я совершенно не умею себя вести, не знаю даже элементарных вещей, не отличу правой руки от левой. Чувствовала себя дикаркой, не способной на долгие разговоры, способной только бросать короткие испуганные междометия в ответ на его вопросы. Казалось, я всё буду делать не так, как надо: не так ходить, не так смеяться, не так разговаривать. Не так, как он привык. Я боролась с собственной неуверенностью часа два, после чего всё же отважилась спуститься вниз.

Он поставил на стол ещё одну чашку, налил в неё горячего зелёного чая.

– Что с моими зубами? – спросила я хмуро, двигая чашку к себе.

– А что с твоими зубами?

– Они не мои. У меня что, вставные челюсти?

Я смотрела на то, как он смеётся – мощно, с удовольствием, с громким раздельным ха-ха-ха, наклонив голову влево. Думала о том, что этот смех что-то мне напоминает, будто я уже видела это где-то. Может, в каком-то фильме, может, во сне, а потом вдруг до меня дошло, что передо мной не кто иной, как собственный муж, и, конечно, мне должны быть хорошо знакомы его манеры.

– Это люминиры, Лу, – сказал он, просмеявшись.

– Что такое люминиры? – спросила я всё так же мрачно, нисколько не заразившись его весельем.

– Тоненькие, как контактные линзы, керамические пластинки. Почему ты злишься? Они тебе не нравятся?

А правда, с чего это я злюсь?

– Ну нет, почему же? – скрипнула я зубами. – Очень красиво.

– Да, это красиво. Помню, когда я впервые тебя увидел, твои зубы были немного неровными. А теперь всё идеально.

Мы помолчали.

– А с телом моим что? – спросила я. – Чем я занималась? Каким спортом?

– Всем понемногу. Железо, йога, единоборства. Много бегала.

– Бегала? – поразилась я. – Ненавижу бегать!

– Ну так не бегай, я же не буду тебя заставлять.

– Что ещё ты не будешь меня заставлять? – вырвалось вдруг из меня.

– Ничего, – спокойно ответил он, – кроме одного. Ешь, пожалуйста. Тебе нужно набрать прежний вес.

Он взял со стола сигареты, отточенным движением вытряхнул последнюю. Смял пустую пачку и небрежно швырнул её на стол.

– Чего? – нахмурился он, когда увидел, что я гляжу на скомканную пачку. – Только не говори мне, что тоже хочешь.

– Есть ещё?

– Ты больше не куришь, Лу, – сказал он, отгоняя дым от лица.

– Как это?

– Ты бросила несколько лет назад.

Мне с трудом верилось в это. Курить сразу же захотелось просто невыносимо.

– Дай хотя бы затянуться пару раз, – настаивала я, почти паникуя.

– Нет. У тебя уже давно нет никотиновой зависимости, а то, что ты чувствуешь, зависимость психологическая. Я этого не знал, извини. Вот как мы поступим: я больше не буду курить при тебе, – Артём демонстративно раздавил сигарету в пепельнице. – Если тебе ничто не будет напоминать о курении, тебе не будет этого хотеться. Давай подождём немного?

Он всего лишь заботится о моём здоровье. Я заставила себя согласиться с этой мыслью.

– Хорошо, – сказала. – Но если мне будет хотеться, я буду курить,

– Не будет, – отрезал он.

В молчании мы продолжили пить чай.

– Ты должна поесть чего-нибудь. Хочешь омлет?

– Не знаю. Может быть…

– Хочешь не хочешь, а придётся.

Я следила за ним, за его плечами, руками и даже за ногами. Это руки моего мужа. Это спина моего мужа. Это ноги моего мужа. Немыслимо. Передо мной опустилась тарелка. Я смотрела на глазунью, глазунья смотрела на меня.

– Ешь, пожалуйста, – мягко, но настоятельно попросил Артём.

Я судорожно повела лопатками и сжалась. Было очень неуютно под его взглядом.

– Ты выглядишь ещё больше испуганной, чем с утра, – он легонько сжал моё плечо.

– Да нет, я не боюсь, просто… – я подвинула к себе приборы и воткнула вилку в жёлтый глаз. – Просто мой бредометр зашкаливает.

– Всё наладится, – он нагнулся и поцеловал меня в макушку, потрепал по волосам. – Пока просто живи. Ешь, спи, ни о чём не думай.

Думать, в общем-то, и не получалось, потому что я просто не понимала, в каком направлении мыслить. От чего отталкиваться, к чему идти, до чего желать додуматься в итоге. В молчании ковыряла глазунью, исподтишка бросая осторожные взгляды в сторону своего мужа.

– Как достала меня эта постоянная стройка! – пробубнил он, косясь в сторону соседской виллы. – Долбят и долбят сутками напролёт.

Я только сейчас услышала стук молотков за окном.

– А я её даже не замечаю.

– Как можно не замечать этот грохот?

– Просто привыкла. Последний год я, можно сказать, жила на стройке.

Он посмотрел на меня так, будто видел впервые.

– Я снимала квартиру в первом сданном корпусе нового жилого комплекса, – пустилась я в объяснения. – А вокруг меня разворачивалась вся эта строительная какофония. За стенами – ремонтирующиеся соседи, дрели, молотки, за окнами – вколачивают сваи будущих корпусов, шум грузовиков, крики рабочих… Со временем перестаёшь обращать на это внимание, особенно когда валишься с ног от усталости. Я ведь, разрываясь между двумя казино, приходила домой только поспать, да и то всего на несколько часов.

– Неужели нельзя было найти место потише?

– За такую цену нет, да и зачем? Я отрабатывала смену в одном казино, потом ехала наводить порядок во второе, приползала домой, вставляла беруши и дрыхла без задних ног до следующей смены.

– И для тебя всё это живо настолько, будто происходило ещё вчера, – сочувственно вздохнул он.

– Да. И стройка – это ещё полбеды, грохот оживлённого проспекта – вот вторая половина. Сотни и сотни автомобилей сливаются в один нескончаемый поток. Обязательная утренняя и вечерняя пробка, все сигналят, нервничают, иногда кричат, высунувшись из окна, скорая и полиция включают непременную сирену, с апреля по октябрь рычат своими глушителями мотоциклисты, и всё это на фоне грандиозной стройки жилого комплекса. Этот инфернальный ад и сейчас грохочет у меня в ушах, стоит закрыть глаза…

И я закрыла глаза и снова оказалась в своей московской квартире.

Вечер. Осень. Новый аскетичный ремонт от застройщика, минимальный набор мебели из дешёвого сетевого магазина. Выхожу на открытый балкон. Высоко. Идёт дождь, фонари отражаются в чёрных лужах. Пронизывающий ветер, длинные косые струи. Машины набили проспект, отсюда, сверху, они кажутся разноцветными глазастыми сардинами, попавшими в сеть. Беспомощно сигналят в попытках вырваться. Закопчённое и затянутое тучами небо. Возвращаюсь в квартиру, здесь должно быть теплее, но нет. Тоже холодно, холодно от одиночества. Чувствую его каждой изнывающей клеткой, пробирает до костей. Иду в кухню, но забываю зачем. Бесцельно открываю холодильник. В нём ничего нет, кроме лампочки, подсвечивающей пустоту. Опять забыла купить еды. Пусто в холодильнике, пусто в душе. Голо. Нужно перестать думать об этом, нужно ложиться, спать осталось всего ничего. Шлёпаю босыми ногами до ванной, открываю кран. Вместо холодной горячая, вместо горячей холодная. Всё никак не привыкну. В зеркало лучше не смотреться, ничего нового оно мне не покажет, будет всё то же серое измождённое лицо, уставшие глаза и тёмные круги под ними.

Иду в комнату. В чёрном оконном проёме отражается свисающая с потолка лампочка. Нужно люстру, что ли, купить, может, поуютнее станет… Ну да, конечно, купишь люстру, и жизнь сразу наладится, как будто дело именно в ней… Задёргиваю штору, выключаю свет. Быстро, пока не успели опомниться монстры, живущие под кроватью, забираюсь в холодную постель. Чёрт! Забыла носки надеть! Ладно, сегодня без них. Долго смотрю на узкую полоску света, падающую из коридора. С нарастающим ужасом смотрю, кажется, вот-вот кто-то пройдёт мимо, заслонит собой свет на секунду. «Хватит! – злится на меня мой внутренний голос. – В квартире никого нет, только ты одна, спи давай!» О, наивный внутренний голос, ты не ведаешь о чём говоришь! Ты сидишь где-то очень глубоко, и поэтому тебе просто не видны эти тени, которые начинают мелькать в полоске света, стоит только смежить веки.