Почему так холодно? Я же не включала на ночь кондиционер! Воздух вдруг стал непригодным для дыхания, будто в нём летала ледяная крошка. Я старалась не дышать им и молча дрожала под одеялом, а она сидела на дальнем конце кровати и не обращала внимания ни на меня, ни на мои терзания. От неё исходил этот могильный холод, и мне было страшно, страшно от того, что, если она снова обернётся, я увижу кишащие червями пустые глазницы и белую оголённую кость вместо лица.

– Пожалуйста, уйди! – попросила я, стараясь ничем не выдать своего страха.

– Я уже ушла, – сказала она тихо.

– Нет! Ты сидишь тут! В моей спальне! – в моём голосе появились истеричные нотки.

Она снова повернулась ко мне, печально улыбнулась, потеребила краешек простыни.

– Я ушла, – повторила она и поправила волосы.

Я следила за ней, не отрываясь. В жизни не видела таких красивых волос. Длинные, густые, мягкие. И мягкие движения изящных рук, пальцы тонкие…

– Как тебе живётся? – прервала она мои мысли.

– Что?

– Как ты живёшь? Хорошо?

– Ну, допустим, хорошо. А тебе какое дело?

– Хорошо, что хорошо. Я… – голос её оборвался, она глубоко задышала, будто насильно успокаивая себя. – Я рада за тебя.

Мне вдруг стало её жалко. Жалость эта зародилась где-то в глубине грудной клетки и в одно мгновение горячим потоком разлилась по всему телу. Весь её вид кричал о том, что она глубоко несчастна и одинока. Так одинок может быть человек, отброшенный невиданной силой глубоко во вселенную, где кругом только темнота и пустота на миллионы километров вокруг. Ни до кого не достучаться, и никто не знает, где ты.

– А тебе как живётся? – спросила я и из вежливости, и из жалости.

Она долго молчала, постепенно всё сильнее сжимая в кулаке простынь, потом сказала:

– Нельзя было его слушать. Я должна была сделать это.

Голос, преисполненный отчаяния и сожаления, но твёрдый, как сталь.

– О чём ты?

– Я должна была…

Как быстро меняются её настояния и её интонации. Теперь она плакала.

– Не могу, не хочу ждать! Это было страшной ошибкой! Непростительной ошибкой!

– Что было ошибкой?

– Я застряла. Ничего не могу делать!

Я вслушивалась в каждое слово, но всё равно никак не могла уловить смысл.

– Мне жаль, но я совсем тебя не понимаю, – сказала я. – Расскажи мне лучше про Артёма. Он ведь твой муж?

– Муж?

– Ты ведь выходила за него замуж, а теперь мне приходится с ним жить. Расскажи мне о нём, он хороший человек?

– Да не пошёл бы он к чёрту? – фыркнула он с ненавистью и рассмеялась: – Артём! Это ж надо!

Меня удивила её странная реакция.

– Что с ним не так? – насторожилась я.

– Это он заставил меня! Только он виноват! Ненавижу его!

– Что заставил? Почему ненавидишь?

– Если бы не он… Я уже была бы там…

– Где там?

Её все время нужно было возвращать. Она мгновенно забывала обо мне.

– Где там?

– Всё сначала! – вдруг разрыдалась она, прислонив ладони к лицу. – В очередной раз всё сначала!

– Ты можешь нормально объяснить мне?..

Она отбросила с лица волосы, окинула меня спокойным холодным взглядом и набросилась. В один страшный момент она, как дикий зверь, вскочила мне на грудь и вцепилась в глотку. Я забилась под ней, пыталась кричать, пыталась вдохнуть хоть немного воздуха, раздирала ногтями кожу на её руках…

Проснулась я от своих же криков, села на кровати судорожно глотая воздух, всё ещё чувствуя сильные пальцы на своей шее. Я не знала раньше, что значит «холодный пот», но теперь я поняла. Тысячи и тысячи ледяных игл впиваются в тело, пронзают его насквозь. Этот пот начинает стекать по лицу, и рука сама смахивает капли. Через секунду в спальню ворвался Артём.

– Что случилось?

Он включил свет, подошёл ко мне, сел на кровать. Волосы растрёпаны, на щеке след от подушки, глаза тревожные.

– Кошмар, – выдохнула я. – Мне приснился кошмар.

– Уф, я перепугался! Ну ничего, – он гладил меня по голове, пока я бешено вращала глазами, – кошмар – это не страшно.

– Нет! Это как раз было очень страшно! От начала и до конца.

– И что же тебе приснилось? Ужасные ужастики? Монстры под кроватью?

– Нет, хуже! Мне приснилась она…

– Кто?

– Она вышла из зеркала и стала меня душить.

Артём нахмурился, погрузил пятерню в волосы, какое-то время ерошил их.

– Почему она стала тебя душить?

– Сказала, что я… Я ей мешаю.

– О, привет-привет, дорогая! – суетился вокруг меня кучерявый упитанный мужчина в расстёгнутой гавайской рубахе, держал меня за руки, трогал мои волосы. – Новая стрижка? Неплохо. Ладно, не буду врать – мне всегда нравились твои волосы, жаль, что отрезала. Ну, проходите, не стойте в дверях.

Он приобнял меня за плечо и повёл внутрь дома, крича на ходу раскатистым басом:

– Мэри! Мэри!

– Вы уже здесь? – выплыла из-за угла молодая красивая кхмерка. Её английский был хорош, лёгкий мелодичный акцент добавлял ему шарма.

– Знакомься, – развернулся к нам кучерявый. – Это Луиза. А это Артём.

Мэри улыбнулась нам широкой белозубой улыбкой, подсветившей её тёмные кошачьи глаза, и протянула ухоженную руку.

– Привет.

– Привет, – я пожала маленькую ладошку и тут же очутилась в её объятиях.

Ответно обняла её хрупкие плечи, ещё испытывая небольшое замешательство, в котором пребывала по пути к их дому. Отпустив меня, Мэри быстро обняла Артёма и повернулась к хозяину дома.

– Проводи их на веранду, Пан, – сказала она ему. – Салаты уже готовы, а я на кухню за бутылками.

– Пан? – ухмыльнулся Артём, потрепав своего друга по кучеряшкам. – Звучит!

– Что поделать, – развёл он руками, – это ей проще выговаривать, чем «Стёпа».

Степан был тем самым товарищем, поспособствовавшим нашему переезду сюда. Это он помог с документами, с жильём и с дорогой, и вот теперь Артём привёз меня к нему знакомиться. Ну как знакомиться? По рассказам Артёма, мы были знакомы ещё в Москве, иногда, не очень часто, выбирались вместе куда-нибудь на охоту или на рыбалку в общей компании. Я-то, конечно, его не помнила, а вот Степан меня, судя по всему, знал неплохо. Два года назад он по схожим с моими обстоятельствам перебрался в эту страну, успел ассимилироваться и обзавестись женой-кхмеркой.

Пока Мэри расставляла стаканы и разливала напитки, я разглядывала её исподтишка. Стройная, гибкая, ловкая, как маленькая подвижная обезьянка, она лучилась гостеприимством и дружелюбием. И счастьем. Ей удалось выйти замуж за белого богатея, о чём тут, по словам Артёма, и во сне, и наяву грезит каждая, и она прекрасно осознавала свою удачу.

– Ну! – встал Степан, многозначительно поднимая бокал. – За знакомство! И, кстати, не только за него. Буквально на днях Мэри сообщила мне одну очень радостную новость…

Он притянул жену к себе, чмокнул в макушку, потёр её маленькое плечо.

– Расскажем им, любимая?

– Расскажем, – зарделась она и гордо, и стеснительно одновременно.

– Ну, ты даёшь, брат! – полез к нему Артём, не дожидаясь озвучивания новостей.

Пока они все втроём на радостях обнимались и целовались, я сжимала свой бокал, чувствуя себя неуместной на чьём-то чужом празднике.

– Ну, даёшь! – повторил Артём, восхищённо качая головой и усаживаясь обратно на стул.

Всё ещё радостно улыбаясь, Степан повернулся ко мне.

– Вы давайте тоже не затягивайте с этим! Хочу, чтобы наши дети вместе играли у меня на заднем дворе. Рабочие уже копают бассейн и ставят карусели.

Я попыталась мило улыбнуться, но вышло скорее криво. Артём залпом выпил свой виски и откинулся на спинку стула.

– Не думаю, что мы куда-то торопимся, правда, милая? – взглянул он на меня с пониманием.

– А чем здесь ещё заниматься? – добродушно пробасил Степан, не дав мне сказать ни слова. – Впрочем, ладно. Поживите хотя бы полгодика и сами всё поймёте. Эта страна будто специально создана для того, чтобы иметь большую дружную семью, больше здесь заниматься особенно и нечем.