Брюнет постучал пальцем по столу, привлекая к себе внимание, потёр глаза, устало посмотрел на меня.

– Если ты соберёшься идти в посольство, учти тот факт, что свидетельство о твоей смерти было выдано ещё пять лет назад, а твои отпечатки пальцев находятся в базе Интерпола. Отпечатки с мест преступления, которые ты совершила за последние несколько лет, Лу.

Среди всего этого лютого безумного бреда мне удалось разобрать только одно:

– Ты, кажется, хочешь сказать, что сейчас не 2009 год?

– Сейчас сентябрь две тысячи пятнадцатого, – брюнет испытующе заглянул мне в глаза, поджал губы и отбил дробь пальцами по столешнице.

– Это что, какая-то игра? – прищурилась я. – Сон? Какой-то эксперимент?

– Это амнезия.

– Нет…

Амнезия – это ерунда. Всем известно, что амнезия – это полнейшее дерьмо! Как можно забыть что-то о себе? Это ведь ты! Я почувствовала, как сжимаются кулаки, лежащие на моих коленях.

– Я не могла забыть себя! – крикнула.

– Но ведь ты забыла, – сказал он, проникновенно и умоляюще глядя мне в глаза. Подумал и добавил: – Ты помнишь, как оказалась здесь?

– Нет.

– Значит, ты забыла, как попала в это место. Забыла дорогу сюда, так?

– Да, но это ещё не значит…

– Вот видишь. С этим не так уж сложно согласиться. Тебе нужно осознать тот факт, что дорога заняла больше шести лет. И вот их-то ты и не помнишь. Ты не забывала себя, ты забыла дорогу в это место. И меня забыла – того, с кем шла.

Я лишь тупо смотрела на него. Он снова вздохнул.

– Все просто, Лу. Какой у тебя телефон?

– В смысле?

– Твой телефон, Лу. Какая модель?

– Новый айфон.

– Какая модель?

– Я же говорю – новый. Третий.

Он взял со стола и положил передо мной какую-то космическую штуковину.

– Вот новый айфон. И это уже шестой.

Теперь я смотрела на телефон. Это тупое разглядывание совершенно парализовало остатки моей воли. Я кажется, начинала понимать… Он раскрыл ноутбук и вопросительно заглянул мне в глаза:

– Яндекс? Гугл? Какой поисковой системе ты доверяешь больше, Лу?

– Всё равно…

Он пожал плечами и развернул ноутбук в мою сторону. Дрожащим пальцем я начала печатать «какое…». Под жёлтым окошком поисковика в первой же строчке выскочила подсказка: «Какое сегодня число – 20 сентября 2015 года».

Я зажмурилась. В детстве я часто так делала, меня это от многого спасало. От мерещившейся в ночи тёмной фигуры в углу, от невкусной каши, от страшного момента в кино, от некрасивой старухи в автобусе. Детство давно кончилось. Открыв глаза, я поняла, что нахожусь в прежнем кошмаре. Тело стало слишком тяжёлым и потянуло вниз. Среди наползающего мрака я увидела метнувшееся зелёное пятно, и в следующий момент большие надёжные руки сомкнулись за моей спиной.

Ветер раскачивал лёгкую белую штору. Артём сидел в кресле напротив моей кровати, говорил что-то, а я только смотрела сквозь него, боясь поверить в то, что он существует на самом деле. Я боялась поверить в его существование и в существование всего этого нового чужого мира вокруг меня. Казалось, что стоит только всерьёз признать всю эту чушь реальной, как она тут же реальной и окажется. Открещивалась от неё, отворачивалась, ждала, когда рассеется наваждение, закрывала глаза, мысленно призывая свой прежний мир, открывала глаза, но видела всё тот же кошмар, из которого никак не могла вырваться. Пугало меня не столько настоящее, сколько будущее, мне казалось, что весь происходящий ужас – всего лишь прелюдия к тому, чем окажется последующая жизнь.

Шли минуты, кошмар начал обрастать подробностями, которых я не замечала ранее. Выяснилось, что стены в моей комнате светло-бежевые, а мебель из красного дерева. Что чешется комариный укус на правой лопатке, а глаза у человека, называющего себя моим мужем, карие. Что он беспомощно покусывает нижнюю губу. Что нервно постукивает голой ступнёй по бежевому ковролину. Мощные волосатые руки в подвёрнутых до локтя рукавах сложены на груди. Я разглядывала его краем глаза в те моменты, когда он не смотрел на меня. Думала о том, каково это будет жить под одной крышей с совершенно незнакомым человеком.

Пару минут назад я убедилась в том, что весь мир действительно считает меня мёртвой. Настояла на телефонном звонке и связалась с одной из своих подруг, представилась дальней родственницей Марии Мироновой, сказала, что нашла этот номер в случайно обнаруженной записной книжке.

– Мы уже очень давно потеряли друг друга. Вы случайно не знаете, как с ней связаться? – блеяла я в трубку.

– Мне очень жаль вам это сообщать, но ведь Маша умерла лет, кажется, пять назад. Или шесть…

Каждое сказанное ею слово наваливалось на меня невыносимой тяжестью, будто плотнее заковывая в кольцо наваждения. И я сдалась. Позволила наваждению стать моей новой реальностью. Спросила что-то. Артём что-то мне ответил. Поначалу разговор не клеился, наши голоса казались мне далёкими и ненастоящими, хриплыми, будто записанными на старую граммофонную пластинку. Я слышала себя будто со стороны и со стороны наблюдала за этим разговором и за этим телом, которое неуверенно вещало моим голосом, словно не до конца понимало, есть ли у него на это право.

– Так мы богаты? – спрашивала я.

И это интересовало меня меньше всего. Как обычно, самые главные вопросы трусливо комкались и застревали в горле.

– Очень. Даже по московским меркам. А по меркам этой страны так и вовсе короли.

– Ясно.

Он рассказывал мне про какие-то счета в офшорах и о том, какой недвижимостью мы владеем в Москве. Скоро эту недвижимость продадут, и наши счета, пополнившись круглыми суммами, станут ещё более значительными. Я поймала себя на мысли, что смотрю на него так, будто стараюсь понять, что у него на уме, как часто делают люди при общении с теми, кого хорошо знают. Но я-то его совершенно не знаю, так что не стоит мне пытаться проникнуть в его голову, ничего из этого не выйдет.

– И как же тебе удалось перевезти меня через границы? Как мы вылетели из страны, если я в розыске? Почему именно Камбоджа?

– Мы плыли сюда по морю. Камбоджа – одна из самых коррумпированных стран. Здесь все нищие и все буддисты, всем на всё плевать. Мой знакомый, у которого схожие проблемы с властями, живёт здесь уже давно. Он помог выйти на нужного чиновника, чтобы купить паспорта, помог договориться с капитаном рыболовного судна, на котором нас сюда и переправили.

Он рассказал мне очень много, настало время перейти к главному – к тому, что беспокоило меня больше всего. Как вышло так, что этот здоровенный, чужой, пугающий меня мужчина теперь мой муж? Я никак не могла поверить в то, что больше никогда не увижу Даню. Я всё ещё люблю его, да, наверное, люблю. Иначе эта беспредельно острая, жгучая тоска не трепала бы моё сердце так настойчиво. Да, это именно оно – чувство потери, и оно так хорошо изучено мной, что я никогда не перепутала бы его ни с каким другим чувством. Знакомая пустота, отчаяние и безысходность владели моим сознанием перманентно, служили фоном для всех остальных, незнакомых эмоций.

– Как мы познакомились? – спросила я наконец.

В то время, когда я сама не находила себе места от смущения, в его глазах не было никакой неловкости. И ничего зловещего.

– Мы работали на одного и того же человека, – спокойно говорил Артём, откинувшись на спинку кресла. – Я пришёл к нему на полтора года раньше. Когда я впервые увидел тебя, то сразу понял, что больше всего на свете хочу одного – сделать тебя своей. И, должен сказать, это было нелегко. Ты была упрямой, как…

Он досадливо сплюнул на пол. Я слабо улыбнулась:

– Похоже на правду.

– Да. И знаешь, что ещё покажется тебе правдой? У нас в компании была строгая политика – никаких отношений между сотрудниками. И, кажется, только из-за этого ты всё ж таки согласилась на свидание со мной. Назло, так сказать, запретам.

– Узнаю свой почерк.

Артём довольно хмыкнул и подался вперёд, сказал, пристально глядя мне в глаза: