– Бальдр был прекраснейшим из богов, – пояснила Самира. – Фригг увидела во сне, что он умрет.

– И тогда я попыталась предотвратить это. – Богиня взяла спицы и протянула облачную прядь в петлю. – Я заставила всех в Девяти Мирах пообещать не наносить вреда моему сыну. Я взяла клятву с каждого вида камня. С каждого металла. С соленой воды. С пресной воды. Даже с огня – огонь было особенно трудно уговорить. Со множества всего, что составляет Девять Миров. Но под конец… должна признать, я устала и стала несколько рассеянной. Я забыла взять слово с одного крохотного растеньица, омелы. А когда поняла свою ошибку, то подумала: «Ну, ничего страшного. Омела такая маленькая и незначительная, что не сможет навредить Бальдру». А потом, конечно, Локи прознал об этом…

– Дальше я помню, – перебила Мэллори, по-прежнему глядя в облака в сумке. – Локи обманом подстроил так, чтобы слепой бог убил Бальдра стрелой из омелы. Получается, Локи убил… моего брата.

Она произнесла последнее слово так, будто пробовала его на вкус. И судя по выражению лица, вкус ей не понравился.

– Так что, мама, ты всегда допускаешь, чтобы твои дети погибли красивой смертью? В этом твоя фишка?

Фригг нахмурилась, и ее белые, как облака, радужки потемнели, словно облака превратились в грозовые тучи. А я ведь сидел рядом с Мэллори, и отодвинуться было некуда.

– Смерть Бальдра послужила мне хорошим уроком, – сказала богиня. – Я поняла, что даже я, повелительница асов, не всесильна. Сосредоточившись, я могу провидеть судьбы живых существ. Я даже могу влиять на их вирд в определенных пределах. Но только в ближайшие двадцать четыре часа, иногда меньше. Если я пытаюсь заглянуть дальше, то… – Она развела спицы, и вязание распалось на клубы тумана. – Можешь ненавидеть меня, Мэллори, – продолжала Фригг, – но мне слишком больно навещать своих детей, видеть, что их ждет, и быть не в силах помочь. Вот почему я появляюсь только тогда, когда точно знаю, что могу повлиять на события. И сегодня вам выпал именно такой случай.

Мэллори явно переживала внутреннюю борьбу, разрываясь между злостью и любопытством.

– Ладно, я поведусь на это, – сдалась она. – И что меня ждет?

Фригг показала на окно справа. Дальний конец долины надвинулся на меня, словно в подзорной трубе. Хорошо, что я сидел, а то бы рухнул. Должно быть, Фригг даровала мне ненадолго суперзрение, как у Хеймдалля.

У основания горы огромный скальный выступ, похожий на нос корабля, рассекал надвое водопад. В центре скалы, между двумя водяными полотнищами, виднелись огромные железные двери. А перед дверьми, на полоске суши меж двух рек, колосилась спелая пшеница. Девять здоровяков, на которых из одежды были только железные ошейники и набедренные повязки, убирали поле, работая косами, как взвод мрачных жнецов.

Мое зрение снова стало нормальным. Теперь я едва мог разглядеть место, где водопад разделялся надвое – до него было миль десять.

– Вот куда вам нужно, – сказала Фригг. – А вот тропа, что приведет вас к цели.

Она показала на основание железнодорожной насыпи. Прямо за окном начиналась извилистая полоска камней. Я бы не назвал это тропой. Скорее полоской сыпухи.

– Сегодня, Мэллори, – провозгласила Фригг, – тебе понадобятся твои ножи и твоя смекалка. Ты та, без кого не добыть мед Квасира.

Мэллори и Самира слегка позеленели – похоже, им тоже достался пробный сеанс хеймдалльского зрения.

– А еще мутнее ты выразиться не могла? – спросила Мэллори.

Фригг печально улыбнулась ей:

– Ты такая же пылкая, как твой отец, дорогая. Надеюсь, ты когда-нибудь сумеешь обуздать свой нрав и научишься использовать его во благо. А вот твоему отцу это не удалось. У тебя есть все необходимое, чтобы заполучить мед поэзии, и я сделаю тебе еще лишь один дар. Он пригодится тебе, когда вы наконец встретитесь с Локи. Как мне пришлось узнать после истории с омелой… даже самая малость может изменить очень многое.

Она запустила руку в сумку и достала что-то маленькое, круглое и сморщенное. Каштан? Или грецкий орех? В общем, какой-то большой орешек. Фригг раскрыла половинки скорлупы, и оказалось, что внутри ничего нет.

– Если Магнус победит Локи в перебранке, ты должна заключить мошенника в эту скорлупу.

– Погодите, что значит «если»? Вы что, не знаете мое будущее? – вмешался я.

Богиня пригвоздила меня к месту взглядом своих диковинных белых глаз:

– Будущее – хрупкая штука, Магнус Чейз. Иногда достаточно открыть кому-то его судьбу, чтобы эта судьба разбилась вдребезги.

Я сглотнул. Ощущение было такое, словно невыносимо высокий звук отдается у меня в костях, грозя раздробить их, как стеклянные.

– Ладно. Мы же не хотим, чтобы судьба билась вдребезги.

– Если одолеете Локи, – продолжала Фригг, – принесите его к нам, асам. Мы знаем, как поступить с ним.

Судя по ее тону, асы не собирались устраивать ему вечеринку с шампанским.

Она бросила орех. Мэллори поймала его кончиками пальцев.

– А не маловат орешек для бога? – спросила она.

– Он будет в самый раз, если у Магнуса все получится, – пообещала Фригг. – Корабль Нагльфар еще не отплыл. У вас есть двадцать четыре часа. Возможно, сорок восемь. Потом…

Кровь бешено застучала у меня в висках. Я не понимал, как можно успеть все, что нам надо успеть, за день или два. И уж точно понятия не имел, как забранить Локи так, чтобы он усох до размеров ореха.

Раздался свисток локомотива – жалобный, как крик птицы, тщетно зовущей свою мертвую вторую половинку. (Я знаю, что говорю, поверьте, ведь язык птиц стал мне как родной.) Туристы кинулись обратно по вагонам.

– Мне пора, – сказала Фригг. – И вам тоже.

– Ты же только пришла. – Кин помрачнела пуще прежнего. – Ну да ладно. Не важно. Иди.

– Ах, моя дорогая… – Золотые глаза Фригг затуманились. – Я всегда рядом, даже когда ты меня не видишь. Мы встретимся снова… – Новая слеза скатилась по шраму, оставленному прежними слезами на ее левой щеке. – А до тех пор верь в своих друзей. Ты права: они намного важнее любых волшебных предметов. И что бы ни случилось, поверишь ты мне или нет, я люблю тебя.

И богиня растаяла в воздухе вместе со своим вязанием. Только капельки конденсата остались на сиденье.

Туристы уже вовсю грузились в вагон. Мэллори таращилась на мокрое место, оставшееся от ее божественной матери, словно надеялась, что из капелек влаги сложится что-нибудь осмысленное: цель, враг или пусть даже бомба. Мать, которая появляется из ниоткуда со словами «Я люблю тебя», – это было для нее чересчур, и ни ножи, ни смекалка, ни даже волшебная ореховая скорлупка помочь не могли.

Смогу ли я сказать ей что-нибудь такое, чтобы ей стало легче? Вряд ли. Мэллори проще делать, чем говорить.

По-видимому, Сэм пришла к тому же выводу.

– Надо идти, – сказала она. – Пока не…

Поезд дернулся и поехал. А туристы все еще рассаживались по местам, и проход между сиденьями был забит битком. Пока мы протолкаемся к выходу, поезд уже наберет скорость и горная тропа останется далеко позади.

Сэм посмотрела на открытое окно справа от нас.

– Запасной выход?

– Это самоубийство, – сказал я.

– Это обычное дело, – возразила Мэллори.

И, подавая пример, первой выпрыгнула в окно движущегося поезда.

Поймите меня правильно.

Если как-нибудь соберетесь свалиться кувырком по горному склону, красивее места, чем Норвегия, для этого не найти. Мы съезжали на заднице мимо живописных ручьев, бились разными местами о величественные деревья, падали с грозных утесов и катились по лугам, полным хрупких цветов. Где-то слева от меня ругалась по-гаэльски Мэллори Кин. Где-то позади Сэм всю дорогу вопила: «Магнус, возьми меня за руку! Магнус!»

Я ее не видел и потому выполнить эту просьбу не мог. Как не мог и взять в толк, какой смысл держаться за руки, когда мы летим навстречу верной гибели.