И я поведал им о разговоре дроздов.

Алекс Фьерро фыркнула, но тут же прикрыла рот ладонью:

– Извини. Я понимаю, это не смешно.

Она показала жестами:

– Хэрт, твой отец, сердце. Ужасно. Представить не могу. – И добавила вслух: – На самом деле, у меня есть кое-что для тебя. – И она достала из кармана тонкий до прозрачности шелковый шарф в розово-зеленую полоску. – Вот. Я заметила, ты потерял свой.

Хэрт принял шарф из ее рук, будто священную реликвию, и торжественно обернул его вокруг своей шеи.

– Спасибо, – ответил он жестами. – Люблю.

– Еще бы! – И Алекс повернулась ко мне с проказливой улыбкой на губах. – Честное слово, Магнус… Ты по неуклюжести сжег сердце. Ты отведал крови. И теперь ты можешь говорить с животными…

– Не говорить, – возразил я. – Только понимать, что они говорят.

– Как доктор Дуллитл?

Ти Джей озадаченно нахмурился:

– Кто такой доктор Дуллитл? Он из Вальгаллы?

– Он из книжки. – Самира откусила от сандвича с огурцом. Пока было темно, она торопилась умять как можно больше провизии из корабельных запасов. – Магнус, а кроме этого кровь из драконова сердца на тебя никак не подействовала? Я волнуюсь за тебя.

– Д-да нет, вроде в остальном все нормально.

– Может, эффект временный, – предположил Ти Джей. – Ты еще чувствуешь себя странно?

– В смысле, более странно, чем обычно? – уточнила Алекс.

– Нет, – сказал я. – Но дело темное. Поблизости нет животных, чтобы проверить.

– Хочешь, я превращусь в хорька? – вызвалась Алекс. – И мы поболтаем.

– Спасибо, не надо.

В это время Мэллори Кин испытывала наш новый точильный камень на одном из своих ножей. Наточив лезвие, она метнула нож в палубу. Клинок вошел в твердые доски по самую рукоять.

– Так-так…

– Не разнеси нам весь корабль, женщина, – сказал Хафборн. – Нам на нем еще плыть и плыть.

Она скорчила ему рожу.

– А мальчики принесли неплохое точило.

Ти Джей вежливо кашлянул:

– А можно мне попробовать его на моем штыке?

– На самом деле, нет. – Мэллори спрятала точильный камень в карман. – Я не доверю эту прелесть никому из вас. Лучше пусть побудет у меня, чтобы вы не покромсали себя нечаянно. Что до драконьей крови, Магнус, я бы на твоем месте не волновалась. Ты ведь сын Фрея, одного из самых могущественных богов, которые воплощают силы природы. Возможно, драконья кровь просто усилила твои врожденные способности. По-моему, тебе и положено понимать язык птиц и зверей.

– Хм. – Я кивнул, почувствовав себя немного увереннее. – Может, ты и права. Но я все равно чувствую себя виноватым за то, что вроде как похитил часть наследства Хэртстоуна. В смысле, что, если мистер Олдерман понимал животных…

Хэрт покачал головой и показал:

– Отец был не доктор Дуллитл. Не терзайся. Я вернул себе руну Одал. Мне этого достаточно.

Он выглядел усталым, но довольным, словно наконец сдал шестичасовой письменный экзамен, которого до судорог боялся весь семестр. И пусть он теперь сомневался в результате, главное – все мучения были позади.

– Ладно, – сказала Самира. – Точило у нас есть. Остается добраться до Флома, найти мед Квасира и придумать, как одолеть стражей.

– А потом напоить медом Магнуса, – добавила Алекс. – И надеяться, что он обретет чудесный дар говорить законченными предложениями.

Мэллори нахмурилась, словно не очень-то в это верила.

– А потом отыскать корабль мертвецов и молиться, чтобы Магнус победил Локи в перебранке.

– И потом каким-то образом скрутить этого мейнфретра, – добавил Хафборн, – не дать Нагльфару отплыть и остановить Рагнарок. Если, конечно, еще не слишком поздно.

А очень даже могло быть и поздно. Мы потеряли в Альфхейме два дня. Теперь до летнего солнцестояния оставалось дней десять, но я не сомневался, что корабль Локи будет готов к отплытию гораздо раньше.

Однако меня больше тревожили слова Мэллори, застрявшие у меня в голове: «Молиться, чтобы Магнус победил Локи в перебранке». В отличие от Самиры я не особенно верил в силу молитвы, особенно если эта молитва обо мне.

Блитц вздохнул:

– Пойду помоюсь. От меня воняет, как от тролля. А потом буду спать, очень долго.

– Хорошая мысль, – одобрил Хафборн. – Магнус и Хэрт, вам бы тоже не помешало.

Этот план был мне по душе. Джек снова стал рунным камнем на цепочке, и от этого мои руки и спина болели так, будто я целый день шил драконью шкуру. Вся кожа страшно зудела, словно кто-то испытывал на прочность мою защиту от кислоты.

Ти Джей радостно потер руки:

– Завтра утром мы войдем в норвежские фьорды. Жуть как интересно, кого же нам придется там прикончить?

Я спал, для разнообразия без сновидений, но в конце концов меня растолкала Самира. Она как-то уж слишком радостно ухмылялась – для постящейся-то.

– Вставай-ка, посмотри.

Я кое-как выпутался из спальника, встал на ноги и выглянул поверх планширя. И забыл дышать.

По обе стороны от корабля, так близко, что казалось, протяни руку – и коснешься, высились отвесные утесы – каменные стены в тысячи футов высотой с прожилками водопадов. Белые потоки талой воды струились по камням и разбивались внизу в водяную пыль, дробившую солнечный свет на радуги. От неба осталась только зубчатая полоска синевы далеко вверху. А вода за бортом сделалась пронзительно-зеленая, словно пюре из водорослей.

В тени этих утесов я почувствовал себя до ужаса крошечным и решил, что знаю, куда нас занесло.

– Йотунхейм?

Ти Джей рассмеялся:

– Нет, просто Норвегия. Миленько, да?

«Миленько» было очень неудачное слово. Мне казалось, будто наш корабль плывет в мире, созданном для существ куда больше нас, в мире, где повсюду разгуливают боги и чудовища. Разумеется, как я теперь знал, боги и чудовища и правда разгуливают повсюду в Мидгарде. Хеймдалль постоянно наведывается в одну булочную в Фенуэе. Великаны бродят по болотам в Лонгвью. Но Норвегия выглядела куда более подходящим местом их обитания.

На миг у меня защемило сердце при мысли, как бы тут понравилось маме. Как жаль, что я не смогу поделиться с ней этой красотой. Так здорово было бы рассказать ей, как мы ходили по вершинам этих утесов, радуясь солнцу и холодному, чистому воздуху.

На носу стояли Алекс и Мэллори, обе молчали, любуясь пейзажем. Хэрт и Блиц, должно быть, еще спали под палубой. Хафборн сидел у руля с кислой миной.

– Что не так? – спросил я его.

Берсерк разглядывал скалы с таким видом, словно они могли обрушиться на нас, стоит ему ляпнуть что-то не то.

– Все так. Красиво. Совсем как во времена моего детства.

– Так Флом – твой родной город? – догадался я.

Он невесело хохотнул:

– Ну, в те времена это был не то чтобы город. Просто безымянная рыбачья деревушка в глубине фьорда. Скоро увидишь, плыть осталось минуту-другую. – Он вцепился в руль с такой силой, что костяшки побелели. – Мальчишкой я мечтал об одном – выбраться отсюда. В двенадцать лет вступил в войско Ивара Бескостного и стал как бы викингом. Я сказал маме… – Он надолго умолк. – Я сказал ей, что не вернусь, пока скальды не сложат песни о моих подвигах. Больше я никогда ее не видел.

Корабль скользил вперед, тихие аплодисменты водопадов эхом отражались от скал. Я вспомнил, как Хафборн говорил, что не хочет возвращаться назад, к своему прошлому. Может, его мучает совесть из-за того, что он оставил маму? А может, ему горько, что скальды так и не воспели его как героя. А может быть, они таки сложили песни о его подвигах. Насколько мне довелось узнать, люди помнят героев несколько лет, от силы веков. Многие эйнхерии в Вальгалле очень переживают, что никто из родившихся позже Средних веков ничего о них не слышал.

– Для нас ты легендарный герой, – сказал я.

Хафборн только крякнул.

– Хочешь, я попрошу Джека написать о тебе песню?

– Да хранят меня от этого боги! – Берсерк по-прежнему хмурился, но его усы дернулись, словно он прятал улыбку. – Довольно об этом. Скоро причаливать. Кин, Фьерро, хватит глазеть по сторонам, давайте-ка за работу! Парус обрасопить, швартовы приготовить!