Что там говорится про добродетель? Лежи и терпи? Вот идите и терпите сами. А она не намерена это позволять!

Утвердившись в этом намерении, Амабель, вдоволь наплакавшись, уснула. Сквозь сон ей смутно слышались раздающиеся из-за двери голоса миссис Коул и Доротеи, ее горничной. Конечно, кто еще может поинтересоваться ее благополучием!

Поднявшись ближе к вечеру, она привела себя в порядок с помощью горничной и немного перекусила. На осторожный вопрос, где граф Клиффорд, она получила ответ, что он сразу после обеда заперся в кабинете, и с тех пор его не видели. Она облегченно выдохнула. Это к лучшему. Она была бы не в состоянии сейчас вести светский разговор.

Немного поблуждав по дому, она зашла в библиотеку, где выбрала понравившийся ей пухлый роман. Скоротать вечер за чтением: это ли не услада для ее души и глаз.

Однако все сложилось не так, как думалось Амабель.

Когда тихий вечер вступил в свои права, Доротея помогла принять ей ванну и облачила в ночную сорочку. Затем распустила прическу и стала с благоговением расчесывать длинные волосы госпожи. Те, как мягкий шоколад, очертили контуры ее худеньких плеч, стекая до поясницы. Амабель закрыла глаза, прислушиваясь к словам песни, что тихо напевала горничная:

– Как птица в клетке твое сердечко бьется… Так ласково, так нежно музыка играет в саду твоем…

Открывшаяся дверь развеяла их покой подобно шквалистому ветру. В проеме стоял Роберт мрачнее тучи. Доротея, почуяв исходившую от него угрюмость, сделала реверанс и метнулась за дверь.

Амабель увидела его в зеркале и побледнела. Она медленно поднялась и повернулась к мужу лицом, чувствуя, что начала дрожать от неизвестности.

Когда-то она предвкушала это мгновение. То самое, после которого становятся женщиной во всех смыслах. Когда двое – это единое целое не только телом, но и духом.

Увы, сейчас ей хотелось оказаться где угодно, но не здесь. Не рядом с этим мужчиной, который сначала обдал ее холодом, а теперь буквально пожирал глазами, будто хотел съесть. Лишь в этот момент Амабель сообразила, что на ней только тоненькая батистовая сорочка, которая являлась очень ненадежным укрытием. Она была так уверена, что сегодня муж не заявит на нее права, что его появление стало для нее потрясением. Она не знала, что делать и что говорить. А зеленый огонь его полыхающих глаз только еще больше приводил ее в замешательство.

Звенящая тишина комнаты разбавлялась только их обоюдным прерывистым дыханием. Дрожащими руками она попыталась прикрыть грудь и опустила голову, отчего ее волосы блестящим шелком упали на лицо. Роберт сделал шаг к ней, и она вскинулась, отступая назад. Он сжал челюсть. Ее побледневшее лицо, обрамленное каштановыми волосами, и широко распахнутые глаза придавали ей вид ангела с небес. Кроткого в своей красоте и сильного своим духом. Манящего как яблоко в садах Эдема.

Она отступила от него еще раз и почувствовала спиной обтянутую тканью стену. Дальше отодвигаться было некуда. Ее сердце отбивало бешеное стаккато, усиленное голодным выражением на лице мужа. Тихий звук его приближающихся шагов отозвалось в ее теле дрожью струн натянутых нервов.

Подойдя к ней вплотную, он протянул руку и легко коснулся пряди ее блестящих волос. Она вздрогнула и вжалась в стену. Роберт провел кончиками пальцев по ее щеке, спустился к губам и обвел их контур. Она приоткрыла рот и судорожно выдохнула. Жар от его прикосновений опалил все ее естество, как горящая свеча.

Он положил обе руки на основание ее шеи и не спеша спустился к плечам, которые были едва прикрыты тонкой тканью. Амабель замерла и затаила дыхание. Роберт, не отводя от ее шеи горящего взгляда, одним движением дернул завязки сорочки, отчего она белоснежным облаком скользнула вниз к ногам жены.

Прохладный воздух обволок ее незащищенную кожу, порождая мириады ощущений. Стыд, возмущение и какое-то неясное чувство, возникшее внизу живота, сотрясали ее тело мелкой дрожью. Обнаженная, как в день своего рождения, она стояла перед мужем, опустив руки, и немигающим взглядом смотрела на него. Мозг отключился, отдавая ее тело во власть ощущений. Бедра сковало от напряжения, а пики ее грудей рвались навстречу своему хозяину, будто умоляя о ласке.

Роберт нежно провел рукой по перламутровой коже, задев острые кончики. Все тело Амабель вспыхнуло огнем. Этот жар внутри нее опалял все ее естество, от чего ей хотелось и закричать от удовольствия, и заплакать от неспособности выразить то, что она чувствовала.

Когда она невольно выгнулась под его рукой, Роберт резко остановился и потемневшими глазами посмотрел на свою жену. Она увидела в них что-то похожее на испуг, желание и тоску. Убрав от нее руки, он выдохнул так, будто долго сдерживал дыхание. Это скорее был мучительный стон, который нашел в душе Амабель сочувственный отклик.

Отступив от нее, он развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты. Она осталась одна, задыхающаяся, пылающая и сгорающая от стыда.

Пять лет назад

– Маленькая госпожа, где вы?

– Я здесь!

– Не вижу! Проказница… Вот расскажу все сеньору, пусть он вас накажет за непослушание!

– Да здесь я, Мария, не ворчи.

– О, Dios mío! Protégeme y guardar! (прим.ав.: О, мой бог. Спаси и сохрани)

Как всегда, непроизвольно перейдя на испанский, Мария выразила всю степень отчаяния, когда увидела свою подопечную в порванном и грязном платье, скрывавшуюся от людских глаз в кустах. В отличие от эмоциональной кормилицы, Амабель была на удивление спокойной. Пока Мария, колыхая пышной грудью, приводила ее в порядок, она невозмутимо объяснила, что это произошло случайно. Ей захотелось попробовать залезть на дерево, но не получилось, потому что она зацепилась юбкой, а когда стала слезать, сильно порвала ее. О том, что она перед этим не меньше часа наблюдала за происходящим на конюшне, Амабель решила умолчать.

– Господь и преисподняя! Залезть на дерево! Благородной леди не полагается залезать на деревья! Что скажет граф Уорингтон, когда узнает! – сокрушалась кормилица, поправляя юбки госпожи.

– А зачем ему знать? – невинным голоском поинтересовалась Амабель.

Кормилица оборвала свои причитания и уставилась на нее.

– Миледи! – возмущенно воскликнула она. – Ложь – это страшный грех!

– А говорят, ложь во спасение, это благо… – хитро покосилась на нее Амабель.

– Сейчас не тот случай, – сердито возразила ей Мария и, схватив за руку, потащила к дому.

– Очень даже тот, – не уступала ее воспитанница. – Если отец узнает, он сильно расстроится. А если расстроится, будет плохо спать ночью. А когда он плохо спит ночью…

Она могла не продолжать. Все знали на своей шкуре, что такое граф Уорингтон – злой и не выспавшийся – утром. Мария содрогнулась. Остановившись, она с подозрением посмотрела на Амабель.

– Ложь – один из десяти смертных грехов, – надзидающим тоном проговорила она. – Мы будем гореть в аду преисподней за наше притворство!

– Да что такого я сделала! Подумаешь, попробовала залезть на дерево! Вот если бы я что-то украла или кого-нибудь убила…

Кормилица испуганно взвизгнула и лихорадочно начала креститься, забормотав молитву:

– Какие ужасы вы говорите! Dios misericordioso! (прим.ав.: Боже милосердный)

– Мария, ну что ты кудахчешь как курица. Ничего же страшного не произошло. Я всего лишь порвала платье!

– С прощения маленьких грехов открывается путь для больших. Что я вам всегда говорила: жена, боящаяся Господа, достойна хвалы. Нравственное безупречие – вот что всегда красит женщину. Это ее гордость и опора в беде и радости.

Амабель закатила глаза.

– Когда я выйду замуж, то перестану грешить. Клянусь тебе. Буду послушной и кроткой, как овца на привязи.