Найки Грантена, младшего судью, оказавшегося человеком Гередьеса, поймали, когда он пытался после совета удрать из лагеря. Схватил его, кстати, разбойник Иньита, которому не понравились вороватые замашки беглеца. Понадобилось применить силу, но он сознался, что подделал письма сам, использовав украденные у лорда-разбойника бумагу, чернила и часть личной переписки.
Слуге Вьита, который занимался отравлениями, удалось скрыться. Ламан хотел отправить за ним отряд солдат, однако Иньит попросил, чтобы поиски оставили ему. Сказал, что следопыты, которые у него есть, справятся с этим намного лучше. Невеньен догадывалась, что слуга исчезнет бесследно, но вовсе не потому, что ему повезет где-нибудь спрятаться. Слишком страшный огонь горел в глазах у Иньита, когда он убеждал передать это дело ему.
Мелорьеса отпустили. Тьер приказал перерыть все его вещи, поставить все вверх дном, но убедиться, что ни одна улика против него не упущена. К великому облегчению Невеньен, ничего найдено не было, а Вьит подтвердил, что знаток законов не имел отношения к измене. Мелорьес, все еще бледный, хотя и удовлетворенный принесенными ему извинениями, к которым Невеньен мудро присовокупила обещание будущих наград, теперь стоял на краю помоста и руководил приготовлениями. Он был главным судьей, а значит, ему предстояло отдать последний приказ.
По лестнице поднялись новые стражники, и Невеньен отошла в сторону, уступая им дорогу. Тьер и другие советники находились перед помостом, чтобы смотреть на казнь из первых рядов, но королева должна была стоять рядом с судьей. Это была ее обязанность — участвовать в убийстве своих врагов.
Где-то поблизости завел унылую песню жрец. Из-за палаток показалась процессия, во главе которой медленно, давая приговоренным прочувствовать то, что их ждет, и подготовиться к гибели, шел Лэмьет. Морщинистый наставник в вере не стал отсиживаться в безопасном Остеварде и теперь исполнял свой долг последнего проводника людей. Невеньен прислушалась к его сильному голосу, не соответствовавшему внешности глубокого старика. Она знала, о чем он поет, хотя и плохо понимала древнекинамский — язык, на котором слагались все церковные тексты.
«Взирайте на пречистые Небеса, следите за их улыбкой, потому что это последняя надежда, что у вас есть».
В следующей строчке жрец обещал, что если приговоренные увидят эту улыбку, то они могут быть уверены, что прощены богами и будут приняты на Небеса. Улыбка Небес — не слишком ли шикарно для тех, кто ради собственной выгоды убивал людей? Невеньен даже радовалась, что сегодня ненастно. Дарить преступникам такую отраду, как созерцание чистого неба, было слишком щедро.
Она окинула взглядом двух мужчин, которые шли, окруженные со всех сторон стражей. Найки зло щерился и ругался, когда стражники подталкивали его вперед. Вьит, наоборот, понуро плелся, уставившись себе под ноги. Простая белая одежда осужденных на казнь — рубашка и штаны — была ему маленькой и смотрелась нелепо на этом огромном теле. Его покатые плечи вздрагивали. Кажется, он плакал. Невеньен отвернулась. Сочувствия он не был достоин.
Процессия добралась до помоста, поднялась по ступенькам и разделилась. Найки повели к виселице. Его, простолюдина и мелкого исполнителя, казнят, как обычного преступника, а труп закопают в землю. Судья красочно описал вину этого преступника и провозгласил приговор, который заглушили одобрительные вопли. Несмотря на сухость и надменность, Мелорьес умел вызвать отклик у народа, благодаря этому и заслужив должность эльтина южных земель. Однако Невеньен посильнее натянула капюшон и не слушала его речь. Что Мелорьес будет говорить, она знала и так.
Немного заинтересовало ее лишь то, что может сказать Найки. По традиции перед приведением смертного приговора в исполнение жрец спрашивал преступника, не хочет ли он раскаяться. Даже если они не чувствовали вины, это давало осужденным возможность высказаться перед смертью, поделиться тем, что у них на душе или передать свою волю. Что может быть в мыслях у того, кто за деньги убивал невинных людей? Может, он искренне верит, что Гередьес станет лучшим правителем, и был готов пойти на все ради этого?
Однако если Найки и вели какие-то высшие цели, по его последним словам это было незаметно.
— Сын Альенны, не хочешь ли ты раскаяться в своих прегрешениях, чтобы Богиня-Мать простила тебя и приняла в свои объятия? — спросил Лэмьет у младшего судьи, когда стражники поставили его перед виселицей.
— Хочу, чтобы вы все в Бездну провалились и чтобы я мог там над всеми вами издеваться, сволочи! — проорал Найки, подавшись вперед и заставив пожилого жреца отпрянуть.
Толпа разразилась новым потоком оскорблений и пожеланий стать кормом для детей Шасета. Стражникам пришлось поднимать Найки и силой удерживать его на колоде, так как он извивался, не давая надеть на себя веревку. Непонятно, чего он этим добивался, потому что его быстро скрутили, сунули в петлю и выбили бревно из-под ног, не дожидаясь, пока жрец закончит молитву богам Бездны о принятии их верного дитяти. С первой жертвой было покончено. Подошла очередь Вьита.
Стражники вытолкнули связанного казначея вперед, чтобы его было хорошо видно зрителям. Не успел Мелорьес объявить о том, кого и почему они собираются казнить, как в толпе раздались гневные выкрики, а кто-то швырнул в осужденного стащенным с кухни яйцом, которое, правда, улетело мимо и с треском размазалось по запорошенным снегом доскам. Над мазилой засмеялись, однако большинство криков все же относились к Вьиту и были такими, что Невеньен передергивало. Солдаты, которые составляли основную часть зрителей, не заботились о том, что их слышит юная королева, и не стеснялись в выражениях.
Не было ничего удивительного в том, что появление Вьита спровоцировало вспышку ненависти. Он имел право носить длинные ногти на обеих руках и был недоступной для простых людей персоной. Народ всегда радуется, когда сильные мира сего вынуждены вставать на колени, а возможность наблюдать за их казнью и даже принять в этом своеобразное участие осчастливит, пожалуй, любого. При виде единодушно злобной реакции зрителей Невеньен пробрал мороз. Неужели только ей хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда?
Мелорьес два раза пытался начать вступительную речь, и два раза его перебивали, требуя казнить предателя как можно скорее. В конце концов, отчаявшись, знаток законов махнул рукой и приказал палачу подготовиться. Вьита заставили опуститься на колени перед той же колодой, которую только что выбили из-под ног Найки. Казначей зашелся в рыданиях, тщетно от нее отворачиваясь. Смотреть на его некрасивое жирное тело, сотрясающееся от судорожных всхлипов, было и жалко, и противно.
— Сын Альенны, не хочешь ли ты раскаяться в своих прегрешениях, чтобы Богиня-Мать простила тебя и приняла в свои объятия? — повторил Лэмьет для него ту же фразу, что и для Найки.
— Моя королева! — отчаянно завопил Вьит, дернувшись в руках державших его стражников и глядя прямо на Невеньен. — Пожалуйста, смилостивьтесь! Я ведь никого не убивал, а деньги могу вернуть! Вы не можете меня казнить только из-за этого! Отрежьте мне ногти на руках, но, пожалуйста, не надо меня убивать!
Никого не убивал? От такой наглости Невеньен потеряла дар речи. Она взглянула на Бирди, который с мрачным видом готовился занести топор. Слуга Иньита сам попросил выступить в роли палача и покарать того, кто убил его любимую женщину. Это сделал не Вьит — не собственными руками. Но это он отдал приказ, из-за которого погибла Эсти. А сколько еще людей пострадали бы, добейся Вьит успеха? И после этого — просто отрезать ему ногти, то есть всего один раз прилюдно опозорить?..
— Бирди, — хрипло произнесла Невеньен. — Можешь отрубить ему ногти, если предатель этого просит. Но потом отруби ему голову!
Толпа заулюлюкала, поддерживая ее просьбу. Вьит закричал и попытался отбиваться, когда его стали растягивать на занозистых досках, но после упорно сопротивляющегося Найки казначея держали так крепко, что ему еле удавалось шевельнуться. Бирди зловеще усмехнулся, прицелился, наклонившись, и под восторженный рев зрителей два раза тюкнул топором. Действительно ли он отрубил Вьиту ногти, было не видно, но толпа в это поверила и вопила так, что болели уши. Затем казначея снова вздернули на колени. Невеньен отвернулась, не желая смотреть, как его укладывают на колоду, и ее взгляд случайно упал на Эмельес.
