Сегодня страх был сильнее — его увеличивали крепостные стены, выглядевшие неприступными, и знание, что отряду противостоят почти сто врагов, среди которых четыре мага. Лишь бы Небеса заставили их отвернуться, когда отряд попадет внутрь Гайдеварда. Иначе гвардейцам придется туго. Сони с облегчением всунул последнюю пуговицу в петлю. Да, шансов выбраться оттуда маловато. Но они есть.

Гвардейцы стояли возле шатра, облачаясь в кожаные кафтаны и желтые табарды с гербом Гередьеса — чтобы в крепости их приняли за своих. Ничего больше из доспехов, кроме шлемов, было решено не надевать. Железные вещи издавали слишком много шума и сковывали движения, а в Гайдеварде следовало вести себя тихо и двигаться быстро. Однако магам все же были нужны защита и оружие на тот случай, если посреди боя истощится магия, поэтому вместе с кафтанами Кален раздал подчиненным топоры и мечи. Клинки взяли себе только сам командир и Виньес — в старой гвардии значительное время при обучении уделялось сражениям на мечах. Остальные повесили на пояс топоры — размахивать ими особенного умения не требовалось. Рядом с топором Сони прикрепил метательные ножи. Вряд ли они пригодятся в эту ночь, но чем Шасет не шутит.

Виньес подошел к шатру и взял прислоненный к нему лук, а затем поднял с земли два колчана со стрелами. Без магии в замке он превратится в обузу, и его задачей было снимать со стены стражников Гайдеварда, если те проявят слишком большой интерес к прокравшимся «крысам».

— Ты стрелять-то умеешь? — спросил Сони.

— Не бойся, яйца тебе не отстрелю.

— Я боюсь, как бы ты их себе не отстрелил, — фыркнул он.

— Ишь, заботливый какой, — буркнул Виньес.

— Все готовы? — спросил Кален.

— Нет! — простонал Сех.

Он запутался в завязках шлема. Кален ему помог.

— Ну, теперь все готовы?

Ему ответил нестройный хор голосов, в котором не было слышно лорда-разбойника.

— Иньит, готов?

И никаких «лордов» перед именем — ничего. Принеся приказ от Тьера, Иньит временно превратился в простого гвардейца.

— Да, господин лейтенант, — ответил он.

— Без «господинов», — сухо произнес командир. — Официоз оставишь для кого-нибудь другого. Отвечай коротко и четко.

— Понял.

На тонких губах Иньита играла усмешка. Происходящее его как будто забавляло. До утра эта улыбка вряд ли сохранится, злорадно подумал Сони. Им предстояла не прогулка за город, чтобы корчить из себя бывалого вояку, который испытывает презрение к опасностям. Может, лордик просто не осознает, во что влип?

За соседними шатрами раздались крики «За королеву!» и проклятия в адрес Гередьеса. Сони прислушался. Каким-то образом Тьеру и военным командиром удалось обратить слух, что Тэрьин умер, себе на пользу. Судя по воплям, люди верили, что если они сегодня освободят Невеньен, то это приблизит ее к трону настолько, что буквально останется дойти до столицы и сесть на него. Бред, конечно, однако перед боем это здорово взбадривало войска.

В подтверждение неподалеку грянула песня. Как это часто бывает, похабная — что-то о том, как дома по ним страдают все деревенские красотки. Сони мучительно прикрыл ладонями уши, и не только потому, что певцы страшно перевирали мелодию. Как они все достали со своим проклятым весельем! Сони многое отдал бы за то, чтобы посидеть недолго в тишине и без лыбящихся морд. Хотя, пожалуй, широкая ухмылка Дьерда, который за время переговоров успел навестить шлюх, к ним не относилась.

— А почему вы почти никогда не поете? — спросил Сех.

— Как это не поем? Вон, Дьерд постоянно свистит и воет, — удивился Виньес.

— Нет, я имею в виду настоящие песни, всем вместе. Как те солдаты.

Те солдаты с их лужеными глотками были целой бедой, не дававшей покоя. Ладно бы они выдавали что-нибудь разнообразное, так нет, пятый день подряд орали одну и ту же песню.

Не то чтобы Сони не любил петь, но он только теперь заметил, что Сех прав. Ни разу за те месяцы, что он путешествовал с гвардейцами, они не пели. Поначалу Лейни и Дьерд хрипели дуэтом (пением это сложно было назвать), потом изредка компанию рыжему магу составлял Келси с его приятным мягким голосом. Когда Келси и Лейни погибли, Дьерд горланил в одиночку, но гораздо меньше, чем раньше. От остальных нельзя было услышать даже мычание или гудение.

— Я пою только в таверне. А перед сражением — это тебе туда, — сказал Сони, махнув рукой в сторону завывающего жреца, который ходил по лагерю и убеждал всех покаяться перед смертью.

Подход к солдатам он выбрал не самый верный. Сони, например, предпочел помолиться Кайди, чтобы она помогла ему остаться в живых.

— Я уже был у жреца, но у него нет статуи Сатоса, — пожаловался Сех. — И все же, почему вы не поете?

— Для этого особый настрой нужен, — ответил Кален. — Когда человек поет, его душа раскрывается. Через песню он рассказывает другим, что чувствует. Трудно хорошо петь, если ты напряжен или вынужден постоянно лгать окружающим и нельзя дать им догадаться, кто ты такой. Если ты постоянно на пределе, душа не захочет песни.

Он, конечно же, имел в виду гвардейцев. «А Кален-то философ», — оценивающе подумал Сони, взглянув на него. У него должен быть сильный глубокий голос — таким в самый раз петь яростные северные песни о войне. Но Калену с его сумрачным прошлым скрывать было гораздо больше, чем другим. Из него было не вытянуть и слова о себе, да и эмоции он всегда старался не выставлять напоказ.

— Если хочешь, можем спеть с тобой вдвоем, — с готовностью предложил Сеху Дьерд.

— Ну… Я знаю мало кинамских песен, — смутился мальчишка.

— «Танцы на столах» знаешь?

— Нет.

— А вот эту — «Подружку и вино»? «Эй, подружка, налей вина…» — напел Дьерд.

— Тоже нет, — расстроился Сех.

Виньес застонал. Репертуар у Дьерда был соответствующий — такой, от которого горбоносый лорд с его утонченным вкусом обливался кровавыми слезами.

— «Подружку и вино» я знаю, — сказал Сони. — Хочешь — споем.

Отличная была песня. О том, как несколько друзей сидят в таверне и выпивают, их кошели полны, на коленях симпатичные девчонки и целая ночь разгула впереди. Какого именно — расписывалось во всех подробностях. Конец, правда, у истории был грустным. В нем говорилось, что это последняя ночь перед тем, как герои отправятся на войну, и не известно, вернется ли с нее хоть один.

— Мне она тоже нравится, — вдруг сказал Иньит. — Могу присоединиться.

— Тогда втроем споем, — согласился Дьерд. — А потом Сеха научим, чтобы подпевал.

— Эй, развратники, не учите его плохому, — усмехнулся Кален. — Если вы все вместе на привалах глотки драть будете, мы же с Виньесом с ума сойдем.

— Переживете, — отмахнулся Дьерд. — Ну, запеваем…

Запеть они не успели. Над лагерем разнесся гулкий звук горна — сигнал к сбору войска.

— Вечно так, — досадливо сказал Дьерд. — Только спеть решишь, как опять надо тащиться кого-то убивать. Вот как тут карьеру менестреля заделаешь?

— Поднимаемся парни, — сказал Кален. — Вернемся — споете, так уж и быть. Но сперва освободим королеву.

Снежинки падали с неба, покалывая холодом лицо и забиваясь в рот и глаза. Зрелище поля и замка, слабо различимого за серой завесой, было мирным, однако мир и покой — последнее, о чем сейчас думалось. Снегопад начался одновременно с атакой. Он должен был мешать, но Кален воспринял его как благословение Небес, объяснив это тем, что густая пелена скроет под собой отряд и не позволит врагам трезво оценить противостоящие им силы.

Сони надеялся, что Кален не ошибается. Оказаться подстреленным на подходе к стенам из-за того, что у кого-то из стражников Гайдеварда очень хорошее зрение, ему не хотелось. Он как можно скорее бежал через поле, затем инстинктивно задержал дыхание и скользнул за один из бугорков, где, уткнувшись в снег, лежали маги и Иньит. Кален уже командовал, что делать теперь.

— Сейчас ждем. По моему сигналу мы с Сони пойдем первыми и уберем стражников на стене, — осторожно высунувшись из-за прикрытия, он показал, в каком месте будет атаковать. — Как только мы выйдем, досчитайте до ста — и за нами. Виньес, останешься здесь.