Была в нём и доля высокомерия, и прежде всего оно проявлялось в том, что юноша отказывался делать какую-либо работу: как домашнюю, считая её женской обязанностью, так и ремесленную — казалось, он не имел талантов ни к одному из них. Не нашёл он места и в военном деле, хотя Тула регулярно пыталась привить сыну интерес к нему. Будучи весьма далёким от внешней политики, он не знал ничего ни о сражениях, ни о доспехах и прочих мелочах, а из всех новостей только лишь те, что касались его семьи, хоть сколько-то волновали его душу, но и на них его мысли не останавливались долго.

Он видел себя только лишь в одной роли, и ожидал от этого судьбоносного дня положительного для себя решения.

— Да, мам. — Стараясь не выдавать поднимающееся волнение, Ваня потянулся и зевнул. — Что на завтрак?

— Каша. Но я только еще готовлю, так что придется подождать.

— А почему ты сама готовишь? Можно же попросить кого-то из люд…

— Потому что люблю. — На несколько секунд развернувшись к севшему неподалеку сыну, Тула мягко улыбнулась.

Точно. Как он мог забыть увлечение Тулы готовкой? Её еда получалась особенно вкусно — так, что казалось, будто никто в целом свете не смог бы сравниться в этом мастерстве с ней. Орёл вспомнил ароматную мамину выпечку и уже было собирался попросить её приготовить что-то из неё вечером, но тут его мысли снова вернулись к сегодняшнему событию.

— Мам, а что там будет? Ты говорила, что Москва нашел мне работу?..

— Где? — Тула была так поглощена готовкой, что не сразу поняла, о чем именно спросил её сын. — А, на приёме? Ну, ты встретишься с самим Москвой, и он введёт тебя в курс дела. Надеюсь, тебе понравится то, что он тебе предложит…

— А ты что, уже знаешь итог, да? — Поняв, что Туле что-то известно, Ваня тут же захотел выпытать у матери сколь-либо полезные сведения.

Вздохнув, Ксения отложила готовку и подошла к сыну.

— Вань… — Она замолчала.

— Д-да, мам?..

— Я не знаю его окончательного решения, но, признаю, у нас было несколько разговоров по поводу тебя после становления полноценным олицетворением. Пояснить, о чем именно шла речь, я не могу, но предупрежу: что бы ни сказал делать Великий Государь, ни в чём ему не перечь. Вань, ты понял меня? Даже если его решение покажется тебе странным, неправильным или даже опасным. Перед лицом судьбы ты после будешь не один.

С этими словами Тула, погладив сына по голове, обняла его за плечи. Конечно, она уже знала решение Москвы, и ей, как по-настоящему любящей матери, принять его получилось с большим трудом. Утешала она себя лишь одним — из её сына вырастет настоящий мужчина.

После завтрака Орёл поблагодарил мать и, по обыкновению чмокнув её в щеку, поднялся к себе и принялся за приготовления к предстоящему событию. В такой ответственный день выглядеть полагалось наилучшим образом, и потому он выбрал наиболее подходящий из своих нарядов — простой, но не лишённый красоты голубоватый кафтан, отороченный золотой тесьмой и украшенный по подолу такого же цвета завитушками, к нему синий кушак в тон, штаны похожего цвета, и, как обычно, свои любимые красные сапожки, заметно выделяющиеся на фоне общего одноцветного наряда. Орлу они очень нравились не только потому, что в них его ноги смотрелись аккуратными и меньшими по размеру, но также эта обувь делала его походку гораздо изящнее. Но Орёл не спешил одеваться, перед этим он ещё долго подготавливался к предстоящей встрече — сказалась выработанная с детства привычка быть чистым, опрятным и даже хорошо пахнущим, что, по тем временам, считалось не очень распространенным даже при дворе.

Время пролетело незаметно и, в итоге, Орёл обратил внимание на него только лишь тогда, когда солнце уже было в зените.

Был полдень, а, значит, он уже опоздал.

Ускорившись, он выскочил из комнаты, на ходу продолжая поправлять свою одежду.

Середина сентября 1570 года. г. Москва, Кремль.

Зал переговоров в личных палатах царя.

— Великий Государь, — в спокойном и слегка низком голосе, раздававшемся под сводами личных царских палат, всё также, как и пару часов назад, звучала тревога, — Курск был едва ли не последней нашей надеждой, но в сложившейся ситуации у нас практически открыта вся южная граница. Если Бахчисарай нападёт ещё раз в течение этого года, опасность будет угрожать и Вам тоже.

Этот своеобразный военный совет начался уже довольно давно, но главная причина сбора всех присутствующих всё ещё не была озвучена царем.

— Ты стал слишком мнительным, Касим[2]. — Слишком мягко и как будто даже покровительски ответил собеседнику другой голос. — Не беспокойся, это того не стоит. Сам посуди: в этом году он уже приходил в пору жатвы и, к сожалению, захватил слишком большой полон. Но, с другой стороны, это же позволит ему лишний раз не тревожить нас осенью и зимой.

Москва умолк, словно раздумывая над чем-то, и в это время в комнате начала сгущаться давящая тишина. Наконец, Михаил заговорил:

— Вообще, ты прав, и мне стоит принять твои слова к сведению. Первая линия крепостей от Калуги до Рязани[3] уже готова, но этого слишком мало, чтобы защитить мои же окрестности. А для создания второй линии мне нужно время и ресурсы, из которых люди и, особенно, олицетворения, представляются мне самыми важными. Время-то до весны у нас есть, а вот с живой силой — проблема посерьезнее.

— И откуда же Вы возьмёте население, мой Государь? Разве кто-то пойдёт жить на пути у Крыма по доброй воле?

— К черту добрую волю! Я просто так что ли Опричнину создавал? Вот пусть займутся хоть чем-то полезным — народ переселят. А если серьезно, то лучше действовать через олицетворения. Будут они — будут и люди. Олицетворения, Касим, — это ключ ко всякой территории в этом мире. Хочешь развить землю — расти, корми и воспитывай соответствующее ей существо. И наоборот.

— Но там же сейчас никого нет! Или Вы собираетесь кого-то переселить из других частей царства? Но ведь это…

— Невозможно.

— И что тогда делать?

— Использовать тех, кто уже есть, Касим. Я точно помню, что было, по меньшей мере, пятеро олицетворений, явно связанных с землёй где-то в тех краях. Курск — один из них, и он уже на нашей стороне. Тут нам повезло. Но, более того, мне удалось найти кое-кого ему в помощь. Вообще, он должен был уже давно быть здесь, я говорил Туле, чтобы предупредила его…

В эту самую минуту тяжёлая дверь, разделявшая небольшой приёмный зал и ведущий к нему коридор, едва слышно скрипнула и отворилась. На пороге стоял Орёл, благополучно успевший привести себя в порядок на бегу. То, что он все же торопился, выдавало лишь его сбитое дыхание, которое он всеми силами старался восстановить.

— О, а вот и он. Ты опоздал, Орёл. — Москва усмехнулся, глядя на то, как Ваня словно бы весь сжался под его взглядом. Конечно, ведь он был наслышан о слишком резком характере главы государства. — Ладно, хоть пришёл — уже хорошо. Проходи, садись. — С этими словами царь указал на одно из мест у небольшого резного стола, за которым сидел он сам и его помощники. Кажется, он был в довольно хорошем настроении, и даже опоздание одного из главных действующих лиц не изменило его расположения духа.

Прошло несколько секунд прежде, чем Орёл, наконец, решился произнести нелепые извинения и войти. Для него самого каждый шаг навстречу судьбе давался с трудом, а уж то время, что он убеждал себя идти вперед, стоя в дверях, и вовсе показалось ему нестерпимо долгим.

Конечно, мысленно он готовился к встрече, прокручивал в голове возможные варианты разговора, представлял, как сбудется его мечта, и вся оставшаяся жизнь пройдёт именно так, как хочет он…

Но то, что ждало его в этом зале, сразу же разрушило все грёзы Орла.

Он ещё более-менее настроил себя на разговор только с одним Москвой, ибо был хотя бы предупреждён об этом матерью, но в помещении помимо того находилось ещё двое олицетворений, по виду которых можно было безошибочно определить их стезю — воины.