- Я с детства, когда закрывал глаза, видел разные образы, разные картины. Они были даже реальнее, чем то, что существовало наяву. Я не мог ими управлять, они меня захватывали, уносили, кружили. Бывало, я часами не мог от них оторваться. Я все больше и больше уходил в них, и постепенно у меня получалось на них влиять, определенным толком их направлять.

Гидо покачал головой.

- Когда меня забрали в замок, поначалу я только пел. Но затем мне приказали играть на виолончели и первое время у меня ничего не выходило. Только скрежет и мерзкий скрип. А знаешь, как поступает властелин с никчемными музыкантами? Вешает на струнах. Говорят, весьма мучительная смерть. Так что волей-неволей мне пришлось учиться и скоро у меня стало получаться. Я закрывал глаза, проводил смычком - и рождался образ. Я тоже сначала им плохо управлял, но изо дня в день все лучше и лучше. Я смог рисовать в своей голове полотна, а затем научился рисовать и в головах других людей.

Гидо взял смычок и провел по самой толстой струне.

- Вот. Закрой глаза и слушай.

Тяжелые и тягучие звуки наполнили комнату, гулом отражались от стен. Смычок пошел вправо - и по телу Элдена от головы до пят пробежала дрожь. Смычок двинулся обратно - и дрожь поднималась волной, но угасла, нежно обвела шею шепотом листьев, раскрыв воображению бутоны черных роз.

- Мрачноватую я увидел картину, - сказал Гидо. - Хотя и не лишенную красоты.

- Я тоже, - признался Элден.

- Слушай дальше.

Смычок запрыгал по самой тонкой струне, едва ее касался. Миллионы светлячков закружили по комнате, легкие, воздушные. Летели прямо на стены и спасались непринужденным пируэтом. Смычок ударил по струне - пируэт, еще раз - и огонек взмывает к потолку. Гидо зажимает струну - и светлячки тают, оставляя холодок на губах Элдена.

- А тут наоборот все слишком ярко, - сказал Гидо. - Не хватает черного.

- Пожалуй, ты прав, - согласился Элден. - Хорошо у тебя получается. Сколько ты этому учился?

- Долго, очень долго. Да я и сейчас учусь.

В коридоре раздался топот, он усиливался, а вскоре послышались скрип колес и пыхтение. Похоже, сутулый труповоз тащил новую порцию мертвяков.

- Мне пора. Время служить Дарагану. Думаю, мы еще встретимся?

- Если пожелаешь.

Элден открыл дверь и спросил уже из коридора:

- Скажи, а что будет, если провести по средним струнам? Не по самой тонкой или толстой?

Ясные глаза внимательно посмотрели на Элдена.

- Если провести по средним струнам, то все зависит от человека. Мы сами хозяева своих фантазий.

- Главное, чтобы потом за эти фантазии на струнах и не повесили, - ответил Элден.

8

Властелин вернулся с победой, в чем никто и не сомневался. Пленных мятежников раздели догола и погнали по Маршевой дороге от ворот Преклонения до башни Болей. Там решится их судьба: самые крепкие еще послужат во славу Сафарраша, а остальные повиснут гирляндой на башне Возмездия. Замковая челядь выстроилась живым коридором и осыпала несчастных грязью и проклятиями:

"Нечестивцы! Да пронзит ваши сердца копье Заступника!"

"Повесить собак! Скормить стервятникам!"

"Смерть злонаправленным! Да воссияет имя благодатного князя!"

Некоторые обсуждали тела злонаправленных:

"Посмотрите на него! Кажется, он лишился не только свободы!" - И толстозадая бабища разразилась хохотом.

"О, какой красавчик! Можно этого оставить мне?" - крикнула худая в грязном тряпье.

"Замолчи, потаскуха!" - И незадачливая жена получила по шее.

Живой коридор заканчивался у башни Первого После, самой удаленной от ворот Преклонения из трех башен замка. Там покои Дарагана, Его наместника во всей Ишири, потому она так и называлась. Здесь победителей встречал оркестр мальчиков-флейтистов, долговязый дирижер то и дело вытирал со лба испарину. Если кто-нибудь из воспитанников сфальшивит, их наставника повесят. У властелина слух хороший.

Три дня послы Салира ожидали Дарагана, спорили, как вести разговор. Условились, что общаться будет в основном Месфир, уж слишком Амьян боялся выйти из себя и ляпнуть непоправимого. Они не знали, чего ждать - логика подсказывала, что князь согласится с предложением, ведь ему так выгоднее, но с другой стороны они хорошо его знали и понимали, что он может выкинуть что угодно. На всякий случай салирцы передали слуге записки, описали обстановку в городе и замке, рассказали о судьбе пленных и о Ками. Слугу к властелину не пригласили, и если что-то произойдет, он во весь опор поскачет на север.

На парад они не пошли, не желали видеть подобное зрелище. Хоть поверженными в этот раз оказались не салирцы, а мятежные сафарши, все равно картина - не очень радостная. Бунтовщики были им если и не друзьями, то, по крайней мере, союзниками. Пусть и временными.

Никаких дел в замке послы не имели, так что заранее пришли в Сорочий зал, сердце и мозг Сафарраша, место, где вершили судьбы всей Ишири. Здесь признавали себя некнязьями правители Салира и Сад-Вешта, Ширихага и Лафорта, тут короновали благолепного Дарагана, казнили дерзновенных и заблудших, устраивали торжества в честь побед богоизбранного, отмечали праздники ордена, читали доклады и решали, сколько создать новых Кед-Феррешем.

Сорочий зал возвели двести лет назад. Пол выложили черно-белой плиткой, квадратами, словно он шахматная доска, и на клетку помещался как раз один взрослый человек. Стены построили из белого мрамора, на левой от парадного входа застыли барельефы, вещающие о доблести и милосердии властелина. Он щадил заплутавшие души, вынимал из петли кающихся, принимал подарки от детей. Бросал динары беднякам, кормил сирот апельсинами, порол злонамеренных вельмож. На самом большом изображении, вытянутом чуть ли не на пол стены, Драган выбирал из ряда юных дев невесту.

С противоположной стороны, на правой от входа стене, на мраморе выбили слова коронационной клятвы Дарагана. Его сияние обещал "заботиться о страждущих и немощных, повелевать мягко, растить щедрой рукой семя изобилия, вознести храмы в сердца, воплотить замысел Чудотворца, защитить всходы светлости, а тьму изничтожить богоизбранным перстом".

В сечении Сорочий зал представлял собой трапецию, и эти две стены создавали широкий, но сужающийся ход. Он упирался в ступени, ведущие к трону, и многим, кто шел туда, казалось, что вместе с пространством тает и воздух. Вот зал превращается в тесный коридор, в конце его сидит властелин, он все ближе, стены сужаются, воздуха не хватает, что-то давит на шею и... некоторые падали в обморок.

Надо ли говорить, что из другого конца зала властелин выглядел, будто он дальше, чем есть на самом деле. Дараган это знал и зачастую подкреплял обман зрения тихим голосом.

Довершала гнетущую обстановку массивная люстра на несколько тысяч свечей, Сорочье Гнездо, как ее называли. Выкрашенная двести лет назад чернильным соком радхомита, невероятно стойким и едким, она довлела над залом, как пелена над миром снаружи. Только вместо лесов и гор, полей, рек и снегов снизу была шахматная доска и ходящие по ней люди.

Каждый, кто имел дух дойти до трона, мог рассмотреть его во всем богатстве. Серебро причудливо изгибалось листьями и лепестками, кварцевые ветки и перья покрывали его, словно шоколадной крошкой, два скрещенных пера из окрашенного в черный шелка занимали всю спинку. Они служили подушкой для больной спины властелина. Трон несколько терялся в громаде зала и выглядел бы выгоднее в более камерной обстановке, но, похоже, князь не слишком любил показную роскошь. Он предпочитал воздействовать на души другими способами.

Дараган вошел тихо. Бледный, с полотенцем на голове - кажется, властелина опять мучила мигрень. Верхние пуговицы малинового халата были расстегнуты, и все могли видеть княжескую волосатую грудь.