Я растерялся от неожиданности и снова начал волноваться. Мистер Поспелов терпеливо ждал. Я взял себя в руки и представился:

— Меня зовут Василий Поспелов, — и уточнил по-русски: — Василий Павлович Поспелов. Я приехал из Владивостока.

Мужчина уставился на меня широко открытыми глазами и как-то заморозился. Потом он зачем-то оглянулся вокруг и уточнил сдавленным голосом, тоже по-русски:

— Вася? Ты?

— Да, папа.

Папа еще немного помялся, потом шагнул мне навстречу, и мы неловко обнялись. Отстранившись, он оглядел меня с ног до головы, хлопнул по плечу и вернулся на свое место:

— Василий, здесь неудобно. Спустись вниз, в «Пицца-Хат», у меня через пятнадцать минут закончится рабочий день, я подойду.

Папа вдруг стал выглядеть усталым. Я прямо собственным организмом почувствовал его усталость.

Конечно, я его подвел. Здесь в Америке не принято заявляться в офис со своими личными проблемами, работа — первое дело. И все равно внутри меня все звенело, пело, скакало и искрилось. Мы встретились!

Папа пришел через полчаса, сделал на стойке заказ и подсел к моему столику.

— Какой ты уже взрослый, — как будто удивился он. — Высокий. Выше меня!

Он вскрыл банку с пивом, широко улыбнулся мне и жадно влил в себя почти все:

— Жарко!

Мой отец! Крепкий, активный, аппетитно хрустит чипсами — мне нравилось смотреть на него, мне правилось все, что он делает. Раньше я часто думал: какой он? Какой у него голос? Какая улыбка? И вот он сидит передо мной. Как в кино! Папа тоже смотрел на меня, и, наверное, сердце его наполнялось радостью. Столько лет на чужбине, один! Сколько пережил небось, без поддержки, без родных! Я вот здесь всего третью неделю, в шикарных условиях живу, а домой уже тянет потихоньку. А он? Никому не нужный эмигрант. Представляю, сколько сил надо, чтобы не сломаться! Русские в эмиграции всегда страдают.

Мне очень нравилось, что, невзирая на трудности, отец не опустился: аккуратно пострижен, ногти ухоженные, пахнет одеколоном, ненавязчиво так, но запах приятный. Молодец, папа!

Интересно, а что он обо мне думает? Я нравлюсь ему, или он представлял меня другим? И я спросил напрямую:

— Ты таким видел своего сына?

— Видел? — растерялся он. — Где?

— Ну, когда думал обо мне, я тебе таким рисовался?

— Таким, — как-то очень быстро согласился он и спросил: — А ты чего пиво не пьешь? Я хорошее купил, по пять долларов за банку.

— Спасибо, папа. Но я не пью пиво.

— Почему? Болеешь? — Он очень насторожился, но я успокоил его:

— Да нет, все в порядке. Просто я на хирургию специализацию взял. А после пива почему-то руки дрожат.

Официантка принесла пиццу, улыбнулась мне.

— Ты симпатичный, девушкам нравишься, — обрадовался папа. — Мог бы запросто на американке жениться, гражданство получить. Так ты в медицинском учишься?

Я рассказал ему про себя. Он внимательно слушал, потом отметил:

— Да-а. Доктор — это хорошо. Особенно хирург. Здесь очень денежная специальность, но за обучение дорого платить, что-то около трех тысяч в год. У вас-то в России — хорошо, образование бесплатное!

— Такого давно уже нет, — огорчил я его. — Есть, конечно, несколько бесплатных мест, но туда немыслимый конкурс, на хорошую специальность очень трудно поступить, поэтому хоть у меня шанс и был, но мама сразу заплатила, а то потом, если бы не повезло, и на платное место не попал бы.

— Гмм. Правильно сделала. И сколько стоит?

— Да прилично! Пятьдесят шесть тысяч в год.

— Долларов?! — Папа замер с куском пиццы возле рта.

— Нет, конечно, откуда у нас такие деньги? Рублей.

Папа произвел в уме операцию деления:

— Это ж две тыщи баксами. Почти как здесь. Мама зарабатывает такие деньги? Кстати, как она там?

Я рассказал про нашу жизнь, пришлось признаться и про Сергея.

— Он тоже хорошо зарабатывает? — ревниво спросил папа, я кивнул и почувствовал себя виноватым.

Потом достал свой дежурный альбом с фотографиями, папа очень заинтересовался:

— Гмм. Мама хорошо выглядит, ухоженная такая. А это что, у вас свой дом?

— Да, — смутился я. — Сергей недавно купил. Недалеко от города вроде, а рядом — озеро, рыбу можно ловить. Вот и завели себе бунгало. Говорит, когда я им внуков нарожу, они их там с мамой нянчить будут… — Я осекся и прикусил язык. Как можно было сморозить такую бестактность?

— Ничего себе бунгало, — возмутился папа. — Все из кирпича! А веранда-то!

— Да там еще много чего! — Я обрадовался, что он не заметил моей оплошности, и перевернул лист в альбоме.

На следующей фотографии я был эффектно сфотографирован возле расписного виндсерфинга, который лежал на песке, а сзади пенилось волнами море. Бернадет очень понравилась эта фотография, и она сказала, что на ней я похож на их младшего сына.

— Это ты где? — удивился папа.

— Дома, — признался я. — В бухте Федорова.

— В России знают виндсерфинг? Или это кто-то для экзотики привез?

Я, конечно, тоже немного удивился, потому что виндсерфинг не казался мне таким уж экзотическим видом спорта.

— Да нет. У нас многие этим увлекаются, — и признался: — Но я здесь для красоты стою, это моего приятеля доска, у меня своей нет. Я как-то не очень в этом деле — падаю. Пробовал на Бали, мама там даже тренера оплачивала, но чувствую — не мое.

— Ты ездил на Бали? — удивился папа. — А еще где был?

— Да в общем-то особо нигде. В Англию учиться ездил. В Корею, еще в школе. А в основном по Китаю путешествую, очень люблю эту страну! Все объехал: в Харбине был, в Пекине, в Шанхае, в Гуаньчжоу. И все равно еще тянет. Ну, нам-то проще, мы с ними соседи. Кстати, мама говорила, что ты учил китайский язык. Я тоже прилично фраз выучил! Ни чи фань ла ма? — Я подмигнул в сторону остывающей пиццы. По-китайски это значило примерно: «Не откушать ли вам?» Но папа не ответил, а взгляд его стал настороженным:

— А органы? Они выпускают вас? Или ты на них работаешь?

Я испугался, что папа принял меня за перевозчика органов для трансплантации, и объяснил, что это был просто туризм.

— Да нет, — поморщился он. — Я имею в виду КГБ.

Я оказался в полном тупике:

— КГБ?

— Комитет государственной безопасности. В мое время их так называли — органы.

— А-а! — Я почувствовал облегчение. — Теперь они ФСБ называются — Федеральная служба безопасности.

— Так теперь вы ФСБ боитесь?

— А чего их бояться? Я же не шпион!

Папа задумчиво доедал пиццу. Как-то не совсем мы друг друга поняли, мне кажется.

— Это что за рыжуха такая? — Папин взгляд наткнулся на Юлькину фотографию. Она там забавную такую рожицу в объектив скроила.

— Моя сестра. Юлька.

Настал очень щекотливый момент. Я знал, откуда у нас взялась Юлька, но на меня нашел какой-то ступор, я не знал, как ему сказать про его же дочь.

— А-а, хорошенькая! — Папа перевернул страницу, а я решил, что хватит с него сегодня впечатлений. Потом ему признаюсь, что у него еще и дочь есть. Приберегу радостную новость на другой раз.

— Может, выпьешь все-таки? — Он протянул мне последнюю банку пива, но я отказался, и он откупорил ее со вздохом: — Придется за тебя допивать!

В утешение я торжественно выудил из рюкзачка коробочку с часами:

— Это тебе!

— Ух ты! — обрадовался он. — Командирские! Механические! Здесь такие в цене!

Он тут же надел часы на руку и остался доволен.

— И дядя Саша одобрил.

— Кто?

— Лобанов. Саша Лобанов. Твой друг детства.

Папа помолчал.

— Знаешь, я здесь жизнь строить начал с того, что всех этих русских из головы повыкидывал. Если ты в Америке, то живи с американцами.

— Но вы же вместе учились, — напомнил я. — И потом он к тебе проездом каким-то заезжал сюда.

— Какая разница?

Он с удовольствием глянул на свои новые часы и спохватился:

— У меня трейн через полчаса. Я в пригороде живу. От дома до станции на машине доезжаю, там на стоянке оставляю, на трейн пересаживаюсь и еду на работу. Здесь так все делают. В Нью-Йорке вечные пробки и паркинг дорогой!