– И как, чёрт возьми, ты их нашёл?

И Хеннан мне рассказал. Еда, которую он взял на кухнях Римского Зала, закончилась через два дня. Голодный и уставший, он уговорил подвезти его пару стариков, ехавших навестить родственников в Хемеро. Старики, казалось, взяли с собой в телеге все свои пожитки, но нашли местечко и для парня поверх всей кучи. Хеннан со своей стороны должен был приносить воду, собирать хворост, водить лошадей на выгон и выполнять разные мелкие поручения. На мой взгляд, старики просто сжалились над удивительно бледным беспризорником. В любом случае, благодаря им он без проблем оказался в десяти милях от флорентийской границы.

Просёлочными дорогами Хеннан перебрался через невидимую черту между двумя королевствами к месту, где его не завернули бы никакие стражники. В Умбертиде он прибыл загорелым и голодным, исчерпав последние припасы, с которыми его отправили пожилые благодетели. Путь в город лежал через канализацию – в Умбертиде хватает своих уличных детей, и новых не пропускают солдаты на воротах.

Когда Хеннан почти закончил рассказ о том, как он попал в город, я понял, в чём состоит настоящая проблема. От нахлынувшего понимания внутренности сжались, как от холода, и внезапно мне уже не хотелось задавать вопросы, требовавшие ответов.

Я выдавил из себя:

– Как давно тебя схватили?

Хеннан нахмурился в свете свечи.

– Не знаю. Здесь всё ощущается как вечность, и здесь нет дней.

– Предположи.

– За пару дней до тебя?

То тянущее чувство стало более свирепым, словно огромная рука пыталась вдавить меня в каменный пол. Я-то думал, он сидел в камере всё то время, что я был в Умбертиде.

– Но ты такой худой…

– Я жил на отбросах и спал на улицах… неделями. Снорри приехал не по дороге. То есть не сразу. Они взяли лодку ниже по реке…

– Селин? – Хитрые сволочи. Они не верили, что я буду молчать о ключе, и знали, что Красная Королева придёт за ними. И поступили, как поступают северяне. Вышли в море.

– Да, они нашли торговца, который довёз их до побережья на своём корабле. Только у них возникли проблемы, которые отняли много времени. Они сошли в каком-то порту на флорентийском побережье и пошли в Умбертиде. Я увидел, как они входят через ворота Эхо. Я часто спал там, на крыше.

– Так ты встретился с ними и…

– Солдаты схватили нас через несколько часов.

– Солдаты?

– Ну, во всяком случае, люди в мундирах, с мечами.

– И что ты сделал?

– Ничего. Кара сняла нам комнату, и мы отправились в таверну, а Снорри взял мне поесть. Они говорили о том, как найдут Келема, когда доберутся до его копей – Кара сказала, что они недалеко. А потом явились солдаты. Некоторых вырубил Снорри, и мы забаррикадировались в комнате. И тогда Кара убедила Снорри позволить ей спрятать ключ. Снорри сказал… Хеннан снова нахмурился, словно пытаясь вспомнить точные слова. – Спрячь его у парня. Ему понадобится что-нибудь, что можно им отдать.

– Чёрт. – Нехорошо. Совсем нехорошо.

– Что? Что случилось? – спросил Хеннан, будто бы мало случилось такого, из-за чего мне стоило ругаться всякий раз, как открываю рот.

– Если им нужен ключ, то довольно скоро они явятся сюда.

У Хеннана тут же появилась куча вопросов, но в кои-то веки благовидной лжи я придумать не мог, а правда была слишком отвратительной, чтобы ею делиться. Всё казалось не настолько срочным, когда я думал, что Золотой Дом неделями держал Снорри, не заглядывая в долговую тюрьму, чтобы допросить других пленников. Если они уже прождали три недели, то велики шансы, что прождут и ещё одну, и ещё. А теперь вопросы крутились в моей голове, и ответы были неприятными. Зачем они схватили Снорри, если не ради ключа? Что может быть опаснее, чем ключ, открывающий что угодно, в городе, где повсюду сейфы? Зачем Снорри отдавать ключ ребёнку? Потому что Снорри нужно было знать, что когда они придут допрашивать парня, у Хеннана найдётся то, что можно им отдать, а не подвергаться пыткам за информацию, которой у него нет. И самый крупный вопрос: сколько? Сколько продержатся северяне, пока банкиры не перестанут спрашивать вежливо и не вытащат раскалённое железо? Если бы речь шла обо мне, то я бы вывалил все секреты ещё прежде, чем они начали бы грубо со мной разговаривать. Их держали три дня. Если они задавали вопросы по-жёсткому, то никто не сможет продержаться дольше, даже Снорри.

Здравый смысл говорил, что банку нужен ключ, и они явятся в мою камеру, как только сломают Снорри. Или – и эта мысль только усилила мою панику – как только они сломают Туттугу, что займёт намного меньше времени. Без ключа я никогда не выйду из этой камеры, кроме как в виде мешка с костями через заднюю дверь. Нам надо было выбираться как можно скорее – на самом деле прямо сейчас. Но пока у нас не будет тени ключа, у нас не будет и ключа, а без ключа нам оставалось лишь ждать.

Прошёл целый день, прежде чем вернулся Раско – день и бессонная ночь, во время которой каждый час тянулся крайне медленно, а я каждую минуту потел. Я не мог себе представить, как северяне могут так долго держаться на допросе, и каждый далёкий удар металла по металлу убеждал меня, что это кто-то идёт за Хеннаном. Но оказалось, это пришёл наш тюремщик с новой должницей – привёл свежее мясо для камер. Точнее, видимо, это была давняя должница, чьи средства настолько сократились, что её сочли готовой для последней остановки в программе выплаты долга. Ворота должны были открыть ещё днём ранее, когда посреди камеры тихо умер мешок с костями по имени Артос Мантона – он был настолько слаб, что не смог доползти до своего угла. Мы кричали через прутья, но если Раско и слышал, он не предпринял ничего, чтобы убрать труп. Может, думал, что рано или поздно прибудет замена, и он убьёт двух зайцев разом.

Судя по некоторым худым лицам в свете моей мерцающей свечи, Артос мог оказаться не единственным заключённым, которого придётся вытаскивать к свиньям к тому времени, как Раско соблаговолит отпереть камеру. Вскоре хуже стало одному из "громил", которому я заплатил яблоками, чтобы он удерживал голодающие массы от меня подальше – человеку с неправдоподобным именем Артемис Канони – несмотря на то, что его диета с моим появлением улучшилась. Казалось, он скорчился от какой-то скрытой боли, становясь всё меньше час от часу. У другого парня начался мокрый кашель. Не в нормальном смысле мокрый – из его напряжённой груди слышался рваный звук лёгких и бульканье разложения. Я держался от него подальше.

– Назад, опарыши-банкроты! – От рёва Раско я всегда вздрагивал, и всякий раз моя ненависть к нему становилась чуточку глубже. Должники отодвинулись от прутьев, как только по ним застучала дубинка Раско. Настоящие опарыши не сдвинулись с места, пережёвывая крошечными ртами останки глаз Артоса Мантоны. – Назад!

Мы с Хеннаном остались, где сидели, возле нашей последней свечи, от которой уже догорали последние дюймы. Мы разместились как можно ближе к прутьям.

За спиной Раско стояла женщина средних лет в серых лохмотьях и с ужасом смотрела на нас. Она выглядела скорее сухопарой, чем оголодавшей, и, по сравнению с остальными заключёнными, почти здоровой.

– Подвиньте того должника к воротам. – Раско кивнул на останки Артоса. – Эй, ты, давай-ка сюда и кати его. – Он пересчитал свои ключи и выбрал из них кусок железа, который подходил к воротам. Фонарь он держал в одной руке, и путаница теней качалась туда-сюда, узор от прутьев носился вперёд-назад по полу. Я раскрыл ладонь с маленькой руной, которая оказалась холоднее и тяжелее, чем следовало.

– Давай, чёрт возьми. – Отчаянно бормотал я, гоняясь за тенями, пытаясь поймать их рукой. Не было ни одной треклятой тени, похожей на ключ – только случайные пятна и раскачивающиеся тени прутьев.

– Чё там у вас, ваш светлость? – Раско помог женщине войти лёгким тычком между лопаток. – Чё-т на продажу? – Старая развалина, которого он определил передвинуть Артоса, пытался перекатить тело в проход. От поднявшейся вони старика стошнило на труп. – Чё-т нормальное?