Джейн ушла разыскивать Неда – совсем не спеша, следует добавить. Я вздохнул и взял книгу со стола отца, чтобы отвлечься. Хеннан, должно быть, помчится за Снорри, направившись на юг по Аппанской дороге там, где она выходит к Речным воротам. Если повезёт, он увидит всадников, тащащих остальных назад, и последует за ними. Мне не хотелось объяснять Снорри отсутствие парня. Особенно после того, как бабушка заберёт у него ключ.

Ещё некоторое время я смотрел на корешки книг, снова вздохнул и пошёл проверить сейф в углу, надеясь отыскать несколько монет. Разумеется, он был заперт, но я давным-давно разобрался, как обмануть механизм. Требовался согнутый гвоздь и терпение. Оказалось, что моих запасов терпения для этой задачи маловато, но согнутого гвоздя и раздражённых ругательств тоже вполне достаточно.

– Вот ведь хрень. – К моему разочарованию, монет в сейфе не оказалось, хотя, подняв кардинальскую накидку, я обнаружил неожиданное сокровище. Там лежали завёрнутые в бархат отцовский фон и священный камень. Два атрибута его должности, важнее которых была только кардинальская печать. Фон представлял собой тонкую помятую табличку из пластика и стекла, которая легко ложилась в руку. Эту штуку удерживало сплетение серебряной проволоки, не дававшее вывалиться тёмному растрескавшемуся стеклу. Священники говорили, что Зодчие при помощи таких устройств могли разговаривать с кем угодно и призывать знания великих древних библиотек всего мира. Духовенство же использовало свои фоны для более набожных целей, ускоряя молитвы к Богу и, как они заявляли, слушая его ответы. Я несколько раз слушал это устройство, но никакой связи не почувствовал.

Священный камень выглядел точь-в-точь как маленький железный ананас. Его поверхность разделялась глубокими пазами на квадраты, и к боку крепко прижималась тусклая ручка или рычаг из серебристой стали. В древние времена ананас всегда был символом гостеприимства, хотя церковь использовала эти предметы другим способом. Видимо, каждому ученику-теологу из хорошей семьи, предназначенному для высшей должности, в начале обучения выдавался священный камень, и запрещалось тянуть за рычаг под угрозой отлучения от церкви. Они называли это испытанием послушания. Я называл это испытанием любопытства. Явно церкви нужны были епископы, у которых так мало воображения, что им не хочется исследовать и задавать вопросы.

Я поигрался с этой штукой. Кто без греха, пусть первый бросит камень… и отложил, зная, что отец лишит меня наследства, если я сломаю эту штуку. Сокровища, но к сожалению слишком ценные и их слишком сложно заложить. Я кратко поразмыслил об их значении. Как правило, отец никогда не выпускал их из вида. Возможно, он боялся, что если возьмёт их в Рим, то папесса заберёт их в качестве взыскания за плохое исполнение служебных обязанностей.

Я закрыл сейф и вернулся на своё место, выбрав с полки книгу наугад. "Блудный Сын". Библейские истории не самая сильная моя сторона, но я чувствовал, что блудный сын по возвращении пировал и праздновал, а не просто занимал место. А я, несмотря на все свои настоящие достижения, получил лишь табличку снаружи на фамильной церкви и выговор за то, что не стал сражаться с гигантской норсийской машиной убийства за предмет, о котором даже не знал, что он нужен бабушке. Прибавьте к этому Мишу, которая вышла замуж за недостойного Дарина, Шараль, помолвленную с человеком, который хотел порезать меня на куски, и сбежавшего Хеннана – будто бы ходить по пыли приятнее, чем жить во дворце в Вермильоне.

– Пора наружу. – И я бросил книгу. Моя жизнь в Вермильоне всегда была сосредоточена на его самых нездоровых точках: бойцовских ямах, притонах, скачках, борделях…

Сначала в свои покои, найти что-нибудь подходящее для выхода в город. В моих комнатах оказался жуткий бардак, и я поджал губы. Было вполне вероятно, что я оставил свои вещи разбросанными, когда уходил, но я ожидал, что их приберёт… кто-нибудь. Я точно не знал, кто занимается подобным, но кто-то же занимался. Всегда. Я пометил себе пожаловаться на этот счёт Балессе. Выглядело так, словно кто-то обыскивал мои вещи… Пожав плечами, я выбрал прекрасный камзол, бархатные панталоны с разрезами, открывающими алую подкладку, тёмную дорогую накидку с серебряной пряжкой. Взгляд в зеркало. Восхитительно. Пора идти.

В караулке я разбудил двух стариков, которых отец назначил для моей личной защиты: Ронар и Тодд, оба ветераны каких-то войн, о которых не пели песен. Никогда не спрашивал их фамилий. Они поднялись, поворчав, и загрохотали вслед за мной, словно это было каким-то жутким штрафным заданием после шести месяцев, проведённых за игрой в баттамон в казармах.

Из Римского зала я направился в гостевой комплекс, собрать своих старых друганов. Прошёл через Поле – двор с дурацким названием, на котором в юности провёл много несчастных часов, тренируясь всем воинским искусствам. Миновал дядю Гертета, почти затерявшегося среди своей свиты. Ему было за пятьдесят, и в свои годы он выглядел неважно. Он представлял собой кричащую фигуру в закрытом кителе, прошитом таким количеством золотой нити, которого хватило бы, чтобы основать сиротский приют. В свите я заметил кузенов Роланда и Ротуса, но ни один не бросил на меня и взгляда. Похоже, они шли со стороны Внутреннего дворца – возможно, это был очередной формальный визит, во время которого наиболее невероятный наследник проверял, вдруг его мать уже оказала ему любезность и померла.

С Поля я повёл своих бездельников-телохранителей в гостевой комплекс – в расползающееся крыло Внутреннего дворца, отделённое от королевских покоев и служащее домом для сменяющихся жителей из числа приезжей знати, дипломатов, торговых делегаций и тому подобного. Отец Барраса Йона, посол Вьены, занимал комплекс покоев на втором этаже. Вьена, может, и столица Разрушенной Империи, но память о прошлой славе придавала её послам некоторую солидность, подкреплённую Золотой Гвардией, которая прежде служила последнему императору, а теперь защищала династию оставшихся после него властителей.

Похоже, никто точно не знал, почему Большой Йон при дворе уже три года. Империя состояла из сотни фрагментов размером с Красную Марку, и хотя, несомненно, в каждый из них время от времени призывали вьенских послов, но редко кто из них оставался настолько, чтобы занять резиденцию. Баррас говорил лишь, что его отец, договорившись о перемирии между Скорроном и Маркой, теперь отказывался уезжать из страха, что оно рухнет, как только он повернётся к ним спиной.

Я прошёл по нескольким длинным коридорам, по лестницам вверх, вниз и снова вверх. Наконец, мы добрались до нужных дверей, и я застучал, чтобы меня впустили.

– Баррас! – Он вышел к дверям полуодетый, хотя с тех пор, как я отправил за ним привратника, прошла целая вечность. За ним шёл Роллас – дюжий детина, сведущий в драках на кулаках и с клинком. Компания хорошая, но не следовало забывать, что он должен был защищать сына посла от последствий его безрассудства.

– Ялан! Это правда! А мы-то думали, что опера тебя убила. – Он ухмыльнулся, хотя и немного нервно. Рубашку он застегнул неправильно, и на шее у него виднелись следы, похожие на укусы.

– Едва-едва не прикончила, – сказал я. – Но я выбрался во время антракта. Пришлось немного попутешествовать по северу, но я вернулся и готов к неприятностям. Сегодня мы идём развлекаться.

– Звучит неплохо… А кто это "мы"? – Он почесал шею и глянул на Ролласа, который подошёл к двери, дружелюбно кивнув мне.

– Возьмём Грейяров, вытащим Омара от его штудий, отправимся в сады Давмара и опрокинем немного вина… а там посмотрим, куда ночь нас заведёт. – Краем глаза я заметил мелькнувшие атласные юбки и уставился мимо Барраса на угол в конце коридора за его спиной. – Развлекаешь юную даму, Баррас? А что сказал бы Большой Йон?

– Он, хм… дал мне своё благословение. – Баррас хмуро посмотрел себе под ноги. – Я, хм.