И это была отнюдь не главная заслуга Джоуля перед окопниками. Дело в том, что он вообще мало чего пока боялся из-за своей молодости и веселого нрава, свободно гулял по окопам обеих сторон, и когда начиналось очередное столкновение или перестрелка, прекращал ее своим бесстрашным появлением прямо на линии огня.
Два или три раза Джоуль срывал своим появлением прямые директивы квадратных на начало очередного бессмысленного наступления. Стоило любому солдату перед началом атаки бросить в нейтральное пространство косточку, кусок мяса или специально заготовленную ранее тушку ящерицы, как Джоуль с радостным лаем бесстрашно бросался за ней прямо под расчехленные стволы пулеметов противника, чем срывал директиву квадратных и отменял атаку. Доходило до того, что теперь перед началом атаки бойцы с обеих сторон даже не заряжали оружие, настолько они были уверены, что их общий любимец, их ненаглядный Джоуль появится вовремя. И тот всегда появлялся. Под крики и свист солдат, он радостно метался по нейтральной полосе, заливисто лаял на обе стороны, игрался с косточками или тушками ящериц, которые буквально сыпались на него с обеих сторон, а иногда даже укладывался отдохнуть прямо между рядами колючей проволоки.
Часто, после срыва очередной директивы квадратных, Джоуль начинал бегать по окопам и в своей игривой манере приставать к солдатам, заглядывать к ним в глаза, ластиться и заигрывать с ними. Он словно бы хотел сказать им этими заигрываниями: "Не нужно ли вам от меня чего-нибудь еще, хомо? Если нужно, то не стесняйтесь, дайте мне знать немедленно и я сделаю для вас все, что смогу".
Если бы квадратные до сих пор получали подтверждения или рапорты об исполнении своих директив, то они, вероятно, скрипели бы сейчас зубами в своих боксах или лопались в них от злости и негодования. Но таких подтверждающих рапортов уже давно никто не отправлял, в этом заключалась сейчас тонкая игра высшего нагейного командования, и поэтому все оставались при своих жизнях, а роль Джоуля была чуть ли не ключевой в этой игре, и он с нею замечательно справлялся.
Постепенно за Джоулем закрепилась репутация главного фронтового миротворца и его горячо полюбили бойцы обеих армий. А ведь он был совсем молодой собакой и только начинал свою поисковую и боевую карьеру.
Всем было очевидно, что Джоуля ждет еще не один обнаруженный бункер глубокого залегания, и что еще множество директив квадратных будет им сорвано, а значит множество хомовеческих жизней будет длиться дальше во многом благодаря ему. Да ведь уже и сейчас, многие окопники с обеих сторон были обязаны Джоулю своими жизнями. Он точно имел хорошую перспективу получить свой личный алтарь еще при жизни и в самом начале своей карьеры.
Вот какую собаку выпало сопровождать Маю. Еще получая сопроводительные документы на Джоуля в полковой канцелярии, он подумал, что вся эта история - чья-то злая шутка, розыгрыш, прихоть какой-то безразличной к человеческой боли могущественной и злой сущности, или что-нибудь в этом роде. И еще он тогда подумал, что лучше бы ему поручили сопровождать на операцию Ома, Ампера или Рентгена - заслуженных фронтовых ветеранов.
Ом, Ампер и Рентген по собачьим меркам были уже глубокими стариками, и, возможно, они действительно бы ничего не заметили, подвергшись той омерзительной операции, и их жизнь действительно сделалась бы после этой проклятой операции более спокойной и ровной. Ом, Рентген и Ампер за свою карьеру были несколько раз ранены и сейчас они уже не бросались по первому зову на линию огня за какой-нибудь косточкой, кусочком мяса или тушкой ящерицы. Нет, они теперь предпочитали лежать в тени, где-нибудь возле полевой кухни или возле временного пункта снабжения, лениво обмахиваясь хвостами и наблюдая за происходящим из-под положенной на нос лапы. Конечно, у них были свои заслуги перед фронтом, и не малые (у Ампера был уже и свой передвижной алтарь), но с молодым, полным сил и энергии Джоулем их было уже не сравнить. И еще у всех этих старых псов были очень выразительные глаза. Это были как бы глаза хомо, но не взрослого хомо, а глаза ребенка, такого ребенка, который ужу успел повидать за свою короткую жизнь то, на что детям смотреть не полагается, по крайней мере до достижения определенного призывными законами возраста. У Джоуля тоже были очень выразительные глаза, но они все еще оставались доверчивыми, ясными и спокойными. Это тоже были глаза ребенка, но такого ребенка, который еще не успевшего столкнуться с мерзостями этого мира, еще не успевшего испытать на себе его подлость, эти глаза еще не успели впитать в себя его боль и страдания.
ОДисс отлично знал Джоуля раньше, потому, что тот часто, гораздо чаще старых опытных псов, появлялся в расположении его взвода, позиции которого располагались на одном из самых опасных участков. Как и другие бойцы, он часто играл с ним и охотно делился с ним своим пайком. И еще ему казалось, что Джоуль как-то выделяет его из остальной солдатской массы и заходит к нему в гости чаще, чем к остальным бойцам его взвода. Поэтому у него всегда была припасена какая-нибудь косточка, банка тушенки или крысиная тушка для Джоуля. Если бы в его дот заглянули Ом, Ампер или Рентген, он охотно угостил бы и их тоже, но они появлялись очень редко, поэтому все это угощение обычно доставалось Джоулю.
У ОДисса не было сомнений в том, что из всех фронтовых собак солдаты ближней фронтовой линии выделяют и больше всего любят именно Джоуля.
Поэтому, уже подписав в полковой канцелярии проездные документы на себя и собаку, сержант подумал о том, что вот сейчас он своей рукой подписал себе смертный приговор.
***
Заградители
В ночь накануне убытия из части Ули Май почти не спал, он все думал об обстоятельствах, которые так быстро и неожиданно сложились для него в жуткую и омерзительную ситуацию из-за последней директивы квадратных о проведении операции "Диана" и вытекающему из них специальному поручению командования.
Во всем были виноваты, конечно, бредовые приказы квадратных, но он всем сердцем чувствовал, что кроме этих приказов есть что-то еще, что-то неясное, туманное, загадочное и это что-то пока не понятно для него, оно не поддается пока его разумению, а значит его пока нельзя распознать, осмыслить, нельзя применить его к сложившейся ситуации и поэтому можно легко совершить какую-нибудь страшную, непоправимую ошибку.
Эта мысль не давала сержанту заснуть всю ночь, и поэтому он поднялся очень рано, еще засветло.
Сразу после подъема Май сбросил пропахшую потом, порохом и озоном полевую форму, вылил на себя несколько ведер теплой воды из пулеметного радиатора и растерся относительно чистым казенным полотенцем с аляповатым изображением шестикрылого синего орла - официального символа СЗК. Когда орел из синего сделался черным, сержант выбросил полотенце в амбразуру, неспеша и очень тщательно обрил левую половину лица, оставив две узкие полоски щетины на левой щеке. Так сейчас брились все окопные ветераны с обеих сторон, чтобы выделить себя из общей прифронтовой массы, дать понять другим военным и гражданским лицам, что связываться с ними не стоит, что они уже много раз убивали и много раз могли быть убиты, и еще - что они вооружены и очень опасны.
Впрочем, во всем этом было больше бравады, чем здравого смысла, но при общении с прифронтовым криминалом эти метки иногда помогали избежать ненужного кровопролития и абсолютно никому ненужных тыловых жертв. Закончив с бритьем, Ули вскрыл упаковку со стандартным мокрым пайком и медленно, без аппетита позавтракал огромной, похожей на скорпиона креветкой. Потом он облачился в чистый выходной мундир, тщательно вычищенные сапоги, и уже подтягивая ремни новой, необмятой портупеи вспомнил о подарке капитана Зе.
Дей подобрал с пола грязную полевую куртку, порылся в нагрудном кармане, извлек из него тусклый кружок синеватого металла и поднес его к натуральному глазу. На аверсе монеты еще можно было различить полустертую надпись "Боги нам доверяют" и цифру "25", а на реверсе была выбита почти круглая голова с самодовольным двойным подбородком, украшенная по лысине жиденьким лавровым веночком. Голова была изображена не в профиль, как на старых монетах, а почему-то анфас и очень походила на рожу рядового Беренца, который сейчас дрых, наверное, где-то без задних ног и даже не подозревал, что кто-то о нем вспоминает в столь ранний час.
