Масло раздал карты.

– Сто девяносто третья, – заявил я.

Леденец поморщился.

– А пошел бы ты, Костоправ, – сказал он беззлобно.

Я считал партии. Они не хуже ходиков отмеряли время нашей жизни в братстве Черного Отряда. После битвы при Чарах я сыграл больше десяти тысяч партий. И одни только боги знают, сколько я сыграл их до того, как начал подсчет.

– Думаешь, они учуяли опасность? – спросил Ростовщик. Ожидание действовало ему на нервы.

– Каким образом, интересно? – Леденец с особой тщательностью перекладывал карты, зажатые в руке. Верный признак – что-то у него наклевывалось. Я снова сосчитал свои очки. Двадцать один. Наверняка продую, но лучший способ остановить его… Я выложил карты на стол:

– Двадцать один.

Масло сплюнул:

– Сукин ты сын!

Он бросил на стол свою взятку – почти выигрышную, если бы не король, давший в сумме двадцать два очка. У Леденца оказалось три девятки, туз и тройка. Я усмехнулся и снова сгреб деньгу.

– Выиграешь еще раз – мы проверим твои рукава, – проворчал Ростовщик.

Я собрал карты и начал тасовать.

У заднего входа скрипнули дверные петли. Все замерли, уставившись на кухонную дверь. За ней двигались какие-то фигуры.

– Мадл! Где тебя черти носят?

Трактирщик бросил на Леденца взгляд, исполненный муки. Леденец погрозил ему пальцем.

– Я здесь, Чист! – откликнулся трактирщик.

– Продолжаем играть! – шепнул мне Леденец.

Я начал сдавать карты.

Из кухни вышел мужчина лет сорока, за ним – еще несколько человек. Все в пятнистой зеленой одежде, с луками через плечо.

– Они, должно быть, схватили ребятишек, – сказал Чист. – Не знаю как, но… – Он что-то уловил во взгляде Мадла. – В чем дело?

Однако Мадла мы запугали будь здоров. Он нас не выдал.

По-прежнему глядя в карты, я вытащил пружинную трубку. Мои товарищи тоже. Ростовщик взял карту и сбросил ее – двойку. Обычно мелкие он оставляет себе. Игра выдавала его взвинченное состояние.

Леденец подхватил сброшенную карту и выложил на стол туза, двойку и тройку, скинув восьмерку.

– Я же говорил тебе: не надо было посылать детей, – заныл один из приятелей Чиста. Похоже, это было продолжение давнего спора.

– Плевать мне на твои «я-же-говорил»! – рявкнул Чист. – Мадл, я созвал общий сбор. Нам нужно рассредоточить группы.

– Но мы же ничего не знаем наверняка, – заметил другой мужик в зеленом. – Дети есть дети, сам понимаешь.

– Не обманывай себя. Охотничья свора Госпожи идет по нашему следу.

– Я же говорил тебе: не надо было захватывать этих… – затянул было нытик и вдруг осекся, заметив наконец, хотя и слишком поздно, присутствие чужаков и бледный вид завсегдатаев.

Чист схватился за меч.

Их было девятеро, если считать вместе с Мадлом и несколькими посетителями, принявшими участие в драке. Леденец опрокинул карточный стол. Мы нажали на спускатели пружинных трубок. В воздухе просвистели четыре отравленных дротика. Мы вытащили мечи.

Схватка длилась считанные секунды.

– Никто не ранен? – спросил Леденец.

– Меня задело, – заявил Масло.

Я осмотрел его. Сущая ерунда, царапина.

– Назад за стойку, дружок! – приказал Мадлу Леденец, пощадивший трактирщика. – А все прочие – на расчистку помещения. Не спускай с них глаз, Ростовщик. Если кто-нибудь рыпнется – кончай его.

– А трупы куда девать?

– Скинь в колодец.

Я поставил стол на место, сел и развернул листок бумажки. На нем была изображена цепочка командного состава мятежников в Бирке. Я вычеркнул имя «Чист». Оно стояло в середине цепочки.

– Мадл! – позвал я. – Иди сюда.

Трактирщик подошел ко мне с такой же охотой, с какой собака стремится к плетке.

– Не дрейфь. Мы тебя не тронем – если ты нам поможешь. Скажи мне, кто были эти люди?

Он начал мяться и запинаться. Чего и следовало ожидать.

– Только имена, – сказал я. Он посмотрел на листок, нахмурился. Читать он, конечно же, не умел. – Мадл! Плавать в колодце, битком набитом трупами, небольшое удовольствие.

Он сглотнул, обвел глазами зал. Я глянул на человека, сидевшего у камина. Во время драки он не шелохнулся и даже теперь наблюдал за нами с видимым безразличием.

Мадл назвал имена.

Некоторые из них были в моем списке, других не было. Последних я счел мелкой сошкой, поскольку предварительная разведка в Бирке была проведена на совесть.

Из зала вытащили последний труп. Я протянул Мадлу мелкую золотую монету. Он вытаращил глаза. Завсегдатаи смотрели на него с нескрываемой неприязнью.

– За оказанные услуги, – усмехнулся я.

Мадл побелел, не сводя глаз с монеты. Она была для него поцелуем смерти. Его хозяева решат, что он помог устроить засаду.

– Эй! – шепнул я. – Хочешь выбраться из этой заварухи живым?

Трактирщик взглянул на меня со страхом и ненавистью.

– Кто вы такие, черт бы вас побрал? – спросил он хриплым шепотом.

– Черный Отряд, Мадл. Черный Отряд.

Не знаю, как ему удалось, но он побелел еще больше.

День был холодный, туманный и хмурый, безветренный, пасмурный и промозглый. Посетители «Железной лилии», сидевшие у тлеющего огня, угрюмо обменивались односложными репликами.

Потом заморосил мелкий дождь, задернув занавес над миром. По грязной мокрой улице бродили, съежившись, бесплотные серо-бурые тени. Это был один из тех дней, что рождаются вполне уже созрелыми из чрева отчаяния. Каштан Шед, протиравший в «Лилии» кружки, оторвался от своего занятия. «Смахнуть пыль» – так он это называл. Никто не пользовался его дешевыми глиняными кружками, потому что никто не покупал его дешевое кислое вино. Никто не мог себе позволить такой роскоши.

«Лилия» стояла на южной стороне Цветочного переулка. Между стойкой Шеда и дверью простирался погруженный в глубокий мрак общий зал длиною футов в двадцать. Скопище колченогих столиков, окруженных выводками рахитичных табуреток, превращало зал в опасный лабиринт для посетителей, заходивших сюда с освещенной солнцем улицы. Дополнительными препятствиями служили полдюжины грубо вытесанных опорных столбов. Потолочные балки нависали слишком низко для рослого человека. Скрипучий дощатый пол весь растрескался и покоробился, и любая пролитая жидкость благополучно стекала вниз по склону.

Стены украшали старые безделушки и разное барахло, оставленное прежними посетителями и никому уже не нужное. Каштану Шеду было лень стирать с них пыль или просто выбросить.

Зал буквой «Г» огибал стойку, заворачивая к камину, возле которого стояли самые лучшие столики. За камином, в ярде от кухонной двери, пряталась в густой тени лестница, ведущая в жилые комнаты.

В этот мрачный лабиринт вошел низенький юркий человечек с охапкой хвороста.

– Шед! Можно мне?

– Что за вопрос, Аза! Нам же лучше будет.

В камине дотлевали последние угольки, превращаясь в серый пепел. Аза юркнул к камельку. Компания, сгрудившаяся вокруг огня, нехотя раздвинулась. Аза пристроился возле матери Шеда. Старая Джун была слепа и не узнала его. Он положил хворост перед собой и начал помешивать угли.

– В доках опять ничего новенького? – спросил Шед.

– Ничего, – покачал головой Аза. – Никто не причалил и не отчалил. Требовалось всего пять человек – на разгрузку фургонов. Народ передрался за эту работу.

Шед кивнул. Аза был никудышным бойцом. А кроме того, его не прельщал честный заработок.

– Душечка, кружку для Азы! – Шед сопроводил свои слова парой жестов. Служанка взяла щербатую кружку и принесла к камину.

Шеду не нравился низенький человечек. Вор, тунеядец, обманщик и плут, он был из той породы людей, что готовы продать родную сестру за пару медных гершей. Вечно скулящий нытик и трус. Но Шед привечал его, извлекая маленькую пользу из собственной благотворительности. Аза был одним из тех бездомных, кого кабатчик пускал переночевать в зале на полу, если они приносили хворост для камина. Это не давало прибыли, зато обеспечивало тепло старым косточкам Джун.