Не ранее, чем через столетие, словно в старой легенде, ты вернёшься в дом своих предков и обретешь здесь те главные сокровища, к которым так стремится твоя душа. Тебе я завещаю также и то могущественное средство, что даёт власть повелевать душами непросвещенными».

«Очень поэтично», – подумала Ася, – «словно напрямую к своему правнуку обращается. Интересно, когда было написано это письмо? Уже, наверное, и больше чем сто лет прошло с тех пор». Привлечённый мыслями о старинной рукописи, на стопке книг проявился домовой. Сейчас, при свете солнца, Ася едва различала его очертания и могла видеть сквозь него узор на обоях.

«На пути к истине тебе предстоит покинуть отчий дом, повернуться спиной к нему и увидеть впереди горизонт, не стесняемый никакими преградами.

Перед началом пути начерти круг, возблагодари Создателя и все силы Природы.

Чтобы открыть истину, не претерпев лишений, сделай подношение стражу, что в течение ста лет охранял её. Чтобы смирить его, дай ему каплю жизненной силы и позволь покинуть место его верной службы.

Не позабудь сделать этого, иначе он сам возьмёт плату за столетнюю свою службу».

Чем дальше Ася читала рукопись, тем меньше она понимала её смысл. Слова и грамматические формы были ей знакомы, но о чём тут шла речь, было совершенно не ясно. Сначала это было похоже на письмо, или завещание, но потом, видимо, начинался какой-то художественный вымысел.

«Помни: из всех стихий ни сила земли, ни сила воздуха, ни сила огня не помогут тебе.

На пути к истине ты встретишь прекрасную деву. В руках у неё будет свиток, язык символов, начертанных на нем, понятен ей.

Не случайно ты встретишь её на своём пути. Она вела твоего отца, твоего деда и прадеда. Она учила их создавать мир, построенный на законах разума и побеждать хаос.

Преклони колени у её ног и произнеси её имя.

Подобно тому, как твоё обучение письму и чтению начиналось с первой буквы алфавита, так и теперь ты начнёшь путь к истине с этой первой буквы.

На пути к сокровищам твоей души не бойся сокрушить все преграды.

Обретя дары, к которым так стремится твоя душа, храни их в тайне и используй во благо».

Переведя рукопись до конца, Ася осталась в недоумении, повела плечами, как будто холодным ветерком потянуло от непонятных слов. Действительно, странный текст. Что это: отрывок из какого-то произведения, написанного Фридрихом фон Клуге? Или что-то вроде притчи, аллегории? Послезавтра в Петропавловке нужно будет спросить у профессора.

Шумно протопав по коридору и хлопнув дверью, явился Петька. Домовой недовольно зарябил, втянулся в стену. Ася быстро проверила немудреное задание, но мальчишка даже не думал уходить к себе. Он старательно делал вид, что от Аси ему больше ничего не нужно. Взял книгу с полки, открыл, перелистал, снова закрыл. Прошелся по комнате, уселся на диван. Ася знала, что ему не терпится выпросить её телефон и поиграть: на его простенькой модели таких крутых игрушек не было, но пока делала вид, что не замечает его мытарства. Выждав немного, она, наконец, не выдержала, засмеялась:

– Ну что, опять будешь клянчить?

– А можно? Ну, пожалуйста!

– Ладно, бери, – она протянула ему телефон.

– А можно я с тобой посижу?

– Если тихо – то можно, – согласилась Ася. Правда, зная непоседливый Петькин характер, она с трудом могла предположить, что он не будет ей мешать. Но прогонять его пока не хотелось: с Петькой она вечно металась между желанием отделаться от его приставаний и ещё немного побыть с ним, поучаствовать в его детской жизни и выслушать малышовые рассуждения. За последний год он очень подрос, научился рассуждать обо всём с умным видом, и Асе было немножко жаль, что в нем всё меньше оставалось от того доверчивого, смешного малыша, каким он был совсем недавно.

Она убрала странную рукопись в ящик стола, решила, что, может быть, в книге профессора найдётся какое-нибудь объяснение тому, что она только что перевела. Текст уже пришел из издательства, она открыла присланный файл, прокрутила страницы до самого конца. Фотографий и рисунков в написанной профессором книге было, действительно, много: архитектурные планы и фотографии старинных особняков живописные портреты и более поздние снимки людей, живших сто лет тому назад. Через сепию времени смотрели в объектив дамы в неимоверных шляпках и романтично длинных платьях и их кавалеры в усах и погонах, удивительно спокойные и серьезные, со странно отчужденными лицами, словно знали, что будут смотреть с этих фото через вечность.

– Аська, а мы пойдём в субботу на День города? – вдруг спросил Петька.

– Посмотрим на твоё поведение, – строго ответила Ася, – В субботу я, вроде бы, свободна.

– Ура! – обрадовался Петька и снова уткнулся в телефон.

Она начала набирать текст перевода. Подпись к первой фотографии. Сухо, официально: Фридрих Карлович фон Клуге и годы жизни 1830 – 1907. Очки, бородка, беспокойный взгляд, устремлённый куда-то вдаль и вверх. Пожалуй, какие-то общие, семейные черты можно было рассмотреть в его облике и внешности правнука, Ральфа Клуге. На следующем фото Фридрих Карлович с женой. Стоит за её креслом, подавшись вперёд, как будто сдерживает какое-то прерванное движение. В кресле женщина в длинном строгом платье, прямая, сосредоточенная.

– А давай маму попросим, чтобы она разрешила собаку завести, – снова подал голос Петька.

– Нет, никаких собак.

Большое коллективное фото: группа архитекторов в Императорской Академии художеств. Несколько солидных мужчин, в усах и бородах, у некоторых какие-то медали на груди, стоят на ступенях лестницы на фоне античной статуи и пальмовых листьев. Порывистый прадед и здесь чуть отклонился вбок, словно устремившись куда-то за пределы фотоснимка. Это уже 1875 год, ему сорок пять. «Ну да, – подумала Ася, – фотографий юного Фридриха в книге быть не может, потому что ведь тогда ещё просто не существовало фотографии». В подписи были упомянуты все стовшие на лестнице, и Ася начала искать в словаре их титулы и звания – нужно было подобрать правильные русские соответствия.

Петька, оторвавшись от экранчика телефона, поделился:

– Нам сегодня на одном уроке Ольга Павловна рассказала, сколько весит земной шар. И вот я всё думаю, как они его взвесили? А? Ась? Ну как? Нет же таких весов? Даже если по кусочку взвешивать, то всё равно не получится.

– Просто высчитали, – отмахнулась Ася, – Слушай, я из-за тебя тут уже по третьему кругу ошибаюсь.

– А что ты делаешь? Что за фотки? Покажи! А почему этот в фуражке, а остальные в шляпах? А это что за военный, разве можно так по городу с саблей ходить? Смешные усы, когда вырасту – тоже буду ходить с бородой. О, смотри, этот на лошади сидит! А почему зимой?

– Слушай, Пётр Борисович, я так не могу работать, ты же рта не закрываешь! – взорвалась, наконец, Ася.

– Ну и ладно, я пойду тогда. Подумаешь. Леонидовна!

Так у них повелось: когда они сердились или ссорились, то называли друг друга по отчеству. Отцы у них были разные.

Асин отец умер, когда ей было двенадцать лет. Сначала она не почувствовала горя, а только недоумение. В её жизни отца было мало: он сутками дежурил в больнице, оперировал «тяжелых», как говорила мама. Ася в детстве не понимала этого, представляла себе, что отцу поручают лечить особенных каких-то людей. Эти особенные, «тяжелые», неизвестно чем заболевшие люди почему-то представлялись ей необычайно большого роста пациентами с большими костями внутри крупных измученных тел. Ася гордилась уникальной и сложной работой отца и тем, что она – дочь такого незаменимого врача. Из-за «особенно тяжелых» отца могли вызвать в больницу в выходной и даже из отпуска. Ася старалась не расстраиваться, а продолжать гордиться. А потом отца не стало. Ему не было ещё пятидесяти.