– До войны, товарищ лейтенант, до плена то есть, я исполнял должность командира погранотряда в звании подполковника Рабоче-крестьянской Красной армии. Не похоже?

– Не похоже, – честно сознался Красников. – Я думал, что вы вообще не офицер. – И, желая как-то сгладить неловкость, добавил: – Выходит, мы с вами коллеги в некотором роде: я до войны учился в погранучилище. Закончить, правда, не успел.

Дудник сочувственно покивал головой и снова поник, съежился, будто не он только что с вызовом и горечью отвечал на докучливый вопрос лейтенанта.

– Ну, хорошо, – поднялся Красников. – Вы можете быть свободны. Я распоряжусь, чтобы вам подобрали обмундирование по росту.

Не мог же он, в конце концов, допустить, чтобы ему прислуживал бывший подполковник. Так и остался Красников без ординарца. Впрочем, Камков с Федоровым взяли заботу о своем командире на себя по собственной инициативе, так что нужда в ординарце отпала сама собой.

И вот бывший подполковник Дудник стоит перед лейтенантом Красниковым. На нем короткий ватник, измазанный глиной, на шее немецкий автомат, за брезентовый ремень засунуты две немецкие гранаты с длинными деревянными ручками. Вид вполне бравый, но глаза все так же щупают землю. Непонятно, правда, куда делась его винтовка, но Красников не стал выспрашивать: и не дело это командира роты, и не столь уж важно, чем этот Дудник будет убивать немцев.

– У меня к вам вот какая просьба, – произнес Красников, стараясь поймать ускользающий взгляд бывшего подполковника. – Возьмите двоих бойцов, пересеките лесок и выясните, что у нас делается в тылу. Если будет возможность, установите связь со вторым эшелоном. Короче, на ваше усмотрение. Если есть опасность окружения или удара с тыла, сразу же дайте знать. Вопросы будут?

– Никак нет, товарищ лейтенант. Я все понял. Разрешите выполнять?

– Да-да, конечно. Кстати, захватите с собой вот этих двоих пленных, постарайтесь передать их нашим. Если не получится… Короче говоря, действуйте по обстановке.

Дудник повернулся и потрусил вдоль опушки. Еще через минуту-другую он, двое солдат и двое пленных скрылись между деревьями. Красников проводил их глазами, вздохнул с облегчением, словно все уже было досконально известно и решено.

– Так что ты у них узнал? – спросил Красников у Федорова.

– Они из второго эшелона, – ответил Федоров. – Отдельная противотанковая батарея. Проводили в лесу учения с развертыванием в боевой порядок. Много новобранцев старших возрастов. Обстрел для них явился полной неожиданностью. Большие потери убитыми и ранеными. В Станиславуве перед нами стоит полк механизированной дивизии. Около полусотни танков и панцергренадеры. Дивизия недавно переброшена из Австрии. Укомплектована полностью, но личный состав не обстрелян, в основном молодежь и старшие возраста. Большинство австрийцы, чехи и хорваты. Они ждали нашего наступления со дня на день. Это все, что мне удалось узнать, товарищ лейтенант.

Стонущий звук летящего снаряда заставил Красникова и Федорова присесть, вобрать голову в плечи. На поле, перед дорогой, в дыму и пламени взметнулась земля. Началось.

Трое солдат стояли на опушке леса среди изломанных деревьев, сливаясь с ними и напряженно вглядываясь в лежащую впереди местность. Три километра более-менее ровного пространства, отделяли их от своих окопов, от линии фронта, которая распалась на отдельные очаги и звенья. На этом пространстве, засыпанном снегом, с редкими рощицами, извилистой речушкой, горящей справа деревней – куда ни погляди, везде шел бой. Однако трудно было понять, кто наступает, кто обороняется, где наши, где немцы, потому что само движение отсутствовало, и только косматые разрывы мин и снарядов отплясывали в разных местах торопливый и бессмысленный танец.

Туда же смотрели и пленные, но о чем они думали, трудно было догадаться по их хмурым лицам и тоскующим глазам.

– Вон там наши, – неуверенно произнес высокий худой солдат, показывая рукой в сторону горящей деревни.

– Не похоже, – возразил ему другой, пониже и поплотнее, с большой красноватой родинкой на щеке, и предложил: – Нам надо двигаться вон на тот лесочек. А уж оттуда сориентироваться. Наши, скорее всего, расширяют полосу прорыва. Вон, посмотрите туда… Видите? Видите? Это танки! Наши тридцатьчетверки. Они атакуют деревню.

Двое других посмотрели друг на друга, пожали плечами.

– Черт его знает! – произнес солдат-коротышка (это был Дудник). – Очень может быть, что и наши. В одном вы правы: надо держать на березовый колок. А там будет видно.

– А если там фрицы? Еще раз попасть в плен – сами знаете.

– А вы не попадайте, – посоветовал Дудник. – К тому же они сейчас в плен не берут: не те времена.

За их спиной, за узкой полосой леса, забухали взрывы снарядов. Все трое оглянулись, подобрались. Пленные тоже с тревогой посмотрели назад.

Дудник первым покинул спасительное нагромождение деревьев и, пригнувшись, держа немецкий автомат в опущенной руке, так что тот то и дело цеплял рожком снег, оставляя на нем короткие отметины, побежал по направлению березовой рощицы, столь маленькой, что она просвечивалась насквозь. За ним бежали пленные, за ними его, Дудника, товарищи.

Дудник бежал, смещаясь то влево, то вправо – на тот случай, если кто вздумает поймать его на мушку. Он бежал, ни о чем не думая, приметив для себя две березы и молодую елочку между ними. Добежать до этой елочки – других желаний у него не было.

До цели оставалось метров сто, как откуда-то сбоку ударил пулемет, истошно завыли пули – и Дудник сунулся носом в снег, заелозил ногами и локтями, пока не сполз на дно глубокой воронки. А пулемет продолжал стрелять короткими очередями, но пули выли в стороне: значит, стреляли по его товарищам. Дудник снял каску, надел ее на ствол автомата, высунул из воронки, слегка покачал из стороны в сторону. Ничего. Тогда он надел каску на голову и высунулся сам. Из черной щели, прорезающей основание невысокого холмика, лежащего метрах в трехстах справа от них, то и дело пульсировало красноватое пламя. Дот. Дудник прицелился и стал посылать туда короткие очереди из автомата, хотя и знал, что немецкий автомат прицельно может бить лишь на сотню метров. Но если взять с большим превышением…

Когда-то он был хорошим стрелком, и в гражданскую редкая пуля не достигала цели. С тех пор миновала четверть века, ему уже сорок шесть, в руках у него не винтовка, а «шмайсер», мушка прыгает, холмик застилает туманом. Дудник закрыл глаза, давая им отдохнуть, потом снова повел огонь.

Хрипло дыша, в воронку свалился солдат с родинкой по фамилии Мартемьянов. Бывший капитан-связист. Сам вызвался идти с Дудником. Рядом с ним упал немецкий офицер.

– Кудельникова убило, – прохрипел Мартемьянов. Разрывная в бок. Хана Кудельникову. А так хотел жену увидать. Жена у него здесь неподалеку объявилась: в эвакогоспитале служит. Не суждено.

Дудник ничего не ответил и опустился на дно воронки. Глянул на Мартемьянова своими тусклыми глазами. По лицу бывшего капитана была размазана кровь. Руки тоже в крови.

– Ранены? – спросил Дудник.

– Это не моя кровь. Это Кудельникова.

– А второй фриц?

– Убит. Наповал… Что будем делать?

– У нас с вами одна задача: выяснить обстановку, установить связь.

– Ну, по части обстановки – тут все ясно: немцы затыкают дыру и, как только заткнут, навалятся на нас со всех сторон. Красникову надо отходить.

– Насколько я знаю, у него приказ закрепиться и держаться до подхода основных сил.

– Какие силы, подполковник! Вы что, забыли, кто мы такие? Мы просто разменная монета в большой игре. Медяки! Нас уж, небось, и с довольствия сняли. То-то Леваков со своей шушерой водки попьет! Держа-аться! Вон Красников и держится. Мальчишка!

– Так что вы предлагаете?

– Пойти к Красникову и сказать, что надо отходить, пока капкан не захлопнули окончательно. Именно такова обстановка.