До начала предстоящего наступления теперь оставалось меньше недели, надо было срочно вносить коррективы в имеющиеся планы. В том числе самому понаблюдать, как идет тренировка пехоты к наступлению непосредственно за огненным валом. Командир стрелкового корпуса генерал-майор Болотов жаловался ему на нехватку снарядов и мин, на то, что на тренировках некоторые комдивы, экономя боеприпасы, создают огненные валы весьма условно, обозначая его одиночными выстрелами. Понять комдивов можно: берегут снаряды про черный день, не слишком-то надеясь на наши неповоротливые тылы и не задумываясь над тем, что, сэкономив сейчас несколько сотен снарядов и мин, вынуждены будут в боевой обстановке тратить тысячи. К тому же, неподготовленные артиллеристы и минометчики могут побить своих, а неподготовленные к массированному огню солдаты… Черт знает что! Вроде умные люди и опытные командиры, а до сих пор боятся самостоятельно заглядывать дальше своего носа.

«Виллис» генерала, следовавший за бронетранспортером охраны, подбрасывало и мотало из стороны в сторону на неровностях проселочной дороги. Мимо проплывали разлапистые ели, высоко взметнувшиеся в небо сосны, понизу густо облепленные светло-зеленым мхом и лишайником. Январь, а зимы настоящей нет как нет. Между тем многие солдаты все еще в валенках – ноги не просыхают, а в результате у людей фурункулы и всякая дрянь, особенно у азиатов, госпиталя завалены больными. Начнется наступление – раненых девать будет некуда…

Снова раздражение накатило на Валецкого, и он, чтобы избавиться от этой докуки, полез в карман за папиросами. Адъютант генерала, старший лейтенант Силин, сидевший рядом с шофером, заметив это, предупредительно поднес командующему огонек своей зажигалки.

– Сейчас будет самое опасное место, – произнес он, чутко следя за выражением лица Валецкого. – Вчера здесь обстреляли штабную машину… – Выдержал паузу, перехватил ожидающий взгляд, уверенно продолжил: – Хорошо, что навстречу шла колонна артиллерии, а то бы – пиши пропало. Эти крайовцы – кретинизм какой-то: то с немцами воюют, то с нами.

Валецкий попыхивал дымком, ничего не отвечая, и адъютант отвернулся, принялся следить за дорогой. Бойцы, сидящие в бронетранспортере, ощетинились на обе стороны стволами автоматов и ручных пулеметов. Адъютант Силин тоже поднял свой автомат и даже передернул затвор.

«Мальчишка, – подумал генерал. – Если попадем в хорошо организованную засаду, то шансов остаться в живых ноль целых ноль десятых. Выстрелить не успеешь. Даже подумать. Конечно, если у них задача – уничтожить, а не взять в плен. Впрочем, лучше не думать…» – И Валецкий, зная, что Силин стережет каждое его движение, откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза.

Опасный участок дороги они миновали без приключений. Генерал Валецкий только скользнул взглядом по остову сгоревшего «студебеккера», по бурому холмику под одинокой раскидистой сосной. Сколько таких холмиков вдоль военных дорог и сколько будет еще!.. Говорят, американцы увозят своих убитых на родину в цинковых гробах. Чудаки, ей-богу! Тут Россия – вот она, за спиной, но ни у кого и в мыслях нет отправлять туда убитых на чужой земле солдат и офицеров. И правильно: пусть эти могилы напоминают будущим поколениям, что от фашистов их избавила Красная армия, а не какая-нибудь другая. Да и сколько нужно вагонов, гробов, людей, чтобы развозить погибших и умерших по такой громадной стране! Патроны подвезти – и то не всегда успеваем. Какие уж тут гробы! Так бы в землю положить да зарыть по-человечески – и то ладно. На Руси, похоже, издревле не слишком пекутся о павших воинах. Как там у Пушкина: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» Вот именно.

Бронетранспортер с охраной свернул с наезженной дороги на просеку и покатил между соснами, вершины которых сошлись высоко над головой, раскачиваясь под порывами ветра. Даже сквозь рокот мотора слышно, как оттуда вместе со снежной мутью низвергается глухой неумолчный гул.

Через минуту-другую посветлело, открылось широкое поле с редкими островками деревьев, приземистыми строениями там и сям, извилистой речушкой с черной водой и серым кустарником на ее берегах, неряшливыми пунктирами окопов и частыми оспинами воронок на грязно-белом снегу.

Справа от просеки между соснами натянута маскировочная сеть, под нею брезентовый полог, под пологом помост, а рядом с десяток офицеров. От них отделилась высокая статная фигура полковника Матова и ленивой трусцой двинулась навстречу подъезжающей машине.

– Товарищ генерал-лейтенант! – начал было докладывать Матов, едва Валецкий выбрался из машины, но тот остановил его движением руки, поздоровался, произнес с усмешкой:

– Ну-с, показывайте, Николай Анатольевич, как вы тут ходите за огненным валом.

– У меня все готово, Петр Вениаминович. Прикажете начинать?

– Да, пожалуй.

– Милости прошу на НП.

Валецкий прошел под полог, поздоровался за руку со всеми офицерами штаба дивизии, поднялся по ступенькам на помост. Здесь стояли дощатые столы, длинные лавки, стереотрубы. Возле одной из стереотруб стул с гнутой спинкой и гербом какого-то польского шляхтича. Валецкий направился к стулу, устроился перед стереотрубой, оглянулся на полковника Матова, тот кому-то кивнул головой, кто-то коротко бросил в телефонную трубку: «Давай!» – и в воздух взлетели две красные ракеты.

Какое-то время слышно было только, как гудят на ветру сосны. Потом слева, у дальней кромки леса вспучились дымы, донесся орудийный рокот, и почти тотчас же поперек речушки, за прерывистой нитью окопов бесшумно поднялась стена разрывов, неровная, рваная. Вот она стала шириться и уплотняться, заполняясь белесым дымом, – и до слуха Валецкого докатился тяжелый гул, тело его ощутило содрогания земли. Вслед за этим из другой пунктирной линии, метров на сто ближе к НП и менее заметной, словно выброшенная на поверхность земли неведомой силой, поднялась густая цепь человеческих фигурок и споро покатилась прямо на разрывы снарядов и мин. Разрывы какое-то время плясали на одном месте, а потом стали смещаться к гряде невысоких холмов с прилепившимися на них приземистыми строениями.

Валецкий припал к окулярам стереотрубы – фигурки и разрывы выросли и заполонили все пространство. Люди с подоткнутыми полами шинелей бежали внешне легко и неутомимо, не задерживаясь перед препятствиями, не сбиваясь в кучи, не отставая и не растягиваясь, все время держась на одинаковом и, следовательно, безопасном расстоянии от взлетающей впереди них в клубах дыма земли. Правда, генералу показалось, что они слишком близко держатся от разрывов, и он даже поежился под шинелью, хотя и знал, что там все делается правильно, в пределах разумного риска.

Цепь солдат то затягивало дымом – и тогда были видны лишь отдельные ее звенья, то она возникала вновь, и казалось, что нет и не может быть на земле такой силы, которая бы могла остановить этот равномерный бег серых фигурок. И как бы ни условно было открывающееся перед Валецким зрелище, повидавшим на своем веку не одну атаку, тоже когда-то бегавшим с винтовкой наперевес, зрелище это все равно захватывало и даже гипнотизировало своей логической завершенностью. А ведь еще в Первую мировую немцы пользовались этим приемом, но русские армии внедрить его у себя не смогли: тут и дисциплина не немецкая, и русская безалаберность, и снарядов не хватало, и сами снаряды могли то перелетать, то не долетать до цели по причине некачественных порохов. И только теперь, на четвертый год войны, и мы сподобились до немецкой методы. Как говорится, лучше позже, чем никогда.

Вот разрывы подошли вплотную к подножию холмистой гряды, вот полезли вверх, в их дыму скрылись приземистые строения, а цепь серых фигурок, уже едва различимая даже в стереотрубу, все так же неумолимо двигалась вслед за ними, словно связанная с огненным валом незримой нитью. Казалось, что серые фигурки не знают усталости и могут бежать в раз и навсегда заданном темпе безостановочно на какое угодно расстояние.

– Вот черти! – восхищенно пробормотал Валецкий. – Если они так и в настоящем бою… – И, обернувшись к полковнику Матову: – Сколько они прошли?