— Угу. Ещё учения, что ни день, — кисло заметил Казначей. — По такой-то жаре!

— Какие учения, мать их за ногу, — засопел Повар. — Мотались туда-сюда по песку, ать-два-левой-правой! Хорошо, хоть девки были.

Они принялись вспоминать девок.

— А помните ту часть, что стояла рядом? — негромко спросил Март.

Что-то такое послышалось в его голосе, отчего Писарь заморгал, а Капитан, притворявшийся спящим, открыл глаза и посмотрел на седого майити.

— Это которая? — с запинкой произнёс Повар. — Из поганых мусорщиков, что ли? С офицерами из диких майити? Жопа пустынного ящера, нашёл о чём поговорить…

— Они самые. А как мы с ними на дело ходили, помните?

— Март, ты перегрелся? — проворчал Казначей. — Ни на какое дело мы с ними не ходили.

Майити оскалил желтоватые острые клыки в невесёлой усмешке:

— Ходили. Вы просто не помните.

— Ну да, не помним, — хмыкнул Писарь. — Я бы такое не забыл. Слышишь, Ящер? Не помним!

Весёлый ящер странно покашлял и дёрнул шеей. Он явно не хотел отвечать.

— Я бы и вспоминать не стал, — медленно произнёс майити, глядя в разбегающиеся за бортом волны. — Вы не помните, потому что вам мозги промыли. Войсковой маг вместе с тем хмырём, из соседней части. Мне повезло — я тогда в самоволке шлялся по бабам, да барахлишко менял. Писарь местный со мной в доле был, жадная скотина. Он списочки поправил. Никто и не заметил ничего.

— Это как? — Казначей встревоженно заморгал. Его руки зашарили по поясу, бесцельно поправляя ремешок. — Как мозги промыли?

— А вот так. Ходили мы с той частью. Мерзкое было дело. Наш Князь с ихним королём сговорились, чтобы недовольных графов к ногтю прижать. Владения их с людишками к порядку привести. Так напугать, что другим неповадно было.

— И что?

— Напугали. До сих пор помнят, небось. Те, кому повезло. Да… были там умельцы, знали своё дело… как народишко к ногтю прижимать. Те, в чёрной сбруе, которых мы недавно у рыбаков уделали, по сравнению с ними салаги.

Март бросил крошку за борт. Хлопнула в волнах зубастая пасть.

— Да. Я бы и говорить вам не стал, дело прошлое. Чего ворошить. Только знаете что? Был в той части один парень… Много там кого было, разного народу, как в зверинце у нашего Князя, мусорщики, пустынники, коротышки-ящеры, даже мокряков парочка. А вот итиол был один. Сами знаете, их обучить нельзя.

— Итиол? — осторожно спросил Капитан. Он теперь даже не пытался делать вид, что дремлет.

— Угу. Итиол. Молоденький совсем парнишка. Здоровый такой, как тягловый ящер, а с виду дурак дураком. Так этот малец итиол целыми сутками с мечом упражнялся, без передыху. Я ещё думал: когда он спит?

— С мечом, говоришь… — засопел Писарь. На лице его было написано недоверие пополам с гадливостью.

— С мечом, копьём, топором, ножами. Руками и ногами махал, что твоя ящерица в полёте. Ничего запомнить не мог, так его поднимали пинками, и снова. И снова, пока не упадёт. Пока тело не запомнит. Вы знаете, как это бывает. Не голова запомнит, так руки-ноги. А тренировали его два хмыря: старший офицер и маг в чёрной мантии. Долго тренировали. Всё время, что мы там были. Потом нас в палатке у мага почистили, память стёрли, и домой. А что с этим мальчишкой-итиолом стало, я не знаю.

— И что, — негромко спросил Казначей. — Что ж ты его теперь вспомнил?

— Да так. На причале очень весело было. Уж больно ловко тот купеческий охранник по пирсу скакал… как горная ящерица. И лицо знакомое…

Все замолчали, переваривая сказанное седым майити. Потом Капитан покашлял, обозрел горизонт, сощурился на солнце, и сказал:

— Так. Ты этого не говорил, мы этого не слышали. То дела магов и князей с королями — не наши. Всем ясно?

Все закивали.

— А что предупредил, хорошо, — Капитан снова плюхнулся на палубу, повернулся спиной и решительно дал понять, что теперь уже точно спит.

Игорь выбрался из трюма. Свежий ветер охладил разгорячённое лицо. Когда Май чего-то хотела, ей трудно было отказать. А после драки на пирсе от майиты аж искры летели. Так что им срочно пришлось спуститься вниз, чтобы не смущать экипаж.

Логово Морского Зверя неуклонно приближалось. Страшные даже издали чёрные камни торчали из воды, как зубы неведомых чудовищ. Меж них клубился туман, в нём маячили зловещие тени. Течение заметно убыстрялось, потоки разделялись на отдельные струи, вода то и дел меняла цвет и странно плескалась острыми волнами.

Лоцман прочно занял место на баке, и ний'зи даже не приходилось его очаровывать своей странной магией. Вся команда, весь экипаж стояли на своих местах, готовые по первому знаку лоцмана взяться за снасти.

Игорь стоял за штурвалом. Над головой ровно шумел лопастями ветряк. Надо было его снять — конструкция позволяла — но что не успели, то не успели. Теперь уже не до него. Отойти от рулевого колеса сейчас было смерти подобно. А если они налетят на подводные камни, никакой ветряк им уже не понадобится.

Он пытался вспомнить карту побережья возле Ма-Зунне. На стене каюты это место было нарисовано крайне схематично. Полоска берега, какие-то галочки в воде — не то волны, не то рифы, разбросанные щедрой рукой самодеятельного художника. Кусок моря, где кончик «фасолины» закруглялся, заходил на край переборки, и было непонятно, что это там — то ли залив, то ли трещина в стене.

Судовой журнал в капитанской каюте тоже мало чем смог помочь. Капитан был немногословен и скуп на описания: «…подошли…взяли на борт лоцмана… всё как обычно, без происшествий… небольшое волнение между клыками Зверя… помощник достал запасные бумажки… клыки пройдены, впереди глотка…»

И парочка странных фраз, в которых Игорь ничего не понял: «…Гроза над нёбом… Зверь вылизал яйца и заснул… кормить не пришлось… всё как обычно…»

Что это значило? Должно быть, это были известные в узком кругу слова, которые в пояснениях не нуждались. Как в старом анекдоте про дурдом: психи рассказывают друг другу анекдоты. Все давно их знают, слышали по тысяче раз, и теперь достаточно просто назвать номер, чтобы начать смеяться. А при медсестре номер восемь упоминать нельзя — он матерный…

Берег вдали всё больше затуманивался, его затягивало серой мглой, подсвеченной багрянцем огромного солнца. Ветер стал налетать неожиданными порывами, волны с шумом били о борт, брызги клочьями зеленоватой пены взлетали и падали мокрыми кружевами на палубу.

Лоцман достал верёвку и привязал себя к стойкам фальшборта. Так вот для чего они нужны — для этого?

Взгляд Игоря скользнул по стойкам, торчащим из фальшборта через равные промежутки, как рёбра огромного животного. Венчающие их круглые навершия влажно блестели. Он до сих пор так и не понял, из какого материала они сделаны: не металл и не камень, а нечто среднее. Сначала они показались ему шариками из полированного чугуна, но нет, это было что-то другое. Если бы он находился в своём мире, то сказал бы, что это металлокерамика. Но здесь об этом не имеют понятия… Тогда что это?

Очередной порыв ветра отрезвил его. Что толку гадать? Дерево познают по плодам его, а материал — по свойствам. Дав себе слово устроить эксперимент, когда выпадет свободная минутка (между рубкой с наёмниками, управлением кораблём и вниманием девушек) он посмотрел на лоцмана.

Тот стоял на баке, крепко взявшись за стойку и прочно расставив ноги. Вот он что-то буркнул, мотнув головой. Ний'зи звонким голоском пояснила:

— Сложный рейс!

— Что? — только этого не хватало.

— Морской зверь сердится! Будет гроза!

Чёрные камни впереди выросли, густая дымка испарений завивалась вокруг них серыми языками. Вода вокруг них приобрела свинцовый оттенок и мерцала сквозь туман странной зыбью. Ветер внезапно стих, но корабль по-прежнему несло вперёд неумолимым течением вперёд, в клубящуюся муть, где уже посверкивали первые искорки молний.

Лоцман выкрикнул что-то, уже громко, обернулся, оскалил зубы. Его рыбацкий кожаный колпак с наушниками плотно сидел на лысой голове, обветренное лицо прочертили морщины.