– А как же кубок?
– Молодчина! Так и держимся! – он улыбнулся ей в ответ: – а кубок, Светочка… ты погоди, попозже будет, обязательно, – и, приобняв её за плечи по-отечески, вздохнул устало: – потерпи ещё немножечко. Мне доложили, что он в чистке, для вручения… На днях, сказали, заберут. Ты подойди ко мне, через недельку, хорошо? Договорились ведь?
– Договорились, – погасив свои сомнения, она вздохнула: – подойду…
И тем не менее, через неделю оказалось неожиданно, что этот приз переходящий, только временный, но привезти его пока не удосужились, затем шли майские, потом Сергей Васильевич был «очень занят», дело шло уже и к лагерю, «Ты потерпи ещё немножечко, пожалуйста», – сказал он ей; а вслед за тем уже и Светочка – сама отправилась под Лугу – в тот же самый всё, спортивный лагерь в Толмачёво, рядом с Каменкой. А там ей стало абсолютно не до этого, о кубке Светочка забыла окончательно, но тем не менее, бывало иногда ещё, ей вспоминался её первый кубок города, и этой девочке казалось, будто все эти, доброжелательные дяденьки и тётеньки, её за что-то обделили этим вечером, и обделили совершенно незаслуженно…
Глава двенадцатая
Михаил Юрьевичу было не до лагеря, остался в городе, готовить старших девочек – к Спартакиаде. Тут, я думаю, мне следует вам пояснить одну деталь (быть может кто-то здесь не знал совсем, а кто-то может и забыл уже): Спартакиады в эти годы, при правлении нам дорого Ильича (вы не подумайте, я не о Ленине, о Брежневе, естественно) как раз и были теми гордыми вершинами, о покорении которых, без сомнения, мечтали все наши мальчишки и девчоночки, в районных клубах и больших спортивных обществах. Спартакиады – для простого обывателя – тогда являлись чем-то вроде доморощенных, советских игр олимпийского значения, спортивных праздников любительского (якобы), родного спорта. Проходили эти праздники всегда в Москве, не ежегодно, раз в два года лишь, и шли по очереди, взрослые и школьников, год через год. По две недели, вечер к вечеру, они не меркли на экране телевизора, их предваряли грандиозные и яркие, ничуть не хуже олимпийских, дни открытия, и завершали пусть немножечко и грустные, но тоже праздники – прощаний и закрытия.
Теперь попробую, отдельно для читателей, подразобрать соревновательную химию чуть поплотнее, разложу для вас по полочкам. В СССР, во всесоюзных состязаниях попроще уровнем, назвал бы их обычными, между собой боролись даже и не сборные, команды, ставшие как минимум призёрами, в так называемых ЦС, в спортивных обществах, «Динамо», скажем, и «Зенит», ну и так далее. В Спартакиадах же, как взрослых, так и школьников, боролись сборные республик и – особыми, но полноправными командами две сборные – Москвы, а также Ленинграда, как и прочие, соревновавшиеся здесь с республиканскими.
И наша маленькая Светочка, естественно, как чемпионка своего родного города, была бы тоже в этой сборной, без сомнения: попасть в команду и возможно даже выиграть – в Спартакиаде, пусть и школьников, хоть что-нибудь, или как минимум быть в тройке, этой девочке, с её характером по силам было точно уж, я тут уверен на все сто, уж вы поверьте мне! И тем не менее, увы! Тогда в гимнастике, в чемпионатах всесоюзного значения, команды строились по принципу: три мастера, два КМС-а и ещё один по первому, однако Светик отличилась по второму лишь. По этой именно причине тренер Светика так торопился её выставить по первому: ему ужасно не терпелось лицезреть её уже на уровне Союза, а начать же он… пока планировал хотя бы с Кубка Волкова – чемпионата всесоюзного значения и проходившего всегда в начале осени.
Как я уже упомянул, Михаил Юрьевич под Лугу летом не поехал, а со старшими остался в городе, и маленького Светика пока пристроили… вот этого теперь уже она не помнила, не то Сергей Никитичу, а может быть он был Никитин по фамилии, нам не до этого сейчас, не это главное.
За небывалые для тренера пропорции и черепушечку под ноль, девчонки лагере, беззлобно в общем, называли его Борманом. Передвигался он неспешно, с осторожностью: носить огромное своё и утомлённое, слоновье тело, было если и не подвигом, то делом очень непростым. Вздыхая горестно, он поминутно вытирал опушку черепа своим искомканным платком, сопел и морщился, страдал одышкой и потел. Девчонки Бормана на тренировках утруждаться и не думали, ходили в зал уже скорее по традиции, да он и сам излишком творческой энергии, как нам понятно, не страдал и жил по принципу: сойдёт и так…
Он был похож на добродушного, такого, мощного тюленя, а скорее уж – морского льва на берегу полярной Арктики, время от времени гоняющего ластиной жужжащих мух и мошкару, под ярким солнышком, в конце июля, на полуденном безветрии. Своих девчонок он не мучил, злиться попусту, орать на девочек и без толку собачиться… ему, похоже, было лень, давным-давно уже.
В группе у Бормана, как выяснилось, Светочка, по большей части оказалась предоставленной… самой себе же, что ей сразу же понравилось. С уже привычным окружающим терпением она трудилась на своём любимом бревнышке, почти часами не могла расстаться с брусьями, самостоятельно разучивала солнышко – над мягкой ямой под навесом, в одиночестве; и лишь прыжковую дорожку вёл у девочек совсем недавно перешедший из «Динамо» к ним, их новый тренер, акробат. И «очень лёгкую, – как он подшучивал, – короткую зарядочку», в их группе вёл всё тот же «бешеный динамовец», как называли его девочки у Бормана.
С утра девчонки, для разминки, разумеется, бежали бо́сыми по кругу стадиончика, затем по плану шли барьеры, ускорения, прыжки из при́седа на скорость и выносливость, и наконец они, «размявшись окончательно», бежали к дальнему, серебряному озеру. Такого рода, регулярные и долгие, пробежки утром босиком, по (очень верному!) и устоявшемуся мнению их тренера, великолепно укрепляли мышцы голени, спины и ног; голеностопные, коленные, межпозвоночные хрящи и сочленения, короче, всё, что поддаётся укреплению, но основное – твёрдость духа победителя, характер воина и силу воли женщины…
На дальнем озере мучения, естественно, лишь продолжалось: они бегали под горочку, потом наверх и, измочаленными начисто, приятным бонусом, купаясь долго в озере, ныряли с маленького пирса и дурачились, а возвращались не спеша: на построение девчонок в лагере не ждали, и в столовую они могли идти не строем, словно в армии, а как самим же им захочется и нравится. И эта, вовсе незначительная вроде бы, едва не мелочь, ерунда, как показалось бы, вместе с купанием на дальнем этом озере, куда ходить, категорически, без тренера им воспрещалось, ну а Борман, разумеется, дойти до озера не мог с его проблемами, с лихвой затмила эти, может быть и жуткие, но в самом деле очень нужные мучения.
Два летних месяца в теперь уже втором её, спортивном лагере промчались и закончились, она действительно окрепла, как-то выросла, почти привыкла ползать в гору с ускорением, крутила солнышко совсем по-настоящему и зажигала под латинские мелодии. С недавних пор хореографию у девочек вёл перешедший к ним (опять же из «Динамовских»), ей неизвестный педагог, своим обличием напоминающий (немного, разумеется), немолодую, но изысканную девушку, с коротким именем Марат, и даже девочки, хотя на «Вы» и с уважением, естественно, однако так его и звали. Кроме этого, он вёл и группу бальных танцев, показалось бы… не очень нужные в гимнастике занятия, однако несколько девчонок в этом лагере, уже считавшихся особо перспективными, их посещали регулярно, обязательно.
Как очень скоро оказалось, эти танцы ей безоговорочно и сразу же понравились, да и Марат, как будто сразу же почувствовав… и интерес, и неподдельное внимание, не отходил от этой крошки. К окончанию, уже прощальному костру, она, казалось бы, почти летая, зажигала так отчаянно, что все мальчишки и девчонки в этом лагере смотрели только на неё, и ей от этого казалось только веселее лишь и радостней, раскрепощаясь в этом танце окончательно и растворясь в своём движении и музыке, она кружилась, словно маленькая радуга, не замечая ничего и никого уже…
