Я сделаю все, как решил. И пускай все мои надежды на прекрасное будущее перечеркнуты, это ничуть не умаляет моей веры в Господа; я даже испытываю возвышенную радость с тех пор, как, подобно библейским иудеям, ищущим землю обетованную, я увидел предначертанный мне путь – в ночи и в смерти, в конце которого я уплачу долг своему отечеству.

Прощайте же, верные сердца! Да, эта нежданная разлука тяжела; да, надежды ваши, как и мои желания, обмануты; но утешимся мыслью, что мы свершили то, к чему голос родины призывал нас: это принцип, которым я всегда руководствовался в жизни, и вам это известно. Не сомневаюсь, вы скажете друг другу: “Благодаря нашей жертвенности смог он познать мир и вкусил земных радостей и, сдается нам, крепко любил родную страну и скромное поприще, к которому был призван”. Увы, правда! Под вашей опекой и вашими неисчислимыми жертвами родной край и жизнь стали мне бесконечно дороги. Да, благодаря вам я проник в эдем науки, пожил вольною жизнью мыслителя; благодаря вам я заглянул в историю, чтобы затем вернуться к собственным своим размышлениям и обрести надежную опору в вере в Бога вечного.

Да, в жизни мне уготована была отрадная роль евангельского проповедника; да, мне назначена была радость в призвании этом обрести защиту от несчастий бренного бытия. Но хватило бы этого, чтобы отвести опасность, нависшую над Германией? И вы, мои близкие, в бесконечной своей любви, разве не должны были подтолкнуть меня к самопожертвованию ради общего блага? Столько греков в наши дни умирают ради освобождения своей родины от турецкого ига – с малой пользой и без тени надежды, и тысячи новых мучеников, сохраняя мужество в своих сердцах, готовы повторить их участь! И мне ли теперь бояться смерти?

Неправда, что я недооцениваю силу вашей любви или она для меня не важна, – вы и сами это прекрасно знаете. Кто же тогда подтолкнет меня к смерти, если не долг перед вами и Германией и потребность доказать свою преданность семье и стране?

Матушка, ты скажешь: “Зачем же взрастила я сына, которого любила и он меня любил, о ком я столько заботилась и дала себе столько труда, кто, моими молитвами и примером, всегда стремился к добродетели и от кого я, после долгих и утомительных трудов, ожидала ответной заботы? Почему же теперь он меня покидает?”

О моя добрая и нежная матушка! Да, возможно, так вы и скажете; но разве мать всякого другого не могла бы сказать то же самое? И разве можно ограничиваться словами, когда нужно действовать ради блага страны? И если никто другой не пожелает это сделать, что станет с матерью всех нас, имя которой – Германия?

Но нет, ты неспособна на подобные жалобы, благородная женщина! Однажды я уже слышал твой призыв. И если здесь и сейчас никто не выступит на защиту интересов Германии, ты сама вдохновила бы меня на битву! У меня перед глазами пример двух братьев и двух сестер – благородных, добродетельных людей. Они останутся с вами, матушка, а еще вашими сыновьями станут все дети Германии, любящие свое отечество.

У каждого человека в жизни свое предназначение. Мое – совершить деяние, которое я для себя наметил; и даже если бы мне суждено было прожить еще пятьдесят лет, жизнь моя не была бы счастливей, чем в эти последние дни.

Прощайте же, матушка! Призываю на вас Господне благословение. Да пошлет вам Бог радость, какую не в силах омрачить ни одно несчастье! Скоро вместе с внуками, которым я так хотел бы стать добрым другом, вы подниметесь на вершины наших прекрасных гор. Пускай же там, на этом возвышенном алтаре, сотворенном самим Господом в самом сердце Германии, они поклянутся взяться за оружие не мешкая, как только обретут силу поднять его, и не опускать, пока все наши братья не объединятся в свободе и все немцы, обретя либеральную конституцию, не возвеличатся перед Господом, способные отразить любые нападки соседей и единые внутри себя.

Да, Господи Всемогущий, сделай так, чтобы взор моей отчизны, к Тебе обращенный, всегда был счастливым! Да пребудет Твое щедрое благословение на полях, готовых к жатве, и милость Твоя – с народом Германии, дабы всегда он первым вставал на защиту гуманности, ибо она и есть Твое земное воплощение!

Ваш неизменно любящий сын, брат и друг,

Сперва Занда доставили в больницу, как мы уже упоминали, а затем, по истечении трех месяцев, перевезли в мангеймскую тюрьму, где ее директор господин Г. приказал приготовить ему комнату. Там он провел еще два месяца в крайне ослабленном состоянии: левая рука его была полностью парализована, голос очень слаб, малейшее движение причиняло ужасную боль. И только 15 августа, то есть через пять месяцев после событий, о которых мы только что поведали, он смог написать родственникам следующее письмо:

«Дорогие мои родители!

От имени следственной комиссии, назначенной великим герцогом, мне вчера сообщили, что вам, вероятно, позволят меня навестить и я буду иметь счастье вас увидеть и расцеловать – вас, матушка, и кого-то из братьев и сестер.

Я нисколько не удивлен этим новым свидетельством вашей материнской любви, и надежда на встречу снова пробуждает во мне сладостные воспоминания о счастливой жизни в кругу семьи. Радость и страдания, желание и жертвенность тревожат мое сердце, и, хорошенько взвесив то и другое, мне пришлось призвать на помощь всю силу разума, дабы совладать с собой и решить, чего же я хочу больше.

Чаша весов склонилась в сторону жертвы.

Вы знаете, матушка, что один ваш взгляд, счастье говорить с вами, ваши благочестивые и возвышенные напутствия могли бы обрадовать и ободрить меня, даже если бы на свидание нам отвели совсем мало времени. Но вам известно мое состояние, и вы слишком хорошо знаете, как ведутся подобные расследования, чтобы согласиться со мной в том, что неудобства, с этим связанные, – тем более что это может случиться в любую минуту! – во многом омрачат радость нашей встречи, а то и сведут ее на нет. А еще, матушка, подумайте о том, как, после долгой и утомительной поездки, которую вам придется совершить ради встречи со мной, подумайте, как горько и больно нам будет прощаться перед расставанием в этом мире. Так что пожертвуем, раз так угодно Богу, нашим свиданием и довольствуемся этой отрадной общностью мыслей, воспрепятствовать которой не могут никакие расстояния, ибо в ней – единственный источник моих радостей, и наш Отец Небесный никогда нам в ней не откажет, а люди в этом не властны.

О том, как обстоят дела с моим здоровьем, я ничего не знаю. Но уже по тому, что я пишу это письмо сам, вы догадались, что мои первоначальные сомнения не подтверждаются. А в остальном я слишком плохо знаю строение человеческого тела, чтобы судить, каковы будут последствия моих ран. Я немного окреп, но общее состояние остается прежним, и я переношу его спокойно и терпеливо: Господь поддерживает меня, дает мужество и выдержку; поверьте, он поможет душе моей обрести радость и в малом, и укрепит мой дух. Аминь.

Живите счастливо!

Ваш почтительнейший сын,

Через месяц он получил от всех своих родственников исполненные нежности ответные послания. Здесь мы приведем только текст письма матери, чтобы дополнить портрет этой «женщины с большим сердцем», как говорил о ней сын, который читатель уже мог для себя составить.

«Милый, несказанно дорогой Карл!

Как приятно мне было увидеть после такого длительного перерыва начертанные родной рукой строки! Никакая поездка не покажется мне слишком утомительной, никакой путь – слишком долгим, чтобы повидаться с тобой, и я отправилась бы с глубочайшей и бесконечной любовью хоть на край земли с одной лишь надеждой посмотреть на тебя.

И вместе с тем мне хорошо известны твоя нежнейшая привязанность ко мне и сыновняя забота, да и мотивы, которые ты приводишь, отмечены такой твердостью и зрелой мужской рассудительностью, что возразить мне нечего и я могу лишь преклонить перед ними голову. Мой нежно любимый Карл, все будет, как ты пожелал и решил. Связь между нами не прервется, и, даже не имея возможности обмениваться словами, мысли наши всегда будем обращать друг к другу. Не тревожься, ничто нас не разлучит; я обнимаю тебя своей душою, и мои материнские помыслы станут тебе защитой.