Молю, чтобы бесконечная любовь, которая поддерживает нас, дает нам силу и ведет всех к лучшей жизни, стала для тебя, мой дорогой Карл, источником мужества и выдержки.
Прощай! И знай, мой сын, что я никогда, что бы ни случилось, не перестану крепко, всем сердцем любить тебя.
Твоя преданная мать, которая будет любить тебя вечно».
И вот что ответил ей Занд:
«Январь 1920-го, с моего острова Патмос[43]
Дорогие мои родители, братья и сестры!
В середине сентября прошлого года я получил от специальной следственной комиссии великого герцога, в чьей гуманности вы уже имели случай убедиться, ваши драгоценные письма, написанные в конце августа и начале сентября, и они волшебным образом меня обрадовали – моя душа словно бы соприкоснулась с вашими, столь дорогими для меня.
Вы, мой нежнейший отец, пишете мне в вашу шестьдесят седьмую годовщину со дня рождения и благословляете меня в порыве самой трогательной отеческой любви.
Вы, любимая моя матушка, в снисходительности своей обещаете любить меня, несмотря ни на что, и я ни на мгновение не усомнился в постоянстве ваших чувств. Я получил оба ваших благословления, и они, учитывая мое нынешнее положение, окажутся для меня благостнее, нежели все то, чем монархи земли, собравшись вместе, могли бы меня одарить. Да, вы щедро питаете меня своей благословенной любовью, и я благодарю вас за это, милые мои родители, с почтительным смирением, которое я, слушаясь своего сердца, всегда считал своим наипервейшим сыновним долгом.
Но чем больше ваша любовь и нежнее письма, тем более мучительной, должен я вам признаться, становится для меня жертва, добровольно нами принесенная, – невозможность всех вас увидеть. Если я и задержался с ответом, мои родные, то только потому, что мне нужно было время, чтобы собраться с силами, которых у меня мало.
И вы, мой милый зять и дорогая моя сестра, тоже заверяете меня в искренности и постоянстве ваших чувств. И все-таки мне кажется, что после ужаса, в который я вас всех поверг, вы пока еще не понимаете, как ко мне следует относиться. Но сердце мое, преисполнившись благодарности за вашу былую доброту, в ней и находит утешение; ведь поступки ваши красноречиво говорят, что, даже если бы вы и не хотели более любить меня, как я вас люблю, вы бы ничего не смогли с собой поделать. То, что сделано вами, сейчас значит для меня больше, нежели любые уверения и самые нежные речи.
Ты, мой добрый брат, согласился бы приехать с нашей любящей матушкой сюда, на берега Рейна, где между нашими душами установилась истинная связь и где мы сроднились еще больше[44]. Но признайся, разве не здесь ты сейчас мыслями и духом? Ибо то, что я прочел в твоем сердечном и нежном послании, стало для меня щедрым источником утешения.
И ты, моя добрейшая невестка, с первой минуты нашей встречи отнеслась ко мне с деликатной нежностью, как и подобает сестре, – и с тех пор совершенно ко мне не переменилась. Я нахожу в тебе ту же ласковость, неизменную сестринскую участливость; целительные утешения твои, продиктованные глубокой и безропотной набожностью, проникли мне в самую душу. Но и тебе, моя милая невестка, я хочу сказать, наравне со всеми: ты слишком щедра ко мне в своем почтении и похвалах, и эти преувеличения будят во мне внутреннего судью, который тут же подставляет мне зеркало совести, в коем отражаются все мои слабости.
Ты, моя милая Юлия, больше всего на свете хотела бы избавить меня от участи, которая меня ждет, и заверяешь, от своего имени и от имени всех, кто мне близок, что, как и каждый из них, ты сочла бы за счастье возможность понести наказание вместо меня. Я узнаю́ в этом всю тебя и ту нежную и трогательную привязанность, в которой мы воспитывались с ранних лет. Не тревожься, милая моя сестренка! Обещаю: с соизволения Господа мне будет легко, намного легче, чем я представлял, исполнить свое предначертание.
Примите же, мои дорогие родственники, мою искреннюю и живейшую благодарность за то, чем вы так порадовали мое сердце.
Теперь, когда я узнал благодаря вашим ободряющим письмам, как некогда это случилось с библейским блудным сыном, что в семье своей я нашел больше доброты и любви по возвращении, нежели при расставании, я хочу со всей возможной осторожностью описать свое физическое и моральное состояние и прошу Господа, чтобы Он подкрепил мои слова Своею силой, дабы мое письмо оказалось для вас столь же отрадно, сколь ваши – для меня. Да поможет Он вам обрести то спокойствие и безмятежность, какие обрел я сам.
Как вы уже знаете, в последние годы, ценою многих усилий над собою, я добился того, что земные блага и печали перестали волновать меня; я жил только ради радостей возвышенных и должен сказать вам, что Творец, этот святой источник всех благ, растроганный, должно быть, моей настойчивостью, наделил меня даром находить их и в полной мере ими наслаждаться. Господь всегда рядом со мной, как и прежде, и я обретаю в Нем – верховном Творце всех вещей, нашем священном Отце – не только утешение и силу, но и верного друга, преисполненного самой святой любви, готового последовать за мной повсюду, где мне могли бы потребоваться Его увещевания. Бесспорно, если бы Он оставил меня или я отвратил бы от Него очи свои, я был бы теперь несчастен и жалок; но Своею милостью Он, наоборот, меня, униженное и слабое создание, делает сильным и укрепляет против всего того, что может на меня обрушиться.
Все, что я почитал святым, все доброе, чего желал как блага, все небесное, к чему стремился, – все это и по сей день таковым для меня остается. И я благодарен за это Господу, ведь насколько велико было бы мое отчаяние, если бы пришлось мне признать, что сердце мое утешалось мимолетными химерами и искало прибежища в ложных идеях. Моя уверенность в убеждениях моих и ценностях и возвышенная любовь к ним, ибо они – ангелы-хранители моего духа, увеличивается с каждой минутой и будет крепнуть, пока я жив, и, я надеюсь, облегчит мне переход из этого мира в вечность. Я провожу мои дни в тишине, экзальтации и христианском смирении, и временами меня посещают видения свыше, которые с детства дарили мне радость узреть Небо на земле и сейчас дают силу вознестись к Господу на пламенных крылах молитвы. Я обуздал недомогание, каким бы жестоким, длительным и болезненным оно ни было, силою своей воли настолько, чтобы у меня появилось время для упорных занятий историей, гуманитарными науками и самыми увлекательными аспектами теологии. И когда самая беспощадная боль принуждает меня отвлечься, с таким же усердием я борюсь со скукой, ибо воспоминания о прошлом, мое нынешнее смирение и вера в будущее достаточно изобильны и сильны во мне и вокруг меня, дабы не дать мне упасть из моего земного рая. Принципы мои таковы, что в ситуации, в которую я попал по собственному решению, я бы ничего не хотел просить для своего комфорта; и тем не менее я так щедро осыпан всевозможными благодеяниями и заботами, и все это делается с такой деликатностью и человеколюбием, за которые я – увы! – не могу отблагодарить всех тех, с кем я сейчас контактирую, что все желания, кои только могли бы зародиться в самом потаенном уголке души моей, исполняются, и с избытком. Телесные страдания мои никогда не были настолько велики, чтобы я не мог их превозмочь, обращая помыслы к небу и говоря себе: “Будь что будет со мной, немощным!”; но и в противном случае я не смог бы сравнить их с муками души, которые мы испытываем, осознавая наши слабости и прегрешения, настолько они глубоки и неутешны.
Как бы то ни было, в последнее время я редко теряю сознание от боли: припухлость и воспаление тканей незначительны и меня с самого начала почти не лихорадило, но, несмотря на это, уже почти десять месяцев я вынужден все время лежать на спине без возможности встать, и из груди моей, там, где сердце, откачали более сорока пинт жидкости. Рана моя по-прежнему открыта, но состояние ее хорошее, и я обязан этим не только заботливому уходу, но и чистой крови, которую я получил от вас, матушка. Как видите, я не лишен ни земного попечения, ни ободрения небесного, так что в мой день рождения у меня были все причины для того, чтобы не проклясть день, в который я увидел свет, а наоборот, после серьезного созерцания этого мира возблагодарить Господа и вас, мои дражайшие родители, за подаренную мне жизнь! Я отпраздновал 18 октября тихой и ревностной покорностью священной воле Господа. На Рождество я постарался снова почувствовать себя ребенком, страстно любящим Всевышнего, и, если будет на то Его воля, новый год, как и предыдущий, принесет телу немощность, но душе, несомненно, чистейшую радость. И это – единственное пожелание, которое я адресую вам, мои дорогие родственники, вам и всем вашим близким, мои дорогие братья и сестры!
