Под пытками Марцио во всем признался.
Его показания также переслали в Рим, куда вскоре пришлось отправиться и ему, дабы присутствовать на очной ставке с теми, кого он объявил своими соучастниками. Немедленно было выдано распоряжение арестовать Джакомо, Бернардо и Лукрецию с Беатриче. Сначала их содержали под усиленной стражей в отцовском дворце, но дело обрастало все новыми отягчающими обстоятельствами и вскоре подозреваемых перевели в замок Корте-Савелла. Там четверым Ченчи устроили очные ставки с Марцио. Однако все они, как один, упорствовали в том, что непричастны к преступлению и знать не знают убийцу своего отца. Беатриче, и на этот раз обнаружив поразительную силу духа, пожелала первой встретиться с Марцио. Глядя на него, она спокойно и с достоинством заявила, что этот человек – лгун и доносчик. Марцио она показалась еще более прекрасной, чем прежде. Рассудив, что живым он не сможет быть ей полезен, он решил спасти ее своей смертью. Он сказал, что все показания, данные доселе, – ложь, и попросил прощения у Всевышнего и у Беатриче. Отныне ни угрозами, ни пытками от него ничего невозможно было добиться. Так, в мучениях, Марцио и умер, не проронив больше ни слова. Родичи Франческо Ченчи уверовали было, что спасены.
Но Господь своей небесной волей решил иначе. Пока шло разбирательство по делу Ченчи, полиция арестовала сбира, прикончившего Олимпио. Скрывать одно душегубство более других у наемника не было причин, и он признался, что в свое время монсеньор Гуэрра заплатил ему за то, чтобы он избавил его от беспокойства, которое мог ему причинить один наемный убийца по имени Олимпио.
На свое счастье, аббат Гуэрра вовремя узнал об этом и, будучи человеком находчивым и бесстрашным, не впал в отчаяние, как это случилось бы с любым другим на его месте. В это время в его доме как раз находился угольщик, снабжавший своим товаром все окрестности. Гуэрра позвал его к себе в кабинет, дал приличную сумму за молчание, а потом, на вес золота, купил старые и грязные лохмотья, служившие бедняге одеянием. После чего обрезал свои красивые белокурые волосы, за которыми так тщательно ухаживал, затемнил бороду, испачкал себе лицо, приобрел двух ослов, нагрузил их углем и стал, прихрамывая и откусывая по кусочку попеременно то от краюхи черного хлеба, то от луковицы, расхаживать по улицам Рима и покрикивать: «Продаю уголь! Кому угля?» И пока сыщики, разыскивая его, рыскали по городу, он вышел из городских ворот, затерялся в компании кондотьеров и с ними пришел в Неаполь, где сел на корабль, и никто так и не узнал, что с ним приключилось в дальнейшем. Ходили слухи, правда, ничем не подтвержденные, что он приплыл во Францию и поступил в швейцарский полк, состоявший на службе у Генриха IV.
Признания наемного убийцы и побег монсеньора Гуэрры не оставили никаких сомнений в виновности членов семейства Ченчи. Из замка их переместили в тюрьму. Братьев Джакомо и Бернардо подвергли допросу с пристрастием, и, будучи не в силах больше терпеть, они признали свою вину. Лукреция Петрони была настолько тучной, что не вынесла пытки на дыбе: едва ее подняли от земли, как она взмолилась о пощаде и пообещала рассказать все, что знает.
Беатриче же осталась непреклонной. Ни обещания, ни угрозы, ни допросы не смогли надломить ее жизнестойкий, непоколебимый нрав. Она мужественно снесла все испытания, и судья Улиссе Москати, несмотря на свой опыт в подобных делах, не смог добиться от девушки ни слова помимо того, что она хотела сказать. Он представил подробный отчет Клименту VIII, поскольку не осмелился брать на себя ответственность в таком ужасном деле. Понтифик, из опасения, что следователь прельстился красотой обвиняемой, а потому не проявил должного упорства в пытках, отстранил Москати и передал дело другому дознавателю, известному своей неумолимой суровостью.
Этот новый экзекутор пересмотрел все документы и свидетельства, имевшие отношение к Беатриче, и пришел к заключению, что до сих пор она подверглась только допросу с пристрастием. Эту процедуру было решено повторить, после чего перейти к допросу с особым пристрастием. Как уже понял читатель, речь шла о подвешивании на дыбе – одном из страшнейших видов пытки, придуманных человечеством, проявившим в вопросе издевательств над себе подобными недюжинную изобретательность.
Подвешивание на дыбе… Читатель, полагаю, имеет весьма смутное представление о том, что кроется за этими тремя словами, поэтому некоторые уточнения не покажутся ему излишними. Далее мы приведем протокол допроса по этому делу, хранящийся в Ватикане.
В те времена в Риме в ходу было несколько разновидностей пытки. Чаще других применялись пытка свистками, пытка огнем, пытка бдением и дыба[22].
Пытка свистками, самая мягкая из всех, применялась только к детям и старикам и состояла в том, что под ногти допрашиваемому загоняли тростинки, срезанные наискось, как концы тростниковых же свистков.
Пытка огнем широко использовалась до тех пор, пока не изобрели пытку бдением, и заключалась она в следующем: ноги допрашиваемого совали в огонь – так, как это проделывали наши «поджариватели»[23].
Пытку бдением изобрел болонский палач Ипполито Марсили. Обвиняемого предварительно раздевали, связывали ему руки за спиной и усаживали на специальный станок высотой в пять футов с остроугольным сиденьем. По бокам от него находилось по палачу, сменявших друг друга каждые пять часов, которые расталкивали несчастного, стоило ему закрыть глаза. Марсили утверждал, что никому не по силам снести эту пытку, однако он все-таки немного привирает. По свидетельствам Просперо Фариначчи, именитого адвоката и специалиста по уголовному праву тех времен, из сотни подвергнутых этой пытке пятеро продолжали запираться. Но и такие результаты для изобретателя очень лестны.
И наконец, пытка на дыбе, или виске́, самая распространенная из всех. В былые времена ее применяли и во Франции.
У этой пытки было три степени: легкая, тяжелая и очень тяжелая.
Первая степень, именовавшаяся легкой, представляла собой страх перед самое пыткой. Обвиняемому сообщали, что его ждет, затем препровождали в пыточную, раздевали и связывали ему руки за спиной, как будто бы готовя вздеть на дыбу. Помимо ужаса, который внушали все эти приготовления, было подмечено, что стягивание запястий веревкой многим допрашиваемым уже причиняет боль. Некоторым женщинам и слабовольным мужчинам хватало и первой степени, чтобы признаться в содеянном.
Вторая степень, тяжелая, подразумевала следующее: обвиняемого раздевали, заводили ему руки за спину, связывали запястья и эту веревку сперва продевали через кольцо на потолке, а потом привязывали к рычагу, вращая который подвешенного можно было поднимать или опускать – медленно или рывками, как пожелает следователь. Несчастного оставляли висеть на веревке, пока не прочитают одну из трех молитв: «Отче наш», «Радуйся, Мария» или «Помилуй мя, Боже!». Если же он продолжал все отрицать, его оставляли на время еще одной молитвы. При допросе с пристрастием не применялись пытки тяжелее второй степени, поскольку вина подследственного была вероятна, но ничем не доказана.
Пытка третьей степени, очень тяжелая, которой начинался допрос с особым пристрастием, состояла в том, что палач приступал к допрашиваемому, висящему под потолком уже в течение четверти часа, получаса, трех четвертей часа или целого часа, и начинал либо раскачивать его, как язык в колоколе, либо резко отпускал веревку и останавливал ее, когда подследственный оказывался у самого пола. Если допрашиваемый сносил эту пытку, что невообразимо, поскольку кожа обычно слезала у него с запястий, обнажая кости, и выворачивались суставы, заплечных дел мастер привешивал к ногам жертвы груз, тем самым удваивая ее мучения. Эта последняя степень применялась, когда злодеяние было не только доказано, но и признано особенно отвратительным, поскольку преступник совершил святотатство – посягнул на отца, кардинала, лицо королевской крови или ученого.
