К этому времени Франческо уже обосновался в замке и, чтобы никто не помешал ему глумиться над женой и дочкой, отправил Джакомо и двух других своих сыновей назад в Рим. Он возобновил свои гнусные попытки овладеть Беатриче, приведя ее этим в такое отчаяние, что девушка сама решила совершить поступок, который ранее желала доверить другим рукам.
Олимпио и Марцио нечего было опасаться со стороны правосудия, а потому они свободно разъезжали по окрестностям. Однажды Беатриче увидела их в окно и знаком дала понять, что им нужно поговорить. В ту же ночь Олимпио, в свою бытность кастеляном изучивший все входы и выходы из замка, вместе с товарищем пробрались в уединенный дворик, куда выходило низкое окошко, подле которого их ждала Беатриче. Она передала им письма для монсеньора Гуэрры и Джакомо. Как и в первый раз, она желала увериться, что старший брат одобряет задуманный ею план, и ничего не хотела предпринимать, не заручившись его согласием. Монсеньору Гуэрре было поручено уплатить Олимпио тысячу пиастров – половину обещанной суммы. Что до Марцио, то он был готов на все ради любви к Беатриче, которую боготворил, как Мадонну. Узнав об этом, молодая женщина подарила ему красивый алый плащ, расшитый золотым галуном, с просьбой носить его в знак любви к ней. Оставшуюся тысячу Олимпио должен был получить, когда смерть старика сделает женщин наследницами его состояния.
Наемники удалились, оставив прекрасных пленниц в тревоге дожидаться своего возвращения. В назначенный срок они вернулись. Монсеньор Гуэрра дал обещанную тысячу, Джакомо – свое согласие. Теперь ничто не препятствовало исполнению ужасного плана, которое и было назначено на 8 сентября, праздник Рождества Пресвятой Богородицы. Но сеньора Лукреция была женщина очень набожная и, заметив это совпадение, не пожелала совершать два прегрешения вместо одного. На следующий день, 9 сентября, все и должно было решиться.
Итак, вечером 9 сентября 1598 года, за ужином, женщины подлили старику в вино опиуму и обставили это так ловко, что Франческо, обмануть которого было нелегко, ничего не заподозрил, залпом осушил бокал и скоро впал в глубокий сон.
На тот момент Марцио и Олимпио уже пробрались в замок и провели в потайном месте целую ночь и целый день (как мы помним, Франческо отдал бы богу душу днем ранее, если бы не благочестивая щепетильность сеньоры Лукреции Петрони). Около полуночи Беатриче вывела наемников из укрытия и проводила в комнату отца, собственноручно распахнув перед ними двери. Убийцы проникли в опочивальню Франческо, а женщины остались ждать в комнате по соседству.
Не прошло и минуты, как к ним ввалились оба наемника – бледные, с перекошенными лицами. По тому, как те молча мотали головой, женщины догадались, что ничего из задуманного не исполнено.
– Что случилось? – вскричала Беатриче. – Что вам помешало?
– Это низость, – отвечал один, – убивать слабого старика, когда он спит! Мы вспомнили о преклонных летах мессира Ченчи и пожалели его!
И тогда Беатриче, презрительно вскинув голову, своим тихим и глубоким голосом сказала так:
– Стало быть, у вас, мужчин, которые всечасно похваляются своим бесстрашием и силой, не хватило духу убить спящего старика? Но что бы вы запели, если бы он бодрствовал? И за это вы смеете брать с нас плату? Если вы такие трусы, я сама убью отца. Только знайте: после него и вы ненадолго задержитесь на этом свете![21]
Услышав это, наемники устыдились своей слабости и дали женщинам понять, что намереваются довершить начатое. Вчетвером они вошли в покои Франческо Ченчи. Окно было открыто, и лунный свет освещал спокойное лицо старика и его седины, вид которых отвратил убийц от их первоначального намерения.
Однако на этот раз жалость была забыта. Один держал в руке два больших гвоздя, подобных тем, которыми, надо думать, распинали Спасителя, второй – молоток. Первый гвоздь приставили к глазу спящего. Тот, у которого был молоток, ударил, и гвоздь вонзился в глазницу. Второй вогнали ему в горло, и душа, за годы своего земного существования отягчившая себя столькими злодеяниями, была жестоко вырвана из тела, которое скатилось на землю и содрогалось теперь в предсмертных судорогах.
Беатриче, верная своему слову, вручила убийцам увесистый кошель с тысячей монет и отослала прочь.
Оставшись одни, женщины извлекли гвозди из ран, завернули мертвое тело в простыню и потащили через анфиладу комнат на узкую террасу, тянувшуюся над запущенным садом, куда его и решено было сбросить: пускай все думают, что старик убился по неосторожности, когда ночью шел в уборную, расположенную в дальнем конце коридора. До террасы оставались считанные шаги, когда силы им изменили. Заговорщицы остановились перевести дух, и тут Лукреция увидела внизу Олимпио и Марцио, занятых дележом добычи, и призвала их на помощь. Мужчины вернулись, перенесли покойника на террасу и в указанном Беатриче и Лукрецией месте сбросили тело вниз, на куст бузины, где оно и повисло.
Далее события развивались сообразно желаниям Беатриче и ее мачехи. Наутро мертвое тело Франческо Ченчи нашли в ветвях бузины, и все подумали, что он споткнулся, упал и убился. Предположение это было тем вероятнее, что на указанной террасе не имелось перил. К тому же среди множества царапин и ран, которые обнаружились на теле, следы, оставленные гвоздями, стали незаметны. Жена и дочь, получив прискорбное известие, выбежали на улицу, стеная и проливая слезы, так что, если у кого и зародились малейшие подозрения, такое глубокое и искреннее горе мгновенно их развеяло. В конечном счете ни одна живая душа ничего не заподозрила, не считая замковой прачки, которой Беатриче отдала простыню, обильно замаранную отцовской кровью, пояснив, что эти пятна – следы кровотечения, приключившегося с нею той же ночью. Прачка ей поверила или сделала вид, что верит. По меньшей мере, в то время она никому и словом об этой странности не обмолвилась, и после похорон Беатриче с мачехой преспокойно вернулись в Рим, где и намеревались вести жизнь намного более спокойную, чем прежде.
И вот, пока они жили, не тревожимые ничем, кроме разве что угрызений совести, колесо божественного правосудия пришло в движение. Неаполитанские судьи, получив известие о внезапной смерти Франческо Ченчи, заподозрили чей-то злой умысел и отрядили своего поверенного в Петреллу с поручением извлечь покойника из могилы и поискать на нем следы насилия, если таковое над ним было совершено. Тотчас же по прибытии судейского всех обитателей замка поместили под арест, а потом закованными в цепи переправили в Неаполь. Никаких свидетельств насилия обнаружено не было, если не считать показаний прачки. Женщина призналась, что приняла из рук Беатриче запачканную кровью простыню. Улика носила обличающий характер, и когда дознаватель попросил прачку ответить по совести, верит ли она, что пятна попали на простыню вследствие упомянутых Беатриче естественных причин, та ответила, что не верит – уж слишком обильной и красной была кровь.
Показания эти были отправлены блюстителям закона в Рим, однако их сочли недостаточным основанием для ареста семейства Ченчи. На протяжении многих месяцев их никто не тревожил. За это время умер самый младший из братьев, и в живых осталось только двое – старший, Джакомо, и предпоследний, по имени Бернардо. Разумеется, и они, и Беатриче с мачехой могли преспокойно перебраться в Венецию или Флоренцию, где им ничего не угрожало, однако мысль эта никому не пришла в голову. Ожидая дальнейшего развития событий, все они продолжали жить в Риме.
И вот в один из дней монсеньор Гуэрра узнает, что неаполитанская полиция получила приказ арестовать Марцио и Олимпио, замеченных в окрестностях Рокка-Петреллы за несколько дней до гибели Франческо.
Аббат Гуэрра был человек предусмотрительный, из тех, кого нелегко поймать врасплох, особенно если предупреждение было получено вовремя. Он условился еще с двумя головорезами, что те избавят его от Марцио и Олимпио. Первый, чьим заботам был поручен Олимпио, приехал в местечко Терни, где тот в это время находился, и заколол его кинжалом, как и обещал. Второй, которому предстояло убить Марцио, добрался до Неаполя слишком поздно: того уже схватили слуги закона.
