На следующее утро Андрюха Кучин решил: сегодня или никогда. Сегодня он попросит у своего хозяина прибавки к жалованию! Даже лучше сказать потребует!! Поставит ультиматум!!! Выдвинет условия!!!! И он, гвоздь беременный, на эти условия пойдёт!!!!! А не то… что будет в том случае, если его условия отклонят, Куча старался не думать и накручивал себя в прежнем ключе: я ему всё выскажу, всё припомню: и как меня на Майские праздники работать заставляли, и как начальство, в хлам пьяное, по домам развозил. Получит у меня, что я ему, шофёр что ли? Бравый охранник, ведя внутренний диалог с работодателем, несомненно, выигрывал в тактическом плане, не говоря уже про стратегическую линию. Его аргументы были убийственны, а факты неопровержимы, его логика железна, а напор нешуточен. Андрюха напоминал грозный бульдозер, сорвавшийся с цепи, тем более что идея относительно полиграфа принадлежала исключительно ему. А сколько прибыли фирме может принести применение детектора лжи? Посчитайте сами! На входе его встретил сменщик и потребовал пропуск. Дрюня, ничего не подозревая, протянул свой мандат и собрался пошутить насчёт склероза, поразившего его коллегу. Сменщик кинул пропуск в ящик стола и дежурно доложил Кучину, что тот уволен за служебное несоответствие. Андрюха обомлел.

– Ты, что спятил, служивый?

– Говорят тебе, ты уволен, – не стал вдаваться в дискуссии сменщик.

– Кто сказал? – Свинарчук.

– Свинарчук?! – в голосе Кучкина появился надрыв, – а он не сказал, что это я придумал насчёт полиграфа?

– Давай без скандала, – урезонил его сотрудник охраны, – Тарас Захарович сказал, что уже месяц вынашивал идею применения детектора лжи и завтра приступает к реализации проекта.

– Тарас вынашивал!? – заверещал обманутый Куча и схватился побелевшими пальцами за турникет.

– Уйди, Андрюха, не доводи до греха, – охранник сделал вид, что нажимает на тревожную кнопку.

Уволенный Кучин вышел из здания покачиваясь. Его штормило не столько от бесконечного унижения и попранной Свинарчуком справедливости, сколько от адских планов мести, распирающих Андрейкину грудь. Первым делом он позвонил буржуину Жучилину. Жучила, собака, трубку не брал, наверняка боялся, что бывший одноклассник будет просить у него взаймы или озадачит с трудоустройством. Тогда Куча позвонил его мамаше на домашний телефон и попросил соединить с Олегом Адольфовичем. Мадам Жучилина настолько изумилась, что безропотно дала телефон Олежкиной секретарши, которая и соединила бывших одноклассников. Теперь уже ороговел Жучилин.

– Куча, ты? А откуда ты мою секретаршу знаешь?

– Я начальник службы безопасности огромной корпорации. Моя прямая обязанность знать всё – включая имена всех твоих любовниц.

– Ну, ты даёшь… – Жучила закашлялся, – А вообще, как сам?

– Лучше всех, – Куча прикинулся бодрячком, – За последний месяц двадцать тонн зелени поднял. Извёлся весь, всё не придумаю куда вложить? Ты своими акциями не торгуешь?

– Я же не Газпром, – заскромничал Олежек, попутно думая, что как же хороши люди, которым от тебя ничего не нужно, – а что, вам правда такой лавандос на карман сыплется?

– Продажа всяких чайников и телеков такие барыши приносит, что карманы трещат. Лучше скажи, куда мне двести косарей зелени вложить?

– Ты же говорил двадцать.

– Двадцать – это только за последний месяц. А у меня за год набежало столько, что сон потерял. Тяжело быть богатым, – притворно вздохнул Куча.

– Я тебе перезвоню, – заторопился куда-то Жучила и отключился.

«Клюнул», – понял Куча и позвонил Телку. Серёга на связь не выходил. Андрюха по Телковской визитке отыскал необходимый подвал и впёрся в доморощенную типографию. Там среди пустых бутылок и переполненных пепельниц горевал полиграфист Телков.

– Телок, давай, показывай свой полиграф, – закричал с порога Андрон, считая пустые бутылки из-под пива. Пока их было только пять. Ещё две, непочатые, терпеливо ждали своей очереди.

– Какой на хрен полиграф? – Серёга уставился на одноклассника добрыми коровьими глазами.

– Каким ты собрался выводить всех на чистую воду.

– На какую хрен воду? Не впутывай меня в свои грязные игры, я работаю честно и на совесть.

– Чем работать на совесть, уж лучше работать на себя, – скривился умудрённый Кучин.

– Труд облагораживает, – промямлил пьяненький книгопечатник.

– Конечно, облагораживает – набычился бывший охранник, – Облагораживает работника и обогащает работодателя.

– Я остался без копейки денег и теперь должен напечатать вам громадный тираж какой-то хрени. Вы обобрали меня до нитки, вы поступили неэтично.

– Ты что, совсем дурак? – взбеленился бывший охранник, а ныне временно безработный Кучин, – где полиграф, я спрашиваю?

– Да, я дурак, – Телков стал неудержимо погружаться в бездну самоуничижения, – И жена от меня правильно ушла, и коту со мной неинтересно.

– Телок, ты полиграфист?

– Полиграфист.

– Ты аванс за работу брал?

– Брал.

Так что же ты мне мозг выносишь? У тебя должен быть прибор для – определения вранья. Где он? Покажь мне его.

– Не понял… – начал гундеть Телок и вдруг его озарило, – Так полиграфист – это тот, кто должен раскалывать ваших головорезов, а не печатать вам буклеты и листовки?

– Конечно, – кивнул Куча, впервые внимательно оглядывая телковский подвал, – А ты что подумал, что полиграфист – это тот, кто печатает всякую муру?

Тут их обоих накрыла с головой страшная догадка и, от неё Телков мгновенно протрезвел, а Кучин прямо из горла выдул целую бутылку Балтики № 9.

Вова, разжалованный из литературных негров в безработные, наконец, решил заняться своим зубом. Хотя заняться, это громко сказано, он хотел узнать хотя бы приблизительно порядок цен на подобные услуги, и зашёл в первый попавшийся стоматологический центр. Губочкин подошёл к ресепшену и стал разнюхивать обстановку. Хорошенькая рыжеволосая барышня с зелёными глазами, увидев нового клиента, затарахтела, расписывая академические заслуги доктора Вилькина: профессор, волшебник челюстно-лицевой хирургии, выдающийся стоматолог.

– А посмотреть на вашего выдающегося деятеля можно? – осторожно намекнул Губочкин.

– Сейчас он занят, – сбилась с рыси девица.

– Оперирует? – спросил с придыханием Вован.

– Как бы… – уклончиво пояснила девушка.

– «Как бы», можно только на вопросы отвечать, – немедленно наехал литератор Губочкин, – а оперировать «как бы» нельзя. (Что делать, он не любил слово-сорняк «как бы»).

– Он занят, – надулась рыжая методистка.

– Чем? – не отставал бестактный Вовец.

– М-м-м, он рисует… – наконец, выдавила из себя девица.

– Скальпелем? – охнул Губочкин.

– Кисточкой, – успокоила зеленоглазая помощница.

– Он что, пациентов под гжель расписывает? – ужаснулся Вовчик, – Ор-р-ригинально.

– Нет, – затараторила методистка, изливая накопившуюся желчь – Он себя художником возомнил. Практику совсем забросил, рисует и рисует, как оглашенный. Всю клиентуру разогнал, накупил красок и малюет сутки напролёт.

– Я к нему по протекции. Мне его рекомендовали, как крупного специалиста по зубам и миндалинам, – начал валять дурочку литератор, – Мне клялись, что первая консультация и осмотр у вас бесплатный. Так он меня примет?

– Пойду, разузнаю, – девица шмыгнула за дверь.

За дверью послышалось какое-то бухтение. Упал брошенный в сердцах тяжёлый предмет. Потом наступила тишина.

– Сейчас выйдет, – в проём открывшейся двери пообещала девушка.

Губочкин принялся изучать многочисленные дипломы и патенты, развешенные на стенах. Вован уже по третьему разу прочитал все регалии и грамоты, замурованные в рамочки, когда из двери показался великий и ужасный доктор Вилькин. На вид обычный сухопарый парень тридцати пяти лет, хотя по сведениям, полученным от методистки, ему было за пятьдесят. Из особых примет значился только большой палец левой руки, измазанный жёлтой краской, да потухшие глаза, подёрнутые пеплом печали.