Чистилище Молнии летают у небесных врат – ножницы кривые режут путь назад, и теперь насельники кисельных берегов со споротыми ценниками – кто раньше был каков. Не понять им, бедным, нынешний расклад: в рай они попали или влипли в ад? Души бестелесные не взвесишь на весах, мысли бессловесные не помнят о грехах. И решает смелая, бедовая душа: «Я в раю, наверное, – была я хороша!», а душа смурная ничему не рада: «Мне куда до рая! Я в районе ада». Смотрят друг на друга в парилке облаков: в бане нет отличий, в бане нет грехов, сколько вместе быть ещё? Несвязное – 1 * * * Будешь падать – подгибай колени, чтобы не удариться плашмя… Сколько ненамеренных Каренин, если поглядеть вокруг меня! * * * В доме повешенного говорят о кресте. Значит, чужие. * * * Как пальма среди олив – причудлив, но неприхотлив. * * * Условная цифра. Но из-за нее и наша жизнь, и древние развалины остаются вместе в прошлом тысячелетии. * * * Я свободен от мизинца правой руки до мизинца левой ноги. Каждое утро подтверждает версию о личном бессмертии. * * * Я набью своим молчаньем том только для того, чтоб различать, видно ли в молчании моём тяжкую словесную печать. * * * Здесь книги читают с востока на запад, а годы считают с начала времён. На точку отсчёта от мёртвого знака резиновой лентой бегун возвращён. * * * Отчего же дрожишь ты, осиновый лист, – радость встречи с родною землёй? Струйки воздуха вверх, струйки воздуха вниз – пепел пляшет пунктирной струёй. * * * Носитель языка, водитель глаз, владеющий собой, как инструментом, я подошёл к окну, в окне звезда зажглась. Ну, кто из нас двоих рачок люминисцентный? Пётр-камень Крошились камни в поисках основ, он проверял и выбрал, что сберечь: и первый звук потом любимых слов, и новых правд невеленную речь, и тяжесть глаз, и неуклюжесть строк, и крепость жил, и теплоту в руке… Старик – скала, и целый век – как рок так долго говорить на древнем языке. Заплачено и пулей, и пером за право быть соратником друзьям. С бутылкой водки приходили в дом, глоток свободы передали нам, Борис и Дэзик, Павел, Михаил – какие собеседники в ночи! Он как архангел силу сохранил и как апостол бережёт ключи. Скала судьбы стоит передо мной и защищает силою иной. Поэту-фотографу Одинокому и облако – собака, ноги в руки, по тропинке вверх. Держи-дерево навязывает драку, украшает постный твой четверг. Зрение твоё монокулярно, потому и не с кем оценить радуги, зеркальные попарно, горизонта бритвенную нить. Но зато поднявшийся на камень понял, что умеет и смолчать кровь, тебя будившая толчками, отплесками первого толчка. Звук пропал. Вершина кругозора, резкости наставшей глубина, выдержек охотничая свора кадру продиктуют всё сполна. Облако легло ничком на почву, вздрагивает, высунув язык. Ничего в тебе не кровоточит, мир, наоборот, в тебя проник. «Когда надумаешь родиться…» Когда надумаешь родиться, об этом ангелу шепни, он поглядит на наши лица – готовы ли к тебе они? Как первой встречи с человеком ждут амазонские леса, наполнены вином и млеком зовущей жизни голоса. Как Марианнские глубины – к ядру Земли кратчайший путь, ты попадаешь в сердцевину, впервые принимая грудь. 12 мая 2008 – 15 мая 2010 «Мама, холодно спать одному…» Мама, холодно спать одному, подоткни одеяло. Перебираю невидимую бахрому. Говорю что попало. Всё пропало! Мои корабли… Жертвы больше добычи. Мама, мама, скорее меня полюби! Смотрит небо, набычась. Я в другую палату хочу. Нет, не дом, а больница! Покажите меня дорогому врачу, он не будет лениться… Знаю, мы – снова дети в бреду, есть у каждого тайна. Я с кровати своей никуда не сойду, с корабля без капитана. |
